— Боже, тебе всегда снятся такие ужасные кошмары? — спросила она с дрожью в голосе. — Я несколько минут пыталась тебя разбудить. Ты-то уж точно знаешь, как напугать человека, Блэкхит!
Он был не в силах ответить. Сердце по-прежнему выпрыгивало из груди, ему не хватало воздуха, чтобы говорить. Его голова покоилась у нее на груди, а ее осмелевшие руки заботливо обнимали его. Ему хотелось, чтобы это мгновение никогда не кончалось.
— Послушай, Блэкхит… прости меня. Я и не знала, что даже большим злым волкам снятся кошмары. Все хорошо. Я с тобой. Тебе нечего бояться.
— Не оставляй меня. Она прижала его к себе.
— Я никуда не ухожу. Успокойся. Просто дыши глубже, и все будет в порядке.
Он сделал, как она сказала, хотя кошмар и без того быстро таял, унося с собой страх. Кошмар не вернется, пока он снова не заснет. Пока смерть, которую он предвещает, наконец не придет наяву. Постепенно он успокоился, и его охватило чувство страшной усталости. Но ему не хотелось двигаться. Еще немного, не сейчас. Его никто так не обнимал, не успокаивал, не проявлял к нему такую нежность с тех пор, когда его давно умершая мать последний раз держала его на руках много лет назад…
Это было ощущение, в котором он был готов утонуть.
— Не хочешь рассказать о своем кошмаре? — мягко спросила она, немного отстранившись и посмотрев в его лицо с искренним беспокойством.
— Хочу, но сначала… сначала я должен убедиться в том, что рядом жизнь, продолжение моего существования. — Он чуть отклонился, чтобы положить ладонь ей на живот. — Меня утешает, когда я знаю, что наш ребенок живет.
Ее лицо исказил ужас.
— О, Блэкхит, ведь тебе не приснилось, что он умер…
— Нет. Ничего такого.
Она смущенно посмотрела на него, затем откинулась назад, опершись на локти, чтобы ему было удобно держать руку на ее пока плоском животе. Люсьен закрыл глаза. По крайней мере ребенок, который сейчас почивает под его ладонью, останется, когда его не станет, сохранит его имя, будет его продолжением. Эта мысль согрела его. Он медленно убрал руку и сжал пальцы в кулак, пытаясь сохранить на ладони испытанное ощущение.
— А теперь я расскажу тебе о моих снах, Эва. Но неужели тебе и впрямь это так интересно?
Она пожала плечами, но даже этот небрежный жест не смог скрыть тревогу и сочувствие, светившиеся в ее широко поставленных зеленых глазах. На этот раз она не стала скрывать свои чувства, хотя некоторое привычное усилие все же предприняла.
— Интересно? Конечно, нет. Но, в самом деле, Блэкхит, нельзя же будить мирно спящую женщину своими стонами и позволять ей жить дальше, ничего не объяснив.
— Значит, тебе интересно, — проговорил он с усталой улыбкой.
— Ну конечно же, интересно, глупый ты человек. Давай начинай. Поведай мне о своих демонах, а я, может быть, как-нибудь расскажу тебе о моих.
— Давай тогда передвинемся поближе к камину. Мне холодно.
Камин жарко пылал, вырывавшиеся из него языки пламени прогоняли даже зимние сквозняки, змеившиеся по полу. Их чай остыл, поэтому Люсьен налил им вина из стоявшего поблизости графина. Она села рядом с ним, скрестив ноги и выпрямив спину; дальше, чем ему хотелось бы, и ближе, чем он ожидал.
Ему очень хотелось придвинуться к ней.
Ему больше всего хотелось лечь рядом с ней на спину, положить голову ей на колени и наслаждаться тем, что она рядом.
Но нет. Он не воспользуется благоприятным моментом. Он не станет использовать толику сочувствия, проявленного к нему, чтобы она почувствовала себя неудобно.
Он устроился поудобней и начал рассказывать.
Она слушала, не перебивая, не подтрунивая, не насмехаясь. Он поведал ей обо всем… такого он не мог допустить перед родственниками, так как был старшим братом, главой семьи и должен был блюсти свое место в семейной иерархии. Но перед Эвой ему не нужно было ничего блюсти. Ему нечего было скрывать, нечего доказывать, не было причин что-либо недоговаривать, потому что она была ему ровней, и он это понимал.
Наконец он закончил свой рассказ, допил вино и сидел, устало глядя на потрескивающий перед ним огонь.
— Каждую ночь я вижу один и тот же сон, — тихо сказал он. — Первый раз я не обратил на него внимания, сочтя бессмысленным кошмаром, и быстро забыл о нем. Но потом он пришел вновь. И вновь. Я стал видеть его каждую ночь, и вскоре сама необходимость спать стала для меня страшной пыткой.
Через некоторое время я понял, что этот сон, видимо, должен сбыться. Я не мог позволить себе умереть, зная, что двое близких мне людей еще не обзавелись семьями. Памятуя о любви и счастье, которые мои родители обрели в своем браке, я хотел того же и для своих родных. Да, я устроил так, что Гаррет и Чарлз оказались связанными брачными узами. Эндрю как раз познакомился с Челси, и я воспользовался ситуацией. Я безобразно поступил с ними. Грубо. Но я был в отчаянии. Мне удалось заставить Эндрю жениться, как и его братьев, и осталась только моя милая Нерисса. — Он провел ладонью по лицу. — Все услышанное тобой о деле с испанским имением правда. Мои намерения были добрыми, но методы — непростительными. Я надеялся, что разлука заставит сердце Перри тосковать… тосковать достаточно сильно, чтобы он вернулся в Англию с предложением к моей сестренке. Я понимал, что играю с судьбой, но прежде мне уже доводилось выигрывать у нее, и я был полон решимости выиграть и в этот раз. Я должен был выполнить свою клятву, у меня не было выбора… я обязан был свести их.
Эва ощутила его боль, словно она была ее собственной. Она посмотрела на него. Благородный профиль вырисовывался на фоне пламени, пустой взгляд устремлен в огонь.
— Клятву? Какую клятву?
Он взглянул ей в глаза, и она вдруг увидела в этих спокойных черных глазах совсем не того человека, каким он хотел заставить считать себя других, человека с такой широкой душой, с таким достойным и честным сердцем, что Эве стало не по себе.
Он отвернулся и снова стал смотреть на огонь, его лицо было совершенно неподвижным.
— Я помню, как мать рожала своего последнего ребенка. Я тогда был мальчишкой, но до сих пор не могу этого забыть. — Его глаза не мигая глядели на огонь. — Она без труда родила всех нас, но с Нериссой что-то не заладилось. Ее усилия, старания, сила… ничто не помогло. Повитуха же не могла ничего сделать. Отец обезумел от горя. Он послал за доктором, но и тот оказался бесполезен, не смог ее спасти. — Блэкхит поставил бокал рядом со своим коленом. — Порой, когда я один, в окружении лишь своих воспоминаний, я словно все еще слышу ее крики.
Эва слушала не шевелясь. Герцог по-прежнему смотрел на огонь. На его лице были такое страдание, такая боль, что Эва бессознательно потянулась и взяла его руку, холодную, несмотря на то что они сидели рядом с камином.