Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Твой отец имеет к этому какое-то отношение?
Он наблюдал за выражением лица Паолы. Двадцатилетний опыт общения с нею подсказал ему, что она долго размышляла, говорить ли ему правду и что в итоге отказалась от этой мысли.
— Возможно, — ответила она.
— Что это означает?
— Мы говорили о тебе, — начала она, и он постарался скрыть удивление: с каких это пор Паола обсуждает его со своим отцом? — Он спросил, как ты, как твоя работа, и я сказала, что сейчас у тебя больше проблем, чем обычно.
Он уж было собрался обвинить ее в разглашении его профессиональных секретов, но она объяснила:
— Разумеется, я никогда не рассказываю ему или кому-то еще подробностей, но я действительно сказала, что ты озабочен больше обычного.
— Озабочен?
— Да. Ситуацией с сыном Патты и тем, как он собирается решать эту проблему, — ответила она. — И этими бедными погибшими молодыми людьми. — Увидев выражение его лица, она поторопилась заверить: — Ничего этого я не упоминала, просто пыталась объяснить отцу, насколько трудно тебе в последнее время приходится. Не забывай, что я живу с тобой в одном доме и сплю в одной постели, так что и без ежедневных отчетов понимаю, что тебя беспокоит.
Она выпрямилась на стуле, словно решила, что разговор окончен и она может встать и пойти принести им выпить.
— Что еще ты сказала ему, Паола?
Он не собирался так легко сдаваться.
Она ответила не сразу, зато ответ был правдивым.
— Рассказала о недоразумении с Кадастровым отделом, о том, что предупреждение о демонтаже квартиры висит над нами как какой-то бюрократический дамоклов меч.
Брунетти продолжал настаивать, он хотел знать всю правду:
— И какова была его реакция?
— Он спросил, не может ли он чем-нибудь помочь.
Брунетти настолько устал за последние дни, что готов был махнуть рукой на происходящие за его спиной события и позволить им идти своим чередом. Однако ему было стыдно видеть спокойное двуличие Паолы — его жены, матери его детей, и он не смог промолчать.
— Я же велел тебе не делать этого! — повысил он голос, но тут же исправил свою резкость. — Я же просил тебя.
— Я помню. Поэтому я и не просила отца помочь.
— Не просила? Он сам догадался вмешаться в историю с нашей квартирой?
Брунетти почти кричал.
Она тоже рассердилась:
— Я не знаю, что он сделал! Может быть, он и не делал ничего.
Брунетти показал на конверт, который она держала в руках:
— По-моему, все ясно. Я просил тебя не принимать от него помощь, не вынуждать его использовать своих друзей и связи.
— Но ты не видишь ничего предосудительного в использовании наших, — уколола она мужа.
— Это другое, — упорствовал он.
— Почему?
— Потому что мы маленькие люди. У нас нет его власти. У нас нет уверенности, что мы всегда получим то, что хотим, и всегда сможем обойти закон.
— Ты и в самом деле считаешь, что есть разница? — в изумлении спросила она.
Брунетти кивнул.
— В таком случае, кто такой Патта? — спросила она. — Один из нас или один из сильных мира сего? — Если ты думаешь, что для маленьких людей в порядке вещей пытаться обойти систему, но это неправильно для людей, обладающих властью, то кто тогда Патта? — Видя, что муж колеблется, Паола уточнила: — Я спрашиваю потому, что ты, само собой, и не пытаешься скрыть свое отношение к тому, что он делает, чтобы спасти сына.
Его окатило волной ярости.
— Сын Патты — преступник!
— Но он все-таки его сын.
— И именно поэтому для твоего отца в порядке вещей попирать закон — потому что он делает это для своей дочери?
Как только эти слова слетели с его губ, он пожалел о них, и это сожаление смягчило его гнев, а потом и окончательно потушило его. Паола смотрела на него, приоткрыв рот от изумления, как будто он ее ударил.
Брунетти тут же пробормотал скороговоркой:
— Извини-извини. Я… я не то хотел сказать. — Он откинул голову на спинку стула. Боже, закрыть бы глаза и забыть обо всем! — Мне действительно очень жаль. Я не должен был этого говорить. — Он все же заставил себя еще раз извиниться.
— Да, ты не должен был.
— Это не правда, — буркнул он в качестве третьего извинения.
— Нет, — произнесла она очень спокойно. — Я думаю, именно поэтому ты и не должен был этого говорить. Потому что это правда. Он сделал это, потому что я — его дочь.
Брунетти собрался было возражать, что-то доказывать, но только устало выговорил:
— Я не могу и не хочу тратить на это силы, Паола.
— На что?
— На ссоры с тобой.
— А мы и не ссорились.
Ее голос звучал отстраненно, равнодушно и слегка высокомерно.
— О, ну вот, пожалуйста!
Брунетти опять начал раздражаться.
Помолчали, не глядя друг на друга. Наконец Паола спросила:
— Что, по-твоему, я должна сделать?
— Делать теперь уже нечего. — Он ткнул пальцем в сторону конверта. — Все сделали за нас… Паола, неужели мы и вправду не можем вернуться к идеалам нашей молодости?
— А ты бы хотел, чтобы я вернулась?.. Нет, это невозможно, я вынуждена признать. И потому последний мой вопрос риторический: ты действительно хотел бы, чтобы я вернулась к тем идеалам?
Брунетти встал и пошел к выходу с террасы.
«Да, — думал он, — возвращение к идеалам нашей юности — еще не гарантия мира в семье…»
Через несколько минут он появился с двумя бокалами шардоне. Они посидели полчаса, не касаясь серьезных тем, пока Паола не взглянула на часы — ей пора было начинать готовить ужин. Прихватив пустой стакан мужа, она наклонилась и, коснувшись его щеки, поцеловала в правое ухо.
После ужина он лег на диван, теша себя надеждой, что он в любом случае нашел бы средство поддержать мир в собственной семье и что ужасные события, которые так заботят его в последнее время, никогда не нарушат покой его дома. Он попытался отвлечься чтением Ксенофонта, но, несмотря на то что оставшиеся в живых греки приближались к дому и были в относительной безопасности, ему было трудно сконцентрироваться на проблемах двухтысячелетней давности. Кьяра, заглянувшая около десяти, чтобы поцеловать его и пожелать спокойной ночи, не стала заводить разговор о кораблях, даже не подозревая, что, сделай она это, Брунетти согласился бы купить ей океанский лайнер «Куин Элизабет-2».
Как он и ожидал, развернув на следующее утро по пути на работу «Газеттино», на первой полосе второй половины выпуска он увидел статью со своим заголовком. Журналист сгустил краски, но, как и многие дикие фантазии, публикуемые в этом специфическом издании, изложенное казалось чрезвычайно убедительным. Хотя в статье четко говорилось, что лечение с помощью экспериментального раствора может подействовать лишь в том случае, если инфицирование произошло через укус, — чему только люди не верят! — он опасался, что больницу наводнят наркоманы и ВИЧ-инфицированные, надеющиеся на волшебное лекарство.
По дороге комиссар, вознося мольбы, чтобы его не увидели знакомые, купил «Ла Нуова». На странице двадцать семь красовалась статья — три колонки текста — даже с фотографией Зеччино, очевидно, вырезанной из группового снимка. Заражение ВИЧ-инфекцией посредством укуса было представлено как стопроцентная реальность, но высказывалась надежда на действие лекарства, которое имеется только у врачей отделения неотложной помощи Оспедале Сивиле.
Чтение статей заняло у комиссара не больше десяти минут. Он отложил газеты, как вдруг дверь кабинета распахнулась. Брунетти поднял глаза и онемел: на пороге с перекошенным лицом стоял вице-квесторе Джузеппе Патта. Он стремительно пересек кабинет и застыл перед столом Брунетти. Комиссар хотел было встать, но Патта выбросил вперед руку, как будто желая вдавить его в кресло, и, сжав пальцы в кулак, со всей силы треснул по столу.
— Почему вы это сделали? — крикнул он. — За что вы так ненавидите меня? Ведь они уничтожат его. Вы прекрасно это знали!
Ошеломленный Брунетти готов был поверить, что его шеф сошел с ума. Или тут другое — стрессы на службе, а может, и в личной жизни, настолько вывели начальника из равновесия, что он перестал себя контролировать, и это проявляется немотивированный гнев. Брунетти смирно сложил перед собой руки и постарался не двигаться, чтобы не нервировать безумца.
— Ну же? Ну? — кричал на него Патта. Опершись ладонями о стол и наклонясь вперед, он приблизил лицо вплотную к лицу Брунетти. — Я хочу знать, зачем вы с нами это сотворили! Если с Роберто что-нибудь случится, я вас уничтожу. — Патта выпрямился, сглотнул и снова потребовал ответа: — Я задал вам вопрос, Брунетти! — В его голосе звучала неприкрытая угроза.
Брунетти откинулся на спинку стула и крепко сжал подлокотники.
— Мне кажется, вам лучше присесть, вице-квесторе, — успокаивающе проговорил он, — и объяснить мне, что все это значит.
- Мера отчаяния - Донна Леон - Детектив
- Ты его не знаешь - Мишель Ричмонд - Детектив
- Смертельные тайны - Кэти Райх - Детектив