Читать интересную книгу Бабочка - Ян Миклашевский

Борис заперся в номере и запил. Заведующий пансионатом приказал его не беспокоить, попутно распорядившись о доставке еды прямо в номер, дабы отдыхающий своим сизым видом не наводил ужас на прочих отдыхающих и лечащихся.

В какой-то момент Борщевский обнаружил себя рассматривающим альбом с фотографиями, сделанными на той самой поднятой им с нуля базе. ЕГО БАЗЕ. Глядя на эти фотографии, он думал, что за тот нелёгкий год то место стало для него вторым домом. Домом, в котором можно укрыться от непогоды и жизненных передряг, где всегда нальют горячего, холодного и горячительного. Где всегда приютят усталого скитальца, положившего свою жизнь на алтарь науки, если надо — полечат, если возможно — вылечат, но точно накормят, обогреют и уложат спать, потому что не исключено, что завтра ему снова на выход. В те времена Борис порой жалел о том, что предпочёл науке хозяйственную часть, поскольку всегда немного завидовал тем ребятам, которые отправлялись с его базы на поиски загадок и чудес, нередко возвращаясь с удивительными и необычными предметами. Борщевский вспоминал то время и радовался, поскольку знал, что в том месте он был реально нужен людям, делал большое дело и вот если бы сейчас ему предложили такой же контракт…

Прошение о переводе обратно на Аномальные было первым, что он сделал, вернувшись из пансионата. А уже через месяц в ворота форпоста въехал институтский бронетранспортёр, из которого даже не вышел, выпорхнул человек, вид имевший, как если бы он возвратился домой. Человек вдохнул воздух полной грудью и улыбнулся. Борис снова был на Аномальных. «О, Борщ вернулся!» — было первое, что он услышал. «Вот я и дома» — подумал Борщ. …

— Завадского выкормыш, значит — вид Борщ приобрёл озадаченный. — Сколько не пытал я, юноша, вашего профессора на предмет, почему «весёлая картошка» даже вырастая на радиоактивных полях не фонит, так он мне и не рассказал. Идём в мою нору, там спокойно поговорить сможем. Гвоздь, ты только комсомольцев своих тут оставь, им за счёт заведения сейчас выставлю. Разговор, как ты понимаешь, не для чужих ушей.

Личный свой кабинет Борщ обустроил в подвале бывшей заводской столовой в одной из служебных комнат. Наличествовало в ней несколько шкафов с древними и разномастными папками, присутствовал и телевизор. Макс не мог не приметить работающий холодильник, чему поначалу удивился, а рассмотрев его внимательнее, удивился ещё больше — питался холодильник от аккумулятора институтского производства. Но особенно поразил его старый дисковый телефон в эбонитовом корпусе, стоящий на столе. Заметив его взгляд, Борщ хмыкнул, поправил очки, поставил греться чайник, сел за стол и поднял крышку старого и видавшего лучшие годы ноутбука.

— Гвоздь, давай начистоту, — Нимову показалось, что Борща словно подменили. — Времена такие настали… в общем я в твою легенду про героическое бегство с кордона не поверил сразу ещё тогда. Ну не похож ты был на беглеца. Играл хорошо, в роль вжился — сам Станиславский бы поверил, но не я. Чего ты там вынюхивал — дело не моё, учитывая, что артефакты ты мне исправно таскал, делам моим не мешал и на дороге не становился. Я потом на всякий случай справки навёл у твоих… не не, дослушай, — остановил он Гвоздя, увидев, что тот собирается что-то сказать, — у меня ж на кордонах тоже завязки есть. Вернее были. Сдало тебя, Тихонов Семён Владиславович, твоё командование с потрохами, когда у них подвижки начались и головы полетели. И я не про кордонное твоё начальство говорю, а про то, которое в Москве. Может потому и потащил ты эту броню ко мне, но дело не в этом. Ты хоть сам понимаешь, ЧТО ты приволок?

Казалось, монолог Борща не произвёл на Гвоздя ни малейшего впечатления, если бы не прорезавшийся во взгляде металл. Максу почудилось, что Гвоздь сейчас выхватит пистолет и попросту пристрелит языкастого администратора, как знающего то, что знать тому не следует. А заодно и его самого, как нежелательного свидетеля.

— Ты пойми, Гвоздь, или как тебе удобнее, чтобы я тебя звал, — Борщ достал три гранёных стакана и бросил в них по чайному пакетику. — Я бы с тобой на откровенность без причин не пошёл, да и за броню, которую ты приволок, дал бы столько, сколько ты за неё просил, если бы не последние события. Телевизор вы, как я понимаю, не смотрели уже давно оба, да?

Звякнул колокольчиком чайник. Борщ налил в стаканы кипятку и достал из ящика стола пепельницу.

— Три недели назад убрали с кордонов все мои связи, попутно скинув ориентировочку на меня самого и тебя, Семён Владиславович, в том числе. Так что мы теперь с тобой, Сеня, самые что ни на есть государственные преступники. Смотри сам. — Борщ повернул ноутбук экраном к Гвоздю. — А вот теперь скажи мне, сталкер, чем на твой взгляд вызван такой интерес к нашим скромным персонам? Столько лет работали и тут на тебе — уже персонами нон грата стали. Для своих же, причём. Ну со мной-то всё понятно — вывоз с закрытой территории потенциально опасных объектов и оружия, подкуп должностных лиц… что там ещё за связь с Институтом можно выдумать, но вот тебя-то, простого слугу царя, за что? Пытался ты к ботаникам влезть и таки ведь влез, вот только почему тебя вместо простого отзыва и сопутствующей награды помещают чуть ли не в расстрельный список?

— Много вопросов, Борщ, очень много, — Гвоздь крутил в пальцах зажигалку. — Не думал я, что ты настолько осведомлён.

— А у меня работа такая, быть осведомлённым, — от простоватого администратора не осталось и следа. — Как говорили мудрецы: не можешь остановить безобразие — возглавь его. Твои предположения?

— Борщ, ты издеваешься? Я неделями шатаюсь по полям, и там нет ни телевизора, ни интернета, ни вообще какой-то связи с внешним миром. Только иногда попадаются немытые мужики, норовящие пристрелить тебя прежде, чем ты с ними поздороваешься, да голодное зверьё. Слухи одни, да и те не на эту тему.

— Допустим. Только ты на списочек посмотри, а теперь задай себе вопрос — сколько из этих людей были как-то связаны с Институтом, а конкретнее с Третьей его Базой? Юноша, кстати, как ваша фамилия? Нимов, я угадал? Нет нет, вы не говорите, я по фотографии вас узнал, только вот не сразу. Вас, к слову, обвиняют в пособничестве чуть ли не мировому терроризму, а всё из-за того, что вам довелось работать с господином Пал Валентинычем Завадским и уехать сюда как раз накануне последнего выброса, который уже чуть ли не очередным Взрывом кое-кто называет.

Макс смотрел на список, в котором периодически попадались знакомые ему фамилии. Было там всё институтское руководство, были там и его близкие знакомые. Были там и Михалёв с Камышевским, напротив фамилий которых стояли пометки о незаконных махинациях с крайне опасными биологическими объектами, был там и Шибахара, около чьей фамилии наличествовала пометка, что подозревается он в шпионаже в пользу иностранного государства.

— Это всё абсурд, это всё какой-то абсурд — Макс отказывался верить своим глазам.

— И я с вами полностью согласен, молодой человек, — Борщ протёр платком взмокшую лысину на своей голове. — Ваша реакция лучше всяких слов говорит о том, что мы все находимся в глубокой заднице. И только господин Тихонов по-прежнему пытается строить из себя Джеймса Бонда, хотя больше он похож на пленного партизана на приёме у какого-нибудь группенфюрера СС. Сеня, ты ещё не понял, что нас всех заведомо записали в злодеев и в пособники мирового терроризма?

— Борщ, я тебя таким откровенным никогда не видел, а мама с детства учила меня не доверять торгашам, потому что обман у них в крови от рождения.

— У меня тоже была заботливая мама, но мы сейчас про другое. Хорошо, если ты настолько упорен, то можешь идти до ближайшего кордона и проверить мои слова на практике. Я устал тебя в чём-то убеждать. Хочешь играть в крутых спец. агентов — играй, не буду тебе мешать. Скажу только, что с юга вместо колючей проволоки уже возводят бетонную стену высотой в десять метров. Такую и химера не перемахнёт. А чтобы у химер и мыслей таких не возникало, на стену также ставят по роботизированному огневому комплексу через каждые сто метров. И такое планируют возвести вокруг вообще всех Аномальных. Я даже не представляю, кто и с какой целью вложил в это предприятие такие колоссальные суммы. Напоследок — откровенность моя вызвана тем, что из списка в данный момент ты единственный, кто есть на нашем скромном привалочном пункте. Все другие либо недосягаемы, либо уже совсем недосягаемы. Так что думай сам.

— Не суетись, Борщ, — Гвоздь, казалось, был совершенно не тронут его откровениями. — Что на этот счёт Долговцы думают? Сам же знаешь, на чьи деньги они тут живут.

— Думают они, что дело очень плохо, — в дверном проёме возник высокий человек в чёрном защитном костюме с характерной эмблемой.

— О, Буря, а ты тут какими судьбами?