Читать интересную книгу Комедия книги - Иштван Рат-Вег

«Он сам, этот богохульник, — взывает Гедикке, — не принадлежит к человеческому роду, ибо зачат он в любовных объятиях Сатаны, изрыгнут во грехе, да накажет его Господь Бог и ввергнет его в несчастья! Аминь».

Свой протест против книги выразила в печатном виде и профессорская корпорация университета Виттенберга, обозвав автора «грязной собакой».

Вопрос о том, люди ли женщины, поднят в истории христианской теологии впервые на Маконском соборе в 585 году. В своей «Historia francorum»[270] — книга VIII, глава 20 — Григорий Турский пишет, что на Маконском соборе 585 года один из епископов начал дискуссию о том, можно ли применить слово homo и к женщинам, не означает ли homo только мужчину? Ему доказали, что можно, и спор прекратился. Но дискуссия по истории решения этого вопроса на Маконском соборе продолжается и поныне. И кажется, что первоисточник Ацидалия не что иное, как выход тех подпочвенных вод, которые скопились за столетия в пересудах вокруг решения Маконского собора. Вопрос старинный, и бумаги ушло на него очень много. Ацидалий лишь обобщил то, что говорилось и писалось задолго до него.

Примером тому может служить венгерское стихотворение XVI века, написанное Криштофом Армбрустом, уроженцем Трансильвании. Армбруст был трансильванским немцем и писал по-немецки. Один из друзей Армбруста перевел по его просьбе это стихотворение на венгерский язык. Хозяйка дома, где он прожил в Аугсбурге несколько лет, очень плохо с ним обращалась, да к тому же, по-видимому, не любила венгров и уроженцев Венгрии. И накопившиеся эмоции Армбруст излил в длинном стихотворном сочинении, которое называется:

«Песнь о нравственном обличье злых женщин. Которую сочинил трансильванский сакс Ормпрушт Криштоф назло одной старой чертовке, и эту песнь по прошению его переложил на венгерский один из друзей».

Стихотворение увидело свет за полвека до Ацидалия.

Старая чертовка поселила Армбруста в плохую комнату, которую к тому же не топила, воровала, ненавидела венгров. И в довершение всего:

Беднягу возмущает столь по-разному она,Не чтит его венгерскою едою никогда.

Это еще можно бы простить. Но она к тому же грубо и беспощадно относилась и к собственному мужу:

Из комнаты его и днем и ночью гонит прочь,бранью и проклятьями так сыплет, что невмочь.

Накопившееся ожесточение побудило Криштофа Армбруста излить свою горечь в стихах. В сочинении, как мы сейчас увидим, проглядывают — тоже в сатирической, и больше даже в иронической и юмористической форме — те же «аргументы», к которым прибегнул спустя пятьдесят лет Ацидалий, подав их в «научном», систематизированном виде, — те же аргументы, которые спустя двести лет в лубочно-ярмарочной упаковке возникли на венгерском книжном рынке. Известный мне немецкий текст стройнее, чем венгерский. Переводчик пренебрег рифмами, хромает и ритм, но текст, записанный в анналах венгерской литературы, ярок, свеж в своей неповторимой комичности:[271]

Нас первыми Господь сам, Вседержитель сотворил,Чем наше он мужское благородство освятил.Средь божьих ангелов мы женщин не находим,Что значит — Господу пол женский неугоден.Скажу я далее о благородности мужчин,Пример тому явил Господь нам не один,Затем, что он животных отдал подо власть мужей,Чтоб получили имена, как нам, мужам, видней.Явимо благородство всех мужчин и из того,Что тварное их чистая землица вещество,Она же злато, серебро, пшеницу нам дает,Чем кормит, сохраняя людской обширный род.А женщину Господь родил, известно, из ребра,Затем, что ведал, что никчемна и пуста она,Как кости, от которых другой полезности нет,Как сделать из них игру, чтоб тешился белый свет.Играющих же затянет адская коловерть:Возникнут ссоры и ругань, драки за мнимую честь,И явятся ярость, позор, ненависть, месть и смерть.

Ущербностью происхождения попрекали женщин постоянно и в самых различных вариантах. Якоб фон Кенигсхофен в своей эльзасской хронике ставит вопрос так: «Warumbe Frowen me claffen denne Man?».[272]

Как считает хронист, потому что бог создал Адама из земли,[273] а Еву из ребра Адама.[274] Если наполнить корзину землей, звучать она не будет, но, загруженная костями, загромыхает. Происхождение из ребра окажется роковым для женского пола и в день Страшного суда:

Однако в отместку чертовке старой что мне сказать?В день гнева господнего всяк обретет свою часть,И женщин не станет, ибо воздается и им:Вернут твари женского пола, что считали своим —В ту кость обратятся, из которой посеял их Бог,В грудь мужа вернутся на место — исполнится рок.

ЛИТЕРАТУРА, СКАНДАЛИЗИРУЮЩАЯ ЖЕНЩИН

Удивляюсь, что еще никому не пришло в голову написать историю антиженской литературы. Какое бы то было, верно, удовольствие, прикрываясь благородным плащом науки, взять букетики из глупостей, неучтивостей и грубостей. Заглавие вот только не подходит: не верю я, что тьмы и тьмы пасквилей, которые пятнают женщин со времен шестой сатиры Ювенала, рождены одним лишь женоненавистничеством.

Найдется не больше одного-двух писателей, которые хамили из неподдельной ненависти к женскому полу, остальные же хотели только позлить женщин, как откровенно признается Криштоф Армбруст, — то «старую чертовку», то юную кокетку. Термином «антиженская литература» не воспользовался бы я и для обозначения жанра, для него больше годится другое наименование — «литература, скандализирующая женщин». Венгерских сочинений, которые оскорбляли бы весь женский пол вообще, я не встречал. В тех, которые мне попадались, нападки всегда бывали конкретными — на жену (женщину) злую, кокетливую, модницу-тряпичницу и т. п. Но уж этих зато предостаточно. Вот, например, образчик из сочинения Яноша Кони «Всегда смеющийся Демокрит, или Не без умысла отысканные курьезные истории», изданного в Буде в 1796 году. Автор, бывший сержант, пишет о тщеславных женщинах. Отставной гусар терпеть не мог сердечных отношений, издревле сложившихся между женщиной и зеркалом. За привязанность к зеркалу девушек он только укоряет:

«И сколько таких, у которых зеркала повсюду: зеркало в комнате, зеркало в будуаре, по всем углам, на всех местах, даже в постели зеркало; и, как непредставимы лошадь без чесотки, птица без крыльев, телега без смазки, пьяница без кружки, так и они не могут без зеркала. А в наши времена они дошли до того, что вставляют зеркала в молитвенники, чтобы и в церкви ублажать себя рассматриванием своих пышных нарядов, своих волос в каленых и посыпанных мукой завитушках, заросли капусты на своих головах, нетопыриные гнезда».

Под «зарослями капусты» и «нетопыриными гнездами» автор разумеет модные в эпоху рококо прически, нелепостью своей превосходящие всякую меру. На головах экзальтированных парижских дам парикмахеры-маги, вызывали к жизни целые цветники, причудливые птичьи гнезда, соломенные стога, корабли и т. п.

Пожилые же дамы, влюбленные в зеркало, удостаиваются у Яноша Кони суждения более жесткого:

«Но туда же и старые хрычовки, волосы которых похожи на паклю, свалявшуюся в семидесятилетних матрасах; губы которых настолько изборождены морщинами, что напоминают землю, вспаханную под посев, а лицо — провалившийся печной под, нос — фонтанный канал, рот — проржавевшую замочную скважину в двери сарая, орган со снятыми трубками, шея — усохшую кожаную котомку, в которой дети держат по осени клей для ловли птиц.

Так вот, говорю, и эти старые хрычовки, которым только бы в мусоре рыться да верхом на помеле ездить, эти развалюхи тоже не расстаются с зеркалом, и все пятнышки, бородавки на своем носу, морщинистом, словно оборки на рубашечках бараняйских молодух, пятнистом, как березовая кора, из которой цыгане делают смолу, — все это сваливают на зеркало. Они еще и брови выщипывают, эти высохшие к осени встопорщенные травянистые заросли, и опять-таки смотрятся в зеркало; вставшие утром с постели, они подобны огородным пугалам на корявых вишнях, в глазах у них ночники с полкулака, и все же они сразу бросаются к зеркалу посмотреть, помолодела ли их дряхлая кожа, и, одеваясь, они опять торчат перед зеркалом, любуются новым модным платком на своем дуплистом, коряжистом стане».

Редко встретишь порицание, написанное такой трескучей бранью; ведь я еще к тому же многое просто не смог процитировать.

И вот еще одно, уже совершенно бульварное издание конца XIX века, которое ныне является библиографической редкостью: