Грейс переводила взгляд с одного на другого.
— Вы оба, как дети! — Солнце уже припекало ей шею, а яркий свет больно бил в глаза. — Я иду готовить твой завтрак, — она повернулась и пошла вперед, но ноги ее вдруг подкосились, и она упала.
18
Грейс медленно открыла глаза. Свет больно ударил в лицо. Где-то над ней плавали смутные очертания лиц Брюса и Фредди.
— Мы очень испугались, Грейс, — сказал Брюс. — Как ты чувствуешь себя?
— Закрой, пожалуйста, окно, — попросила она. — Мне так холодно.
Брюс положил ей руку на лоб.
— У тебя жар, Грейс. Ты вся горишь.
— Так я чувствовал себя в первый день лихорадки, — сказал Фредди.
— Может быть, мне поехать в город и привезти доктора? — спросил Брюс.
— Я думаю, мне станет лучше, если я просто полежу здесь немного, — сказала Грейс. — Фредди выздоровел через несколько дней.
— Да, но он не ждет ребенка.
— Ты увидишь, после сна мне станет лучше, — сказала Грейс. — Моя голова вся горит.
Она то засыпала, то просыпалась целый день. Просыпалась от холода, закутывалась в простыни, пила бульон, приготовленный Брюсом. Но головная боль не проходила. В сумерках она проснулась, голова разламывалась от боли, и Брюс увидел, как она металась по кровати, чтобы скинуть простыни.
— Убери их! — кричала она. — Я задыхаюсь!
Брюс побежал и смочил простыни в воде, потом смочил ей лицо и грудь. Всю ночь она металась в лихорадке, температура поднималась. Как только рассвело, Брюс поехал за доктором.
Около полудня приехал доктор Дэвис, худенький, мрачно выглядящий человек. Он озабоченно поглядел на Грейс.
— Похоже на лихорадку, — сказал он. — В этом году много случаев морской лихорадки.
— Что это такое — морская лихорадка? — спросил Фредди.
— Говорят, что это уникальная форма лихорадки для этого региона Австралии. Лично я считаю, что это разновидность тифа. Поэтому я советую вам быть очень аккуратными и соблюдать правила гигиены. Мойте все, чем она пользуется. И мойте руки после того, как находились рядом с ней.
— А каков прогноз? — спросил Фредди тихо.
— В ее нынешнем состоянии, я бы сказал… — Они отошли от кровати, и Грейс, в полусне, не расслышала его слов.
Последующие несколько дней она провела в лихорадочных снах. Когда открывала глаза, костюмы, висевшие на стене, протягивали к ней страшные руки, чтобы схватить ее. Москитная сетка хлопала над ней, как крылья белой птицы. Снаружи доносились какие-то звуки, как будто огромные насекомые рыли ход под домом. Когда к ней подсаживался Брюс, чтобы смочить ей лицо водой или влить в рот несколько капель жидкости, лицо его было расплывчатым и далеким, как выцветшая фотография. Иногда ей снилась Англия — холодные горные ручьи в Озерном крае, морской прибой в Истборне, утки в пруду около дома… Но когда она на мгновение приходила в себя, все это ей казалось нереальным. Единственной реальностью была ее лихорадка, она боролась с ней, ее воля была ее единственным оружием.
— Я хочу, чтобы меня похоронили в церковном дворе, дома, и чтобы на моей могиле рос мох, — сказала она Брюсу.
— Тебя не нужно будет хоронить. Ты выздоровеешь, — сказал он.
На седьмой день лихорадка достигла пика. Она слышала биение в голове. Она проснулась, ее стошнило, она была так слаба, что не могла поднять голову.
Когда начались схватки, она решила, что это вновь признаки приближающейся рвоты. Но они становились чаще и тяжелее, наконец Фредди поехал в город за врачом. Она чувствовала, как по ногам ее пробегают судороги, а вскоре после приезда доктора у нее случился выкидыш.
Брюс отвез доктора Дэвиса в город и не вернулся. Фредди пришлось сидеть рядом с ней весь оставшийся день. Он держал ее за руку, когда она бодрствовала, и не отпускал ее, когда она спала, видя, как слезы текут по ее щекам. Температура стала ниже. Пульс же оставался слабым и неровным.
Несколькими часами позже ее голос вывел Фредди из дремоты.
— Я думаю, все это к лучшему, — сказала она грустно. — Не самое лучшее время обзаводиться ребенком, да? Некуда его положить, и у нас нет коровы, чтобы поить его свежим молоком.
— Правильно, — ответил Фредди мягко. — Позже, когда у вас будет хороший домик, с электричеством и водопроводом, у тебя будут другие дети.
Ее нижняя губа задрожала.
— Я не хочу других детей, я хотела этого ребенка. — Она оглянулась вокруг. — Где Брюс?
— Он повез доктора в город, — сказал Фредди. Он не стал говорить, что Брюс уже давно должен был вернуться.
Грейс заставила себя отхлебнуть немного ячменного отвара и заснула. Она не слышала, как из темноты появилась машина. Но ее разбудил голос Брюса, веселый и жизнерадостный.
— Привет, парень! Сидел и ждал меня все это время, пока я не вернусь, как хороший маленький мальчик?
— Ты пьян! — сказал Фредди с отвращением.
— Слишком пьян! — добавил Брюс радостно.
— Твоя жена могла умереть, а ты уезжаешь и напиваешься? Что ты за человек! — возмутился Фредди.
— Я не мог здесь находиться. Мне нужно было куда-то уйти, — сказал Брюс, едва ворочая языком. — Она поймет. Она знает, почему.
— Она спрашивала о тебе, а тебя здесь не было.
— Но я же вернулся!
— Но этого мало, черт подери!
— Ну уж, придется ей потерпеть! Она знает, что я за человек, я говорил ей, что я за человек, до того, как мы поженились…
— Я скажу тебе, что ты за человек! Ты крыса! Низкая, отвратительная крыса! Ты никогда не обращался с Грейс так, как она того заслуживает.
— Это не имеет к тебе никакого отношения! Занимайся своими делами!
— Это имеет ко мне отношение, потому что мне приходится видеть ее страдания, а это разбивает мое сердце.
— Я не виноват, что она заболела морской лихорадкой, — сказал Брюс. — Не от меня же она заразилась.
— Нет, но от тебя она забеременела, ей пришлось выйти за тебя замуж.
— Она выбрала меня. Меня она любила больше, чем тебя. Вот это-то тебе и невыносимо, да? Ты не можешь понять, как это НИКТО, БЕЗ ВСЕГО, — а отбил твою девушку. Я скажу, почему. Потому что ей нравится горячий петушок, а ты этого ей дать не мог!
— Ты груб и отвратителен! — закричал Фредди. — Я бьюсь об заклад, что ты просто отпраздновал избавление от нежеланного ребенка.
— Возьми свои слова обратно! — сказал Брюс низким угрожающим голосом.
— Но это правда, не так ли? — презрительно усмехнулся Фредди.
— Говорю тебе: возьми свои слова обратно! — голос Брюса стал громче. — Ты хам и дрянь, и самое лучшее, что может случиться для Грейс, — это если ты разобьешься на своем вонючем самолете.