Читать интересную книгу Диета старика - Павел Пепперштейн

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 39 40 41 42 43 44 45 46 47 ... 117

Я сказал Томасу, что надо поворачивать назад. Мы вышли, отрясли сколько могли свою одежду и освободили гриву Рыжего от нависшего на ней льда, о котором нам подумалось тут, что нарастал он теперь куда быстрее, чем поутру, - то ли оттого, что утром мы внимательно, не отрываясь, наблюдали за этим явлением, так что происходящее и могло представиться нам более медленным, чем теперь, ближе к вечеру, когда нам надо было думать о других вещах и когда мы только по прошествии времени заметили, каким толстым покрылись льдом; то ли действительно стало холоднее, а дождь припустил еще сильнее. Мы этого не знали. Томас развернул Рыжего и сани, и мы как можно быстрее покатили к Эйдунским холмам".

К цитируемому тексту Штифтера Хайдеггер прибавляет всего лишь несколько фраз. Одна из них звучит так: "Это состояние леса, эту его обледенелость, Штифтер называет просто - "вещь". "Неизвестно, изумление или страх мешали нам въезжать во всю эту вещь". В современном бытовом жаргоне русского языка словосочетание "въезжать во всю эту вещь" означает понимать что-либо, участвовать в чем-либо, разбираться в чем-либо, увлекаться чем-либо. Данную вещь, громоздко размещенную прямо в тексте, приходится объезжать стороной. Она, как больной дядя у Пушкина, способна заставить уважать себя, но участие в ней смертельно. Здесь, как нигде и никогда прежде или впоследствии, Хайдег- геру удалось (с помощью классика) показать, что вещь это западня, из нее нет выхода. Вещь это смерть. И только избранные, особенно искусные шаманы, могут, на глазах у изумленной и испуганной публики, входить в вещь и возвращаться обратно из ее недр, откуда исходит оглушительный треск. Если воспринимать Хайдеггера как героя волшебной сказки, то можно сказать, что, убегая, он бросил за спину три вещи, и все эти три вещи были чужими, принадлежащими кому-то другому. Эти вещи не были украдены или взяты в долг (потому что украсть или одолжить можно только у живого), они были найдены, подобраны, как подбирают драгоценности, чей законный хозяин умер, а наследники неизвестны.

Сначала Хайдеггер бросил за спину башмаки Ван Гога. Бросок был эффектен, но не эффективен. "Башмаки" пробили дыру и образовали пропасть может быть даже и бездонную, но настолько узкую, как скважина, что перепрыгнуть ее для преследующих не составило труда. Затем он бросил за спину "лампу" Мерике. "Лампа" несколько затормозила движение настигающих. Погоня - ситуация архаическая, и все участники этой игры подчиняются логике архаизаций. А в соответствии с этой логикой, старая и недействующая лампа может оказаться лампой Алладина - ее следует "потереть" или об нее следует потереться, то ли вызывая джинна, то ли используя ее в качестве сексуального возбудителя, то ли призывая к жизни самые древние, примитивные способы добывания огня. Но вместо огня, джинна и возбуждения эта лампа порождает только память, наполненную сияющей пустотой: память о забвении, то есть о том, что будет, о грядущем. Поскольку нам, прежде всего, надлежит помнить о будущем, о том, что в будущем мы все забудем. Наконец Хайдеггер, уже почти настигнутый, бросил за спину лес во льду Адальберта Штифтера. На этот раз он победил. Лес во льду оказался непреодолимым препятствием: его "объезд" занимает слишком много времени.

"- Ах, господин доктор, - восклицали они. - Ах, господин доктор, откуда же вы в такой страшный день?

- От старухи Дубе и от Эйдунских холмов, - отвечал я".

Андерсен мог бы рассказать о Хайдеггере, также как он рассказал мрачную сказку о Восточном ветре, Вольдемаре До и его четырех дочерях. Из глубины этой мрачности, как из черного яйца, могла бы вылупиться некоторая толика "светлой печали", чтобы окутать, "опушить" Хайдеггера навсегда. Но, к сожалению, Андерсен умер задолго до того, как Хайдеггер преобразовал "кроткий дух серьезности" в суровую (и не вполне достоверную) серьезность пребывания. Теперь разве что "Медгерменевтика" может говорить о Хайдеггере сентиментально - делать то, что должен был бы делать Андерсен. Году в 1989-ом мы написали бы, наверное, так:

От старухи Дубе, от Эйдунских холмовОн бежал, весь дрожа, и шептал "Вещество".У старухи Дубе в пизде живет сундучок:В сундучке лед в снегу, лед в снегу, как одно существо.Лед в снегу, лед в снегу, как сурок на ветру -Замерзающий лед и снежок поутру.Где бутлеггеры "Дуб" превратили в "Набату",Шварценеггер и Хайдеггер замерзают на ветру.

Каждой из вещей, найденных Хайдеггером, можно без труда подобрать тот или иной адекват в сказках Андерсена: "башмаки" это "Ботинки счастья", которые способны осчастливить, лишь убивая. "Лампа" это "Старый фонарь", вокруг которого уже во времена Андерсена велась дискуссия относительно Lucet и (или) videtur, причем дискутирующими были такие конкуренты в деле свечения, как луна.гнилушка, светлячок и рыбья голова. Что же касается страшного леса во льду, то туда уходят все нити андерсеновских сюжетов, поскольку в центре этого леса царствует дыхание Снежной Королевы - не леденящее, а согревающее дыхание, помогающее человеку не страшиться и не избегать холода, как не избегает холода вещь. Снежная Королева и есть "старуха Дубе", постоянно "дающая дуба" и закаливающая своих прихожан, своих практикующих "докторов".

2 Одна находка и три потери

Люди зарождаются в зоне бессловесного, до слов, но затем разворачивают свое существование среди слов и с их помощью. Изделия живут в обратном времени. Они - последствия слов, слова стоят у их истока, но сами они бессловесны. Точнее, их "внутреннее", надо полагать, бессловесно, тогда каких "внешнее", их поверхности, напротив, гостеприимно распахнуты в сторону слов. На вещах пишут, вещи читают. В русском языке слово "вещь" имеет информационный привкус, оно родственно словам "вещать", "вещий", "извещение". Вещь извещает о себе как о вещи. И только потому она - вещь. Это извещение о себе есть, также, ценность. Поэтому слово "вещь" употребляется и как синоним ценности. Сказать о чем-либо "Это - вещь" означает сказать "Это - нечто стоящее" или же "Это - реально, то есть это стоит того, чтобы быть реальным". Слово "предмет" можно понимать как "до-знак", "пред-метка", то есть как материальный объект, который готов стать знаком. Приставка "пред" в данном случае означает готовность, приготовленность к тому, чтобы быть помеченным и помечать другое. Знак это всегда "после-вещь", след предмета, чья внутренняя материальность, чья "предма" сжата, редуцирована и поставлена на службу потребностям обозначения, означивания.

Поэтому знак всегда является найденным или присутствующим знаком, его нельзя потерять или упустить из виду - утраченный или незамеченный знак перестал быть знаком. Но вещь теряется, не переставая быть вещью. Даже наоборот - утраченное есть абсолютная ценность, а значит абсолютная вещь. Потерянная вещь становится окончательно вещью, также как и рай только после его утраты окончательно становится раем. В отсутствие вещи разворачивается ее извещение о себе, и главное в этом извещении - сообщение о ее ненадежности, о ее пассивности о ее "невладении собой".

Таким образом вещь определяется как Сокровище и Драгоценность. Сокровище это нечто, в максимальной степени организованное в соответствии с идеей "пассо", в соответствии с представлением о "пассивной" активности вещей. Сокровище "не владеет собой" настолько глубоко, что через это безволие, через эту пассивность оно приобретает власть над другими: оно призвано очаровывать, и это очарование почти механически становится "роком" очарованных. Миф о Женственности сыграл не последнюю роль в кристаллизации этого дискурса, в "кристаллизации этих кристаллов". Сокровище никогда не является только лишь знаком: его знаковость подавлена его избыточной вещностью. А поскольку оно все же обозначает - богатство, красоту, роскошь, власть - оно создает символ и инсигнию - те разбухшие и самозамкнутые варианты знака, в которых материал подчиняет себе сообщение. Сокровище значит много, даже больше, чем оно может "унести на себе", но все означаемое им в свою очередь означает его самого - Сокровище, сверхценность.

Драгоценный камень становится украшением кольца или ожерелья - замкнутых структур, по орбитам которых означаемое и означающее циркулируют с повышенной скоростью, наглядно демонстрируя свою "роскошную" тождественность друг другу. Сокровище это тавтология. И тавтология это сокровище.

Своими сентиментальными повествованиями о стареющих и стирающих свои следы предметах Андерсен подспудно создал вещь современности - вещь одноразовую, с минимальным сроком жизни, уничтожающую себя после одного или нескольких использований. Эта современная логика, окольными путями выпестованная романтизмом, направлена на разрушение более древней логики сокровищ. Разрушение происходит через "новую (вторичную) анимацию" вещей, то есть через их ре-анимацию. Андерсен (а вслед за ним и современность) показал, что у всякой вещи есть душа, то есть история души, и эта история тем более интимна, чем она короче. Только став мусором и самоуничтожаясь, вещь реализует свое сокровенное человекоподобие. Раньше повествовали о кольце Нибелунгов или о мече Эскалибур, но социализм XIX века, разрушение старых иерархий и демократизм заставили с большим пиететом повествовать о краткосрочном, о незначительном.

1 ... 39 40 41 42 43 44 45 46 47 ... 117
На этом сайте Вы можете читать книги онлайн бесплатно русская версия Диета старика - Павел Пепперштейн.

Оставить комментарий