– Ну-ну, – кивнул я и вышел от мозгляков.
Пробрался к выходу и оглянулся, может быть в поисках покинутого мной пакета мертвяков. Надо бы отлежаться, подумать, понюхать успокоительного клея. За дверцей на улице ветер подметал мостовые, небо затягивали ранние сумерки, как всегда у нас этим ранним ноябрем и поздним мартом. Внутри было тепло и пахло сладким.
И тут ко мне подошел человек в канотье и глухом плаще и сказал голосом бармена:
– Ну и дурак же ты, Павлик. Ловко нас навел, – и пронзительно засвистел в свисток.
Я бросился в глубину кафе-лежбища. Споткнулся о двоих стрелков, тянущих тяжелый пулемет. Там уже нарастал балаган, трещали свистки, мелькали долгополые шинели латышских стрелков, кривой домишко был взят в клещи. Меня схватили за руки двое со шлемами-штыками и стали заламывать руки. Рядом опять оказался бармен и завопил, в восторге вращая вылезшими из орбит белыми глазами:
– Этот, этот, электронно отслежен. Вали его, вали, я спецслужебный агент, майор. Вали и крути. Сзади, сзади вяжи, уйдет. Тут еще они… заводилы!
И тут я завизжал:
– Я агент спецслужб, капитан-лейтенант. Я вызвал спецназ. Этот, этот, крути его, уйдет, изверг подпольный, – и мой палец сам ткнул на бармена.
Латыши вскинулись, завертели головами, зафукали в свистки, вызывая подмогу. Весь зал взвыл, заверещал тонкими девичьими взвизгами, мужской истеричной подбасовкой:
– Я агент, не хватай за… Я спецназ майор… отпусти рожа генерала… Мы на задание… прибыли… Отставить! Смирно, я полковница меддел, укушу гад, не вылечишься… Главпрокурор района Выселки… Солдаты, срочно сюда колючую проволоку… Прекратить крутить заслуженную руку… Прибыл с особым… Ой!
Поднялся такой гвалт, что уши мои погрузились в небытие.
Через полчаса вся толпа валялась в подвале с ловко скрученными руками. Рядом со мной лежал стреноженный, видно сильно отбивавшийся бармен, крепко получивший по ватерлинии. Он молча глядел на меня белесыми глазами и шевелил белоснежными губами.
– Ну чего? – спросил я.
– Всех расстреляю, – сообщил майор. – Тебя последнего.
– Спасибо, – поблагодарил я.
– Ты пойми, урод… всех, тут всех надо кончать. Окончательно. Не видишь? Распустили до кости. Блядки, музыка, переписка по «Дружку». Это чего, вертикаль? Свобод навели, а говно течет криво. Решение вопрос в корне. Корчевать. Кустарник ровнять под корень. Один зеленый коктейль в год, под присмотром. Одна баба, в казарме под надзор. Тонна турнепса на общагу. Не хошь – выдь вон, там ждут. Кладбища упраздить. Никаких больных-кретинов, уродов, оли… Равенство. Все здоровы. Заболел – в расход. Не гадь генацит… генофон… Вот ты, урод. Жрешь, пьешь лишнюю воду, мочишься в теплом без команды. Тебе плевать. Ты прилип, сука, к печке. Тебя не отлупишь. Тепло, сухо. И вертикаль спала. Я тебе дам кайло и грызи мерзлоту, строй фунтдамен, заведи, если приспичило, овчарку, люби ее, бей поводком по хребтине. Вертикаль.
– А этих всех, – повел белыми губами воин, – этих на фарш, и кормить кобыл, чтобы конку таскали аллюром.
– Но ведь, майор, тут не все хотят на фарш. Эти люди свободны, у них столько же прав выбирать, как и у вас. На фарш, на паровоз…
– Свобода, – сплюнул. – Свобода у природы, у обезьянов, жирафий, премыкатых перед дружкой. Свобода, сука, – чтобы одному убивать и кушать другого. Так в природе зарешечено сверху, с вертикали. Сильный вяжет слабого. И не надо тут вставать у танца жизни промеж ног.
– Свобода, – возразил я, – это искусство сосуществования слабых и сильных.
– Бобер ты, Павлуша, и пойдешь на жир, который волки намазывают люмбагу. Пращуров твой первый об тебя замажется. Но у нас, и правда, не природа. Ихняя дикость не по нам. Потому-то свобода – вертикаль.
– Майор, – обратился я к старшему по званию. – Значит Пращуров тебе не указ? Конституция, голосование, медосмотры. Весь наш справедливый мир.
– Конституция, – горько сообщил патриот. – Пращуров хотел класть на ее, подтирушник. Забулдыга гнойная. У него в Анстердамах ящик с камешками, а в Урагвае – бычное ранча. Встречу – первый на лесоповал поползет, по Новой земле, по Маточкину шару. Овчарами затравлю колбасу импортную. Все зажрались, привыкли выкобениться.
– А если выше, – осторожно спросил я. – Ну, выше.
– Тебе скажу, – осклабился страж устоев. – Ты все одно не жилец. Час-два, и в черный пакет. Групповая яма, встреча с кипящими кастрюльками смолы, техническим коктейлем, с раскаленным шейкером в заду. Тебе скажу промеж нами, друзьями. Слабо там. Там что главное – чтобы тихо, чтоб не зудели, под руку не лезли, не говнились. Нам до людишек очень есть, а там – не надо. Процесс пошел и идет. Миллиард каплет. И все. И чтоб без шума, быдла чтоб не пукала. Похуже шпионства, Павлик, похуже плевать в родину, как вы, мозгатые срете. Так что – понял. Гайка, если болтается, винти ее. Головку сорвало – в отвал.
– Ну ты глубоко берешь, – восхитился я.
– А то, – довольный, откинулся на пол бармен.
Тут стали вызывать на допрос, по одному выхватывая сидящих в подвале, а потом и по двое. Поднялся гвалт, но вдруг за глухой, старого кирпича стеной, толстой, в пять кирпичей кладкой, еще поди времен царя Ивана, вдруг грохнули выстрелы. На толпу скрученных и лежащих упала мертвецкая, предсмертная тишина. Опять стали вызывать, сунулся к вызывающим начальник и крикнул:
– По двое тащи, пуль мало.
Толмача и шизов нигде не было видно. Я стал тихо молиться Св. Антониде, Евгению, маме, маме Антониды и голубу, засравшему почему-то пол подземной казармы. Мой напарник крикнул мне:
– А ну полезли, Павлуха, пока эти не озверели. Щас разберемся, – и стал пробиваться к двери, к вытаскивающим и вызывающим, к волочащим упирающихся и скулящих. Нас пропускали.
Через две-три пары поволокли и нас. В большом подземном бункере на табурете сидел пожилой сухопарый латыш в шлеме и длинномерном форменном балахоне и потирал озябшие руки:
– На расстрел, – тихо скомандовал страж порядка. Нас поволокли к дальней стенке. Двое стрелков стали передергивать ружья.
– Феликс! Феликс! – заорал бармен, пуча глаза.
– Майор?! – удивился руководитель расстрела, а я поглядел на стенку сзади, чтобы видеть, куда удобнее упасть.
– Майор, майор! Спецслужба, особисты мы.
– Такк и штто? – спокойно спросил Феликс.
– Что-что! – завопил бармен. – Я вас вызвал по связи. Этот навел. Я вызвал. Наводчик… довел, – ткнул в меня бармен. – Своих вызывал, сказали – все на взятии, вышлем роту стрелков… Я вызвал… вас… на подмогу. Мое руководство. Я кричу – эти, эти, паровоз Запад штурмуют… заготовка, репетиция, козлы. Феликс.
– Нну и да, – сообщил человек в шлеме спокойно. – Этто да, ты спец, я ттебя выдел. Мы делаемм рработа. Прикасс – ввыявитт зачинщик, бунтар, астальное сттрелятт.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});