Читать интересную книгу Трон и плаха леди Джейн - Элисон Уир

— Ваше величество, у вас красавица-дочь, — провозглашает она.

Замок Садли, сентябрь 1548 года.

Оба родителя так рады, что испытание завершилось благополучно для матери и ребенка, что пол младенца им уже не важен. Конечно, адмирал хотел сына, но когда он видит свою малышку, лежащую на руках у матери в счастливый момент единения, его лицо сияет любовью и гордостью, а меня пронзает боль, потому что я знаю, что мои родители не испытывали подобных чувств, когда я родилась, и что они до сих пор испытывают глубочайшее разочарование из-за моего пола. Но адмирал полон оптимизма, уверенности, что последуют и сыновья и что эта маленькая девочка сделает великолепную партию, которая приумножит богатства ее отца.

Королева души не чает в дочери и обрадована отношением милорда к ребенку.

— У меня так покойно на сердце, Джейн, — признается она на следующий день после родов, — и я так хочу, чтобы ничто не омрачило нашего счастья.

Она умиротворенно лежит в своей спальне, полной цветов, набираясь сил и благодаря Господа за многие блага Его.

Что до меня, то я думаю, что большего чуда, чем это дитя, мне еще не приходилось видеть. Я могу бесконечно любоваться ею, как она сопит и моргает своими молочно-голубыми глазами. Конечно, ничего другого делать она и не может, поскольку, согласно обычаю, повитуха велела туго ее спеленать, чтобы ее ручки и ножки выросли ровными. Крепко связанная и завернутая в дорогую малиновую шаль из дамаста, она лежит в широкой дубовой колыбели. Ей в качальщицы наняли девушку, но та часто обнаруживает, что ее место занято мною, ибо я больше всего на свете люблю сидеть с малышкой и напевать ей, и после занятий неизменно спешу к ней. Наняли также и кормилицу, пышущую здоровьем деревенскую девушку, у которой ребенок умер при родах, потому что королева, разумеется, не должна вскармливать свое дитя. Жена обязана рожать мужу сыновей, а кормление грудью, как говорит миссис Эллен, мешает ей снова зачать. Невозможно себе представить, чтобы ее величество захотела опять беременеть так скоро после той пытки, что ей пришлось вынести, но повитуха заверила нас, что в следующий раз будет легче.

Я не могу не бояться, что дитя королевы, подобно многим другим новорожденным, может не пережить младенчества. Об этом пока нет речи, но через несколько часов после рождения дочери адмирал вызвал домашнего капеллана, который окрестил маленького ангелочка Марией, в честь леди Марии. Ее величество только что получила письмо от леди Марии, которая, прослышав о беременности королевы, старается сгладить разлад между ними и даже согласилась быть крестной матерью. Теперь, если бедняжке и суждено умереть, хотя бы ее душа будет спасена.

Королева не присутствовала на крестинах; это не обязательно, но она все равно не смогла бы быть там из-за слабости. Проходят дни, но силы не возвращаются к ней. Сегодня ей очень худо, и, к моему невыразимому горю, миссис Оделл только что предупредила адмирала, что есть серьезные причины для беспокойства. Ее величество страдает родильной горячкой.

— Что это такое? — в страхе спрашиваю я.

— Миледи, это болезнь, которая поражает многих матерей после родов, — объясняет она. — К несчастью, ничего другого поделать нельзя, кроме как дожидаться кризиса и молиться.

Королева лежит в забытьи уже несколько дней. Боже, помоги ей. Она едва узнает свое дитя, не говоря уж об остальных. Если подходит адмирал, она вся сжимается и пытается отодвинуться от него. Послушав ее мучительный бред, мы в смущении понимаем, что она тяготится некоей его действительной или воображаемой изменой. Некоторые из фрейлин недоумевают.

— А я всегда считала его преданным мужем, — шепчет леди Тирвит.

— И я, — говорит леди Лейн, качая головой. Но леди Герберт, сестра королевы, молчит, и я догадываюсь почему. Боюсь, что подозрение, возникшее у меня в Челси — что адмирал и леди Елизавета чем-то оскорбили королеву, — подтверждается теперь, когда королева беспрестанно твердит имя Елизаветы.

Решив, что она хочет видеть свою падчерицу, фрейлины обсуждают, не послать ли за ней.

— Лучше не надо, — говорит адмирал, когда спрашивают его мнения. — Я недавно слышал, что леди Елизавета сама нездорова.

— Я тоже, милорд, — вторит ему леди Герберт, пристально глядя на него ледяным взглядом.

Одно мгновение они в упор глядят друг на друга, а мы — на них.

— Вряд ли леди Елизавете стоит пускаться в путешествие, — продолжает адмирал. Его слова камнем падают в тишине. Повернувшись, он возвращается к постели жены.

— Королева умрет? — спрашиваю я его позже, когда еще одна его попытка успокоить жену оканчивается неудачей.

Он смотрит на меня с жалостью; в его глазах тяжело набухли слезы горя. А у меня, наверное, глаза покраснели от слез.

— Мы должны ввериться Господу, — отвечает он, накрывая мою маленькую ладонь своей большой. В его голосе мало надежды.

На пятый день лихорадки королева на короткое время приходит в сознание, хотя жар и дрожь не унимаются.

— Я так плохо себя чувствую, мне кажется, я умру, — слабым голосом говорит она леди Тирвит.

— Ерунда, сударыня! — слишком бойко возражает та. — Никаких признаков близкой смерти я у вас не наблюдаю. А лихорадка скоро пройдет.

Но Екатерина уже не слушает. Она удалилась в некий сумрачный мир, где парит между сном и явью.

— Я видела их вместе, — горестно бормочет она, — там, на кровати. О Боже…

Леди Тирвит, услышавшая, кажется, только последние три слова, поднимается и говорит:

— Я позову адмирала.

Видя, каково его жене, адмирал печально улыбается ей, нежно берет за руку и вздрагивает, когда она вдруг сжимает его пальцы с удивительной силой и восклицает:

— Леди Тирвит, этот человек дурно со мной обращается! Ему нет до меня дела, он смеется над моим горем!

— Милорд, она бредит! — кричит леди Тирвит, видя его изумленное лицо и сильное смущение. — Не обращайте внимания на ее слова! Она не ведает, что говорит!

— Милая, я не желаю тебе ничего дурного, — ласково говорит адмирал, оборачиваясь к королеве и убирая ее влажные волосы со лба.

— Да, милорд, — отвечает она с горечью, — но вы надо мной едко насмехались.

И она отворачивается от него.

— Это невыносимо, — в отчаянии говорит он. — Что я могу сделать? Может быть, мне лечь рядом и попробовать утешить ее?

— Думаю, это было бы большим утешением для вас обоих, — мягко говорит леди Тирвит, и мы все тактично удаляемся в дальний угол комнаты, склоняем головы над рукоделием и тихо беседуем о своем.

А позади нас адмирал ложится на кровать, обнимает жену, бормоча ей ласковые слова любви и не обращая внимания на присутствие посторонних. Слов нам не разобрать, но мы слышим, что примерно в течение часа королева продолжает изливать свое горе и обиду.

Позже этим же днем настает кризис, но жар спадает, оставляя Екатерину совершенно обессиленной. Когда она погружается в сон, мы молимся о благополучном исходе. В своей колыбели крепко спит малютка Мэри Сеймур.

Два дня проходят без улучшения. Королева, то засыпая, то просыпаясь, знает, что надежд на выздоровление почти нет. По предложению капеллана она составляет завещание. Когда же оно написано и заверено, она просит адмирала принести к ней дочь. И вот он садится на кровать с девочкой на руках; королева протягивает немощную руку, чтобы дотронуться до маленькой, покрытой пухом головки, и шепотом благословляет ее. Слезы бегут у нее по щекам, и я могу только догадываться, каково ей сейчас говорить последнее «прощай» своему ребенку, ребенку, которого она так страстно желала.

— Да хранит тебя Господь, мой супруг, — шепчет она. — По воле Его мы должны расстаться. Но я верю, что нам суждено соединиться на небесах.

— Не покидай меня, Кэт, — всхлипывает адмирал. Его плечи судорожно вздымаются.

— Джейн, подойди сюда. — Я едва могу расслышать угасающий, любимый голос.

Я наклоняюсь над постелью, чувствую едва уловимую тень поцелуя у себя на лбу и падаю с плачем на колени, а эта необыкновенная женщина, бывшая мне матерью, бросает последний взгляд на мужа, сжимает ему руку и погружается в вечный покой. Я потеряла свою возлюбленную покровительницу.

В церкви темно. Висят зловещие черные полотна, наспех расшитые королевскими гербами и на четверть — гербами семьи Парр. В траур задрапированы ограда алтаря, стулья и подушки для самых знатных членов общины.

Похоронную процессию возглавляют герольды дома королевы, несущие жезлы с эмблемами. Следом шествует герольд дома Сомерсетов в камзоле богатой раскраски. За ним следует свинцовый гроб, который несут на плечах шестеро одетых в черное носильщиков, и позади — я, как самая близкая покойной особа.

Я, должно быть, выгляжу совсем маленькой среди всего этого траурного великолепия. На мне черное платье и капор с алой лентой — цвета королевского траура. Мой длинный шлейф несет одна из фрейлин, в руках я держу молитвенник, глаза опущены долу. За мною идут шесть королевских фрейлин и далее — леди, джентльмены, слуги и домочадцы покойной королевы.