Другой рукой я рассеянно рисовала круги на деревянном столе. Потом одна строчка, и две…
— Тисана!
Я подпрыгнула. Макс стоял надо мной, скрестив руки на груди.
— Какая разочаровывающая предсказуемость.
— Я действительно не…
— Действительно не. Пожалуйста. — Он усмехнулся, а затем пододвинул ко мне со стола стакан красного вина. — Держи. Гораздо лучший механизм преодоления несговорчивых нервов.
— Я не нервничаю, — сказала я. И все же сделала глоток, наслаждаясь горьким привкусом на языке.
— Мы оба знаем, что уже прошли эту чушь. — Он прижал палец под одним глазом, приподняв брови, глядя на меня. — Я понимаю тебя, Тисана. Не большой вопрос.
Я рассмеялась тихим, неудобным смешком — не зная, как реагировать на то, как сжалась моя грудь, как мои ладони сжались.
— Должен ли я — я не знаю — взять тебя с собой в город или что-то в этом роде? — Он скользнул в кресло напротив меня, откинувшись назад, его собственный бокал с вином болтался в его пальцах. — Кажется, мы должны отпраздновать. И мне пришло в голову, что, может быть, твоя идея праздновать не в том, чтобы сидеть дома с таким неприятным отшельником, как я.
— Рано праздновать. Может быть, мы сможем уйти после того, как я сдам.
По правде говоря, я больше нигде не хотела быть, кроме как здесь, впитывая эти последние мгновения комфортного общения. Так или иначе, удачно или нет, у меня было отчетливое ощущение, что завтра к этому времени все будет по-другому. И было так много того, что я не хотела менять.
Макс поднял свой стакан.
— Значит, завтра. Когда нам действительно будет что праздновать. В любом случае, я уверен, что прогуляться с тобой будет намного веселее, чем сидеть в углу и смотреть, как дамы спотыкаются из-за Саммерина.
Я фыркнула от этой мысленной картины.
— Есть на что посмотреть, честное слово. — Макс перегнулся через стол, установив напряженный зрительный контакт и понизив голос, имитируя плавный, тихий протяжный голос Саммерина. — О, вы шляпница? Как увлекательно. С того момента, как я увидел вас, я понял, что в вас есть артистический дух. — Он покачал головой. — Это отвратительно и, тем не менее, захватывающе.
Я могла себе это представить. И представить себе Макса, сердито смотрящего из угла и безразлично наблюдающего.
— А что насчет тебя?
— Я не создан для этого. — Он поднес стакан к губам, помолчал. — Я имею в виду часть социальной благодати.
— А то, что идёт — для такого ты создан? — Ответ выскользнул из меня так легко, голосом, который не появлялся с тех пор, как я танцевала при дворе Эсмариса. Я сделала еще глоток вина, заглушая собственное легкое удивление. Смотрел, как слегка скривился рот Макса.
— Я не получаю жалоб, — спокойно ответил он.
Поверхность моей кожи покрылась дрожью. Я оторвала взгляд от лица Макса, проследила рисунок текстуры дерева. Опасная территория. Я даже не знала, откуда это взялось.
Долгое время мы оба молчали, воздух был напряжен, как будто мы задерживали дыхание.
— У меня есть кое-что для тебя, — наконец сказал Макс. Легкость в его голосе оборвала нить напряжения, и я выдохнула. Он поднялся со стула и исчез в коридоре, появившись через мгновение с маленькой непритязательной коробочкой в руках. Он положил ее передо мной. Затем он прислонился спиной к дверному косяку, небрежно и все же странно напряженно.
Я посмотрела на коробку. Она была размером с мою растопыренную ладонь, плоская, аккуратно сделанная из коричневой кожи.
Я перевела взгляд на Макса. Я ничего не могла поделать. В горле уже стоял ком.
Он издал грубый, неловкий смешок.
— Открой ее, прежде чем так смотреть на меня. Это может быть ужасным подарком.
Я согласилась, и все, что я могла сделать, это сидеть и моргать от того, что открылось, совершенно ошеломленная.
Внутри коробки было золотое ожерелье на ложе из черного шелка.
Задняя часть представляла собой элегантную золотую нить, которая затем расширялась в красивую спутанную массу мерцающих бабочек. Их крылья были так идеально сделаны, что я могла бы поклясться, что они дрожали — металл был таким нежным, что казалось, сквозь него преломляется свет. Сверкающие лозы, шипы и знакомые цветы вились между ними, сплетая их в дикий пейзаж. При ближайшем рассмотрении я увидела, что между всем этим устроилась одна змея, маленькая и непритязательная, свернувшаяся вбок.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он создал это для меня. Он должен был. Это было слишком конкретно.
У меня болела грудь.
— Переверни, — тихо сказал Макс. Я повиновалась. И там, где металл упирался в мою кожу, находились три крошечные стратаграммы.
Я не заметила, что он шевельнулся, пока не почувствовала его дыхание возле своего лица, склонившегося над моим плечом.
— Эта, — сказал он, указывая на первую стратаграмму, — поможет тебе исцелиться. Не много, но достаточно для небольших порезов и синяков. Мне помогал Саммерин.
Эта мысль тронула меня так глубоко, что я подумала, что мое сердце может сжаться в себе.
Его палец перешел к следующему кругу.
— Эта принесет тебе тепло. Поможет разжечь огонь. Опять же, ограничено, но… — Он сделал паузу, издав неловкий, шаркающий смешок. — Я подумал, может быть, если ты будешь путешествовать по всему Трелл, тебе может понадобиться такая вещь.
Я кивнула, не веря себе, что могу говорить.
Наступила долгая пауза. Рука Макса зависла.
— Как насчет этой? — сказала я наконец, указывая на третью стратаграмму.
Макс выпрямился. Когда он снова заговорил, голос его стал ниже, грубее, как будто он что-то привязывал.
— Эта приведет тебя сюда. — Он сделал паузу, прочистил горло. — Если… если ты когда-нибудь захочешь вернуться. Это сработает только в радиусе нескольких миль, но…
Его голос умолк и не возобновлялся.
Боги.
Я сразу поняла. Дело было не в ожерелье, красивом и искусно сделанном. Он не стал дарить мне еще одну красивую безделушку. Нет, Макс — Макс, человек, который так тщательно выкроил свой собственный уединенный уголок мира, — давал мне то, чего у меня никогда не было.
Настоящим подарком было не ожерелье. Подарок был домом, в который можно вернуться.
— Только… если захочешь, — сказал он тихо, неловко.
Мои глаза горели.
Я хотела сказать, конечно, я хочу вернуться. Я хотела сказать, я даже не хочу уходить.
Но я даже не улыбнулась, потому что не знала, что вылетит из моего рта, если я его открою. Вместо этого я сунула ожерелье Максу в руку, затем подняла волосы, подставляя шею. Когда он застегивал его вокруг моего горла, каждое прикосновение его пальцев оставляло на моей коже маленькие огненные дорожки, горящие, когда они парили там, на затылке.
— Спасибо, — наконец пробормотал я. — Это замечательно.
Я позволила своим волосам упасть. Его пальцы соскользнули с моих плеч.
— Я подумал, что у тебя должно быть что-то красивое и функциональное, как ты.
Он сказал это так быстро, что почти не заметила. Я повернула голову, чтобы посмотреть на него.
— Макс, — выдохнула я, с преувеличенным трепетом прикасаясь к сердцу, — ты думаешь, я функциональная?
В его глазах мелькнула танцующая улыбка.
— Я думаю, — сказал он, — что ты потрясающе функциональна.
Мои пальцы коснулись этих крылышек бабочки, когда я окинула его взглядом — по подергивающимся мышцам его горла, по изгибу уголков рта, по непослушной волне пряди волос, падающей на его лоб.
Честно? Я тоже думала, что он потрясающе функционален. Он был самой умопомрачительно функциональной вещью, которую я когда-либо видела.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Я не могла вытянуть шею назад настолько, чтобы увидеть вершину башен Ордена. Они поднимались, поднимались и поднимались, как две стены из золота и серебра, исчезающие в туманных облаках. Я была почти без сознания, когда в последний раз стояла у входа в башни. Определенно не настолько в сознании, чтобы быть пораженной ошеломляющей высотой, ошеломляющим присутствием, ошеломляющим всем. Я никогда в жизни не чувствовала себя меньше.