class="a">[361].
В Смоленской губернии говорили так:
Вот на Купалу в Иванову ночь зачнешь, богатырь будет, а в Святую Троицу — богобоязен станет. На ущербе молодого месяца зачнешь, болезен будет, а при полной луне — здоров и богат. И на небо на частые звезды взглядывали и зори высчитывали. На вечерней заре зачнешь, дите угрюм и зол родится, на утренней — весел и добер будет. В полдень зародится, будет ленив, а в полночь — работлив[362].
Ну и наконец предостережение из XVI века:
Если [муж] с женою будет в пятницу, или в субботу, или в воскресенье, и если зачнется ребенок, то будет он либо разбойник, либо вор, либо блудник…[363]
Часть 7. Брачные уды
Привычное нам слово «свадьба» («сватба»), как считают исследователи, однокоренное с латинским «свада», что означает «привлекательная». Свадой (Суадой) римляне называли богиню убеждения в контексте любви и романтики, то есть богиню соблазнения. При этом она, конечно, ассоциировалась с Венерой, покровительницей браков и любви.
Интересно, что «свадьба» — это не единственный термин, который на Руси означал брачную церемонию. Чаще употреблялось более давнее слово «радость». Выдающийся русский этнограф и археолог Александр Терещенко (1806–1865) пишет, что радость «выражала у нас свадебное веселье и свадьбу, — и это значение было самое древнее; оно встречается в XII веке»[364]. В летописной записи о свадьбе царя Михаила Федоровича в 1626 году отмечается: «А радость их государская была в воскресенье, февраля в 5 день» и «наперед государской радости за три дни, ввели государыню в царские хоромы и нарекли царевною»[365]. А вот запись о свадьбе царя Алексея Михайловича и Натальи Кирилловны Нарышкиной в 1671 году: «…а своей государской радости изволил быть в 22 день, в воскресенье»[366]. Именно слово «радость» в значении свадебного обряда широко употреблялось до конца XVII века, и лишь когда Петр I ввел западноевропейский свадебный обряд, то поменялась и обрядовая лексика. Впрочем, при исследовании обрядового свадебного фольклора Рязанской области этнографы с удивлением выяснили, что свадьбу называли радостью в свадебных песнях вплоть до XX века![367]
В значении свадебного обряда использовали еще одно слово: «каша». Оно появляется в русских летописях при рассказе о женитьбе Александра Невского: мол, когда князь женился в 1239 году, то праздновал «кашу» сначала в городе Торопце…[368]
Павел Сведомский. Ухаживание. XIX в. Частная коллекция / Wikimedia Commons
Что самое любопытное, оба этих слова — «радость» и «каша» — использовали в XVII веке и даже позже. Однако к моменту, когда свадьбу наконец-то стали описывать русские и иностранные писатели (а это XVI–XVII века), оказалось, что она представляет собой очень сложную систему, включающую в себя многочисленные обряды и действа: предсвадебные, собственно свадебные и послесвадебные. Чтобы осветить их все, понадобится отдельная книга, поэтому мы остановимся лишь на некоторых элементах первых двух.
Глава 21. Сватовство и предсвадебные обряды
Вечеряшняя заря запалила высоко в небе костры, пытаясь отогреть занесенную снегами замерзшую Русь. Ангелы Божии принялись зажигать перед новой службой звезды-свечи. Манята вглядывалась ввысь, пыталась рассмотреть небесных обитателей, да оскользнулась, расплескала воду.
Параська, соседка и сердечная подруга, возмутилась:
— Ну, Манята, кулёма ты… Весь подол мене облила! Никак ворон считашь? Аль о Степке думашь?
— Ничего не думаю! Мелешь невесть што… Вот из-за тебя возвертаться к колодцу прийдется.
— Из-за меня? Да я ж тебя просто спросила: не ведашь ли, ктой к вам пришел?..
— Пришел? Не ведаю… Побегли, поглядаим…
Девушки ускорили шаг.
У ворот топтался младший брат Ванька. Он с ходу накинулся:
— Ты где шлындашь? Я ужно в ледышку превратилси… Батька велел тебе куды-нибудь сходить.
— Куды эт? — растерялась Манята. — Я озябла…
— Ванька, а сказывай, ктой-то у вас гостюет. Давно ли? — спросила Параська.
Ванька отер нос рукавом, оглянулся и тихо сказал:
— Дать хто ж их знаить? Мобуть с другого конца села? Мене выгнали тебя сторожить, а девок вона тоже на улицу…
— Ой, Манята, енто ж сватать пришли, ей-богу сватать, — всплеснула руками Параська.
— Сватать? Варьку неужто. И слава Богу, наконец: с ее кривым глазом ужно засиделась в девках. — Манята перекрестилась, радуясь за старшую сестру-калеку.
Внезапно ворота заскрипели, пропуская дородную Авдотью — мать семейства, в котором, кроме Маняты, было еще четверо дочерей и трое сыновей.
— А, ты тута. — Авдотья зыркнула на дочку, кивнула Параське. — Чае ведра в снег поставила — примерзнут… Заходь в избу… И да, сваты были у нас…
— Просватали? Варьку?
— Каку Варьку? Што несешь: кому она крива нужна? Тебя просватали…
— Как меня? А за кого? — Манята без сил опустилась в сугроб.
— За кого, за кого… Под венцом узнаишь, за кого.
Выдумка, скажете вы. Как это, без знакомства, без любви — и вдруг неизвестно за кого замуж. Но все действительно было так. Австриец Адольф Лизек писал в 1675 году:
Брак у русских заключается по воле родителей, а жених и невеста даже не знают друг друга, потому что девиц в Московии держат в таких укромных отделениях домов, что их никто не может видеть[369].
Флетчер свидетельствует, что жениху запрещается видеть невесту «во все время, пока продолжается сватовство», а главные роли в этом действе играют либо мать жениха, либо другая пожилая его родственница (или знакомая — сваха)[370].
Отправлявшиеся сватать должны были позаботиться о том, чтобы сватовство прошло гладко и успешно.
Прежде всего, конечно, молились. Затем следовало перевязать поясом (иногда рушником) ножки стола и при этом произносить заговор. Один из вариантов звучал так: «Не я вяжу — Божья Мать вяжет, ангели с архангели узелки подвязывають»[371].
Дорогу к дому невесты выбирали окружную, часто к избе подходили не с улицы, а задворками. Особенно этому уделяли внимание, когда соседи девушки слыли колдунами. Сваха (или мать парня), входя на крыльцо, ставила правую ногу на первую ступень и притом говорила:
Как нога моя стоит твердо и крепко, так слово мое будет твердо и лепко, тверже камня, лепче клею и серы сосновой, острее булатнаго ножа; что задумаю, да исполнится[372].
Клавдий Лебедев. Сватовство. XIX в. Частная коллекция / Wikimedia Commons
Константин Маковский.