Мы хотим тебя спросить всем классом: кто зачеркнул твою фамилию в газете?
Мазин сделал Ваську предупреждающий знак бровями. Он хотел сказать: «Подожди сознаваться! Может, я ещё что-нибудь придумаю».
Но Трубачёв понял этот знак по-своему. Он вспомнил, как Мазин ждал его вечером у крыльца, какое было у него виноватое и трогательное лицо, и решительно ответил:
— Я не знаю, кто это сделал!
И вдруг ясно понял, что именно его, Васька Трубачёва, подозревает весь класс в этом трусливом поступке. Он вспыхнул от новой неожиданной обиды, вскипел от злобы, но… посмотрел на Мазина и опустил глаза.
— Он! — тихо и отчётливо сказал кто-то на задней парте.
Звонок заглушил эти слова, но Васёк слышал их, и когда Сергей Николаевич вошёл в класс, он даже не поднял головы.
— Я знаю, что у вас большая неприятность, — сказал Сергей Николаевич, избегая смотреть на Трубачёва. — Но сейчас мы её обсуждать не будем. Такие вещи разбираются на пионерском сборе организованно, по-товарищески, сообща… А пока успокойтесь, и будем заниматься.
Он начал вызывать к доске.
В число вызванных попал Петя Русаков. Он ничего не боялся и даже был рад, что Сергей Николаевич вызвал его, так как считал, что хуже случившегося ничего уже не может быть. Кроме того, занятия в землянке действительно укрепили его знания, и Русаков отвечал спокойно и уверенно. Сергей Николаевич остался доволен им.
Петя сел на своё место и толкнул локтем Мазина, ища его улыбки и одобрения. Но Мазин только с досадой пробурчал себе под нос:
— Давно бы так!
Он был занят Трубачёвым. Васёк несколько раз поймал на себе его внимательный взгляд и горько подумал:
«Боится, что я его выдам… Эх, Мазин!»
Он хорошо понимал, что оправдаться, не выдав Мазина, ему невозможно, но о том, чтобы выдать товарища, совершившего этот поступок ради него, не могло быть и речи. И с каждой минутой камень на душе Трубачёва становился всё тяжелее.
Васёк сидел тихо, не поднимая головы. Он знал, что все, не исключая Сергея Николаевича, думают, что это он, председатель совета отряда, Васёк Трубачёв, зачеркнул из трусости свою фамилию в газете.
На перемене он ждал вопросов, шума, крика. Но один только Мазин подошёл к нему и тихо, с сожалением сказал:
— Эх, сгоряча! Зря это…
Васёк улыбнулся жалкой, растерянной улыбкой:
— Не бойся, Мазин…
После второго урока он потихоньку собрал свои книжки и ушёл из школы.
А в классе после его ухода стало тихо и тревожно, как в семье, когда кто-нибудь близкий внезапно тяжело заболел. У всех был один вопрос: что делать? И все чувствовали себя в чём-то виноватыми.
Уроки кончились. Школа быстро пустела.
Слышно было, как по коридорам с шумом пробегали ребята, хлопали двери, затихали голоса. Из четвёртого «Б» расходились медленно и неохотно. Дольше всех оставались девочки. Окружив Лиду Зорину и Валю Степанову, они высказывали свои догадки и предположения, то осуждая Васька, то сочувствуя ему.
— Ой, девочки! Как ему теперь быть? — спрашивала всех Надя Глушкова.
— Он хотя бы нам-то сознался! Хотя бы нам-то! — кричала в ухо Зориной девочка с толстым вязаным шарфом на шее.
— И куда он пошёл? Вот так взял и пошёл, — жалобно повторяла толстушка с красными щеками, затягивая ремни на книжках. — Мы бы тут что-нибудь придумали все вместе…
— Уж вы бы придумали! — передразнила её Синицына. — Он только в класс вошёл, как на него все глаза вылупили, как на зверя какого!
— Ничего не вылупили, а только смотрели!
— Вы всегда так! Нападёте на человека… На меня тоже сколько раз нападали!
— Нашла с кем себя сравнивать! С Трубачёвым! — возмутились девочки.
— Перестаньте! — остановила их Валя Степанова. — Мы с Лидой решили пойти к Мите.
— К Мите? Он уже ушёл!
— Пойдёмте тогда к нему домой!
— Верно! Правильно! Пойдёмте все!
Девочки гурьбой вышли из школы.
— Только вы не заходите, постойте во дворе, а то нас много, — предупредила Лида.
Митя жил далеко. Было сыро и холодно. В мокрых варежках зябли руки. Резкий ветер трепал платки и шапки, забирался под воротники.
Быстро наступали сумерки. Разговор становился тише. На одной из улиц несколько девочек повернули к себе домой.
— Всё равно всем нельзя войти… А на дворе стоять холодно…
— Я боюсь, меня мама заругает!
— А я, девочки, очень кушать хочу! — созналась толстушка.
— Идите, — отпустила их Лида.
Надя Глушкова долго не решалась уйти и, уткнув в муфту красный, замёрзший нос, плелась рядом.
— Иди домой, Надя, — говорила ей Степанова. — Ты совсем замёрзла.
— А вы как же?
Она долго смотрела им вслед.
Нюра Синицына шла до самого дома Мити.
— Нюра, ты не ходи! — строго сказала ей Лида.
Синицына осталась ждать во дворе. Засунув в рукава пальто красные пальцы и постукивая замёрзшими ногами, она вытягивала шею, заглядывала в освещённое окно Митиной комнаты и прохаживалась мимо крыльца.
Митина мама, невысокая женщина, открыла девочкам дверь:
— Нету, нету Мити! Вон товарищи у него сидят. Они, небось, знают… Где у вас, ребята, Митя-то? Девочки спрашивают.
За столом два Митиных товарища играли в шахматы.
— Он в клубе. А чего надо-то? — лениво пробасил один. — Мы сейчас туда пойдём, можно передать.
— А в чём