— Подожди, — прошептал Идоменей одними губами и, положив на столик перед нею свёрток из красной шёлковой материи, быстро развернул его. Между пурпурными складками шёлка мягко мерцали крупные каплевидные жемчужины. Идоменей отвёл прядь волос Федры и обвил её шею драгоценным ожерельем. Семнадцать жемчужин в серебряной оправе тяжело легли на грудь Федры, но ещё тяжелее стало дыхание мужа, когда он спустил рубашку Федры, обнажив её тяжёлые круглые груди с тёмными-розовыми сосками.
Идоменей проник в её горячее влажное лоно, едва они возлегли. Двигался медленно, чтобы она ощутила всю полноту его власти., Федра послушно подчинилась его ритму. И вот, они уже неслись в плотном звёздном потоке всё крепче прижимаясь друг к другу. Почувствовав, что она уже на краю, он отпустил себя, Федра глухо застонала. Их объятья ослабли, тела сделались невесомыми, и они вдвоём, словно птицы, вспарили над землёй. Освобождённый и расслабленный он отстранился от неё.
Федра первой пришла в себя, прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Фигурка резного Эрота выглядывала из складок балдахина. Лицо спутника Афродиты * выглядело удивлённым. «Чему ты удивляешься, божок?» — мысленно спросила Федра и тут же ответил за него: — Знаю, порядочная эллинская жена не должна так открыто желать своего мужа. Ведь огненный эрос — это прерогатива жриц любви, а мы, жёны, созданы лишь для ведения хозяйства и рождения наследников. Пусть так! Кто делит ложе с моим мужем в дальних странах — знать не хочу, но здесь, в Тритейлионе, он мой!» — Федра с вызовом взглянула на Эрота.
Первая мысль Идоменея, когда он открыл глаза, был своеобразным ответом жене: «Сирита ничего не понимает в любви, разве могут сравниться угодливые ласки рабыни с этими жаркими объятиями?».
Заметив, что Идоменей пошевелился, Федра натянула на себя покрывало, прикрыв наготу. Идоменей рассмеялся, его забавляла стеснительность жены. Он принялся целовать её лицо, Федра немного отодвинулась от мужа и спросила:
— Ты останешься до утра?
— Как ты захочешь, — ответил он, осторожно касаясь кончиками пальцев её губ, немного распухших от поцелуев.
— Хочу, чтобы остался…
— Вот только поднимусь я рано, как бы тебя не разбудить.
— Зачем же рано?
— Завтра ко мне придут рабы с прошениями…
— Завтра ты их примешь? В какое время?
— С самого утра.
— Тогда спи…, а я буду оберегать твой сон.
Федра, подперев голову рукой, смотрела на лицо мужа, белевшее на подушке, на волевой подбородок, на крупные губы в обрамлении усов и бородки. Когда-то он не носил бороды.
Первый раз она увидела своего будущего мужа в доме отца, а до этого только слышала о нём. Отец нахваливал молодого управляющего: и грамотен, и умён, и устали не знает — с раннего утра до поздней ночи на ногах. Несмотря на то, что отец Идоменея тоже промышлял торговлей, он с родителя денег не тянул, зарабатывал сам и заработанное разумно вкладывал.
Не раз тайком через приоткрытую дверь отцовского кабинета наблюдала Федра за молодым человеком. Видела его только издали, но сердце уже догадалось — это он.
В ту пору ей было уже восемнадцать — засиделась в девицах, все подружки замужем давно, а она даже не засватана. Женихов у богатой невесты всегда было много. Такого приданного во всей Таврике не сыскать! Лицом и статью тоже вышла, кость немного тяжеловата, но зато женщины с такими фигурами обычно здоровы и плодовиты.
Макарий не давал ответа сватам — сначала жалел дочь, а потом слегла её мать, и некому стало вести дом. Брата женили рано, он родился слабым и всю жизнь хворал. Макарий надеялся, что сын успеет произвести на свет наследника, как и случилось незадолго до его кончины. Следом за братом в царство теней последовала его жена, так и не оправившаяся от родов.
Макарий неведомыми путями узнал к кому сердце его дочери потянулось, ей ничего и не сказал, однако выбор одобрил. Крупного состояния его управляющий ещё не нажил, но Макарий чувствовал — это птица высокого полёта. Сам поговорил с отцом молодого человека, мужчины быстро поладили.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Федра чуть сознание не потеряла, узнав, что Идоменей посватался к ней. Она не была наивной и понимала, что отец поспособствовал этому сватовству. До самой свадьбы гадала, есть ли у её будущего супруга хоть какие-нибудь чувства к ней.
Свадебный факел дрожал в руке Федры, и стоящий рядом Идоменей взялся за древко, укрепив его своей сильной рукой. Так, держа вместе факел, они вошли в его дом, чтобы зажечь наполненный хворостом семейный очаг.
То, чего она так ждала и боялась, свершилось быстро и почти безболезненно. В свадебную ночь она познала не только тело мужа, но и своё. Все радости чувственного мира открылись перед ней и её супругу не приходилось тратить много времени, чтобы довести её до блаженства. Те поцелуи, что дарил он ей на свадебном ложе, она помнила до сих пор, и от этих воспоминаний кожа её горела огнём, а внизу живота, наоборот, холодело.
Федра заснула перед самым рассветом, сквозь сон слыша, как ворочался Идоменей, как тянулся и зевал. Она ощутила, как его рука проникла под покрывало, скользнула по её талии, животу, поднялась к груди. Федра сонно запротестовала, Идоменей склонился над её ухом и прошептал: «Спи». Он взял её сонную, это было так пронзительно сладко, что Федра почувствовала, как внутри её рождается крик, она закусила зубами кончик подушки, мычала, стонала, не давая крику вырваться наружу. Федра не открыла глаза, даже когда Идоменей уходил. Распластанная, обессиленная, она лежала на кровати, а деревянный Эрот беззастенчиво смотрел на её обнажённое тело.
2.
За ночь ветер нагнал туч, и они низко повисли над землёй. Ветер немого утих, но при этом сильно похолодало.
В ротонде уже стояло тяжёлое кресло с высокой спинкой и подлокотниками, Гектор застелил его лохматой медвежьей шкурой, чтобы хозяин не замёрз, пока будет принимать посетителей.
Внизу, на лестнице уже выстроились в очередь рабы. Подошёл Нисифор с восковой табличкой в руках, поприветствовал низким поклоном хозяина Тритейлиона и кивнул Гектору.
Идоменей сел в кресло, слуга хотел укрыть его ноги медвежьей шкурой, но мужчина отмахнулся. Нисифор с табличкой * присел на ступеньку ротонды у ног своего господина, взяв на себя роль секретаря.
— Не повезло сегодня с погодой, — поёжившись, сказал Идоменей.
— Господин, если совсем замёрзните, то…, - Гектор вытащил из-за пазухи флягу, — у меня есть подогретое вино для вас.
— Ты как всегда предусмотрителен, мой друг. Но не будем тянуть, кто там первый? Зови!
Идоменей давно завёл эту традицию — выслушивать жалобы и просьбы рабов. Он чувствовал себя патриархом *, который, как стародавние времена, был не только главой своего рода, но и всей общины. Тогда рабы, несмотря на своё зависимое положение, считались членами семьи и ели со своими хозяевами за одним столом.
С тех пор многое изменилось, многолетними войнами были охвачены огромные территории, и каждый день рынки пополнялись несчастными — жителями разорённых городов и взятыми в плен воинами. Из-за переизбытка рабов цены на них пошли вниз, а вместе с ценой упала ценность жизни самого раба. Теперь они продавались наравне со скотом.
Появились философы, оправдывающие столь жалкое положение невольников относительно свободных людей. В гимназии мальчиков учили, что раб — та же скотина, только говорящая.