по просьбе живого человека?
В темноте голос Чу Ваньнина звучал зловеще.
— Проситель не обязательно должен быть жив.
Мо Жань открыл рот, чтобы задать еще несколько вопросов. Возможно, потому, что Золотой мальчик и Нефритовая девочка шли по неровной местности, гроб резко дернулся и накренился влево.
Толчок был внезапным, а ухватиться в гробу было не за что, поэтому Мо Жань откатился и сильно ударил головой в грудь Учителя.
— Ох!..
Мо Жань со стоном схватился за ноющий от боли нос и с трудом приподнял голову. Он пытался сориентироваться в обстановке, когда его ноздри наполнил аромат цветущей яблони. Он был легким, как туман на рассвете, с намеком на ночной холод. Такие запахи обычно убаюкивали людей, но этот был чистым и освежающим разум.
Мо Жань был ошеломлен, а потом окаменел.
Он был более чем знаком с этим ароматом. Это был запах тела Чу Ваньнина, и для Мо Жаня он всегда был тесно связан с плотским желанием.
Как молния порождает лесной пожар, так этот запах разбудил развратные желания, мгновенно захватившие его тело.
Автору есть что сказать:
Президент Фонда по пристраиванию в хорошие руки засидевшихся в пацанах мужиков, первый злодейский boss матушка-покровительница, призрачный церемониймейстер, скоро появится в Сети.
У Матушки-покровительницы даже есть особый свадебный обряд для таких, как вы, сучьих педиков. Просто помещу вас в один гроб, и… Бах! Выйти вы сможете, только если поклянетесь впредь жить в любви и согласии. Отказы не принимаются! Ах!
Глава 16. Этот достопочтенный в шоке 18+
Мо Жаня действительно нельзя было винить за его животные инстинкты. В такой ситуации кто бы среагировал иначе, если бы оказался пойманным в ловушку в тесном замкнутом пространстве с человеком, который ложился с тобой в постель бесчисленное количество раз. И не важно, было ли это искренне или притворно, от ненависти или любви, но, ощутив знакомый запах тела, Мо Жань не смог остаться безразличным.
Кроме того, он ведь всегда был бесстыжей сволочью.
Ши Мэй был его лунным светом, но из-за страха осквернить эту чистоту у него не хватало духу прикоснуться к нему. А вот по поводу Чу Ваньнина Мо Жань не испытывал никаких угрызений совести. По отношению к этому человеку он всегда мог свободно изливать все свои самые низменные желания, с легкостью растереть его в пыль, разорвать на части и заставить его делать такие вещи, которые никогда даже не подумал бы сделать с Ши Мэем.
В прошлой жизни каждый раз, когда Мо Вэйюй видел запрокинутую голову Чу Ваньнина, его обнаженную шею и судорожно перекатывающийся кадык, он чувствовал, что теряет себя, превращается в кровожадного зверя, охваченного желанием разорвать это горло, выпить кровь и раздавить кости. И он не чувствовал угрызений совести относительно подобных желаний по отношению к этому человеку, поэтому никогда не скрывал их.
Но в конце концов его тело стало рефлекторно реагировать на запах Чу Ваньнина. Стоило ему учуять его, как внизу живота вспыхивал огонь, который заставлял сердце зудеть от дикого желания привязать этого человека к кровати и жестко трахнуть.
В гробовой тишине слышалось только бешеное сердцебиение Мо Жаня.
Он знал, что лицо Чу Ваньнина где-то совсем рядом, и чувствовал его дыхание на своей коже. Если бы он сейчас бросился на него и впился в его губы, Учитель совершенно точно не смог бы вырваться, да и бежать ему было некуда, но...
Забудь об этом!
Мо Жань с большим трудом откатился подальше от Чу Ваньнина, но гроб был действительно слишком тесным.
— Извините, Учитель, — Мо Жань неловко рассмеялся. — Я не ожидал, что гроб будет так тря-я-а-а-сти.
Пока он говорил, гроб снова накренился. Мо Жань снова скатился на Чу Ваньнина.
Он отодвинулся назад, но гроб опять качнулся. Это повторялось снова и снова.
— Меня прокляли? — Мо Жань поспешил отстраниться еще раз.
Золотой мальчик и Нефритовая девочка, вероятно, поднимались по склону. Внутри гроба было не за что зацепиться, и вскоре Мо Жань беспомощно перекатился обратно на Чу Ваньнина.
— Учитель... — Мо Жань прикусил губу, напустив на себя жалкий вид.
Этот парень родился с милой внешностью и, когда хотел, умел скрыть свой волчий хвост, совершая убедительные щенячьи поступки.
Чу Ваньнин молчал.
Мо Жань действительно не хотел, чтобы его опять перекатывали по гробу, поэтому он просто сложил лапки и жалобно заныл:
— Я правда не специально...
— …
— Раны на спине так болят... — тихо пожаловался Мо Жань.
В темноте Чу Ваньнин, казалось, слегка вздрогнул. Гонги и барабаны снаружи заглушали любой шум, поэтому Мо Жань не был уверен.
В следующий момент запах цветов яблони стал сильнее. Это Чу Ваньнин подложил руку за спину Мо Жаня, чтобы тот опять не врезался в стенку.
Это было не совсем объятие. Чу Ваньнин касался Мо Жаня только краем одежды и следил, чтобы его ладонь не дотрагивалась до его тела, но все равно этот жест был довольно интимным.
— Будь осторожен, не ударься снова.
Его голос был ровным, холодным и глубоким, как фарфор, погруженный в ручей. Оказалось так приятно просто слушать этот голос, когда тебя не распирает от ненависти.
— Угу…
После этого никто не проронил ни слова.
Сейчас тело Мо Жаня было все еще несформированным телом подростка и его рост даже не приблизился к тому, каким он станет в будущем. Прямо сейчас, в объятиях Чу Ваньнина, его лоб упирался тому в подбородок.
Это чувство было знакомым и незнакомым одновременно. Знакомым был человек, лежащий рядом с ним. Незнакомым — само положение, в котором они находились.
Очень давно, в прошлой жизни, на своем ложе во Дворце Ушань Наступающий на бессмертных Император, задыхаясь в бесконечной и удушающей темноте, не раз тайком сжимал в объятиях тело Чу Ваньнина.
В то время он уже был выше и сильнее Учителя, а его объятия были подобны стальным кандалам, цепляющимся за единственный оставшийся кусочек тепла в его руках, как за самый последний огонек в этом мире. Он наклонял голову, чтобы сперва поцеловать чернильно-черные волосы Чу Ваньнина, затем ненасытно притягивал ближе податливое тело и зарывался лицом в изгиб шеи, со стоном безжалостно кусая ее.
— Я ненавижу тебя, Чу Ваньнин. Я так тебя ненавижу!
Его голос звучал хрипло и надсадно.
— Но ты — все, что у меня осталось...
Яростный грохот музыкальных инструментов бесцеремонно выдернул Мо Жаня из его воспоминаний,