Читать интересную книгу Щит побережья, кн. 2: Блуждающий огонь - Елизавета Дворецкая

– За время жизни человеческая душа собирает в себе тот огонь, который потом понесет ее гораздо выше, чем ты можешь себе представить, – зашептал ей в ухо тихий голос. Это не был голос Ворона; казалось, говорила сама серая мгла. Но Хельга почему-то знала: этот голос идет издалека, он не принадлежит серому миру по имени Хель. Откуда-то из палат Асгарда одна из великих матерей человечества протянула руку, чтобы подбодрить свою дочь. – Для этого надо жить человеческой жизнью, – шептала богиня, и Хельга верила ей, как матери. – Жить с людьми. Любого героя, любого мудреца когда-то родила мать, и кто они такие, чтобы отрицать право других женщин рожать других героев и мудрецов? Не слушай их. Ты создашь новый мир, и он будет не хуже других. Не слушай никого. Ты – жизнь, и продолжаться – твое священное право.

Чем дольше Хельга слушала ласковый голос, тем сильнее ей хотелось назад, домой. Привычные, любимые образы обступили ее со всех сторон, были вокруг нее и внутри нее, перед глазами стояло лицо Дага, такое четкое и прекрасное, каким она никогда не видела его раньше. Он звал ее к себе, и от голоса богини, от нестерпимого стремления к жизни, к людям горячие слезы выступили на глазах.

В серой мгле впереди вдруг мягко забрезжило светлое пятно. Хельга моргнула, и пятно прояснилось, превратилось в фигуру женщины невысокого роста… Ее лицо… Хельга вгляделась, и туман вдруг растаял, глаза женщины ясно глянули прямо ей в глаза, и она узнала их. Десять лет… Она была так мала, когда умерла ее мать, что почти не помнила ее лица, но сейчас это лицо вспыхнуло перед ней с такой резкой ясностью, с какой она не воспринимала его в детстве. Это открытие потрясло ее, и Хельга словно провалилась сквозь эти десять лет, туда, где ее мать была живой…

Не помня себя, Хельга рванулась к сияющему лицу, к глазам, зовущим ее любовью и лаской. Откуда-то сверху упала тьма; Хельга сильно вздрогнула и замерла. И внезапно увидела наверху острый отблеск звезды. Фигура матери исчезла вместе с туманом. Чувствуя себя совсем потерянной между мирами жизни и смерти, Хельга пробежала несколько шагов вперед, потом вспомнила о Вороне, обернулась…

И увидела позади себя морской обрыв. В лицо ей ударил влажный ветер, разом воскрешая все ощущения жизни. Где-то внизу ревели волны, а рядом качала лапами высокая ель. Еловый мыс. И никого. Но это был Хравнефьорд.

Мигом сообразив, где находится, Хельга пустилась бежать. Она жадно ловила ртом свежий прохладный воздух и никак не могла надышаться. Серая мгла Хель мерещилась где-то позади, и все существо Хельги стремилось убраться от нее как можно дальше. Недавние воспоминания вызывали такой ужас, что стыла кровь, и Хельга бежала все быстрее и быстрее, чтобы не дать ей застыть совсем. Не верилось, что она могла находиться в самом сердце смертной мглы и не умереть от одного ужаса.

С трудом глотая воздух, Хельга взобралась на холм. Внизу в долине лежал Тингваль. Ее дом.

* * *

В гриднице Тингваля горело много огней, но стояла тишина. Люди сидели на скамьях и прямо на полу, жались друг к другу, как от холода, но не поднимали глаз и не смотрели друг на друга. Фигуры напоминали нагромождение валунов на морском берегу, которые веками лежат бок о бок, но не могут ни обратиться друг к другу, ни уйти прочь.

Все знали, но никто не верил. Душа Тингваля умерла, и жизнь всех оставшихся казалась бессмысленной. Так всегда бывает, если кто-то молодой умирает раньше старших. Много ли места она занимала в доме, маленькая дочка хёвдинга? Но вот ее нет, и весь дом опустел. Это было слишком неожиданно, невозможно, в это не верилось. Мало ли где она… Но ее не было, не было в гриднице, не было в девичьей, не было нигде на земле, и каждый ощущал ее отсутствие всей кожей, точно стоял посередине ледяного поля. Кто-то из домочадцев и соседей еще искал на берегах фьорда, кидался к каждому обломку корабля, к каждому камню, но ими двигала не настоящая надежда, а только потребность что-то делать, двигаться, чтобы только не ощущать каждый миг этой пустоты.

Хеймир ярл сидел на полу перед первым очагом, спиной к дверям. Он как вошел, так и сел на землю, и с тех пор почти не шевелился. Лицо его настолько изменилось, что пугало своим видом: черты заострились, глаза ввалились, и серые тени возле век делали их похожими на глаза мертвеца.

Все рухнуло слишком внезапно. Казалось, только что он ненавидел Брендольва, а сейчас едва помнил о нем и даже не хотел знать, утонул его соперник тоже или выплыл как-нибудь. Ненависть к Брендольву исчезла вместе с ней… потому что родилась она из одной ревности, из глупой боязни, что она, маленький светлый альв*, предпочитает своего прежнего жениха. Хотелось стереть его с лица земли, чтобы она поняла наконец, что он сам, Хеймир сын Хильмира, гораздо лучше. Ее любовь была такой драгоценностью, что за нее можно и убить… Но вот что выходит, когда любви пытаются добиться ненавистью. Она умирает.

Хеймир сам видел, как Хельга полетела в воду и пропала в волнах. «Змей» был уже совсем близко, его хирдманы ныряли, и сам он нырял, чудом избегая столкновений с обломками «Лисицы». Но ее больше никто не видел. Волны взяли ее сразу и насовсем. И оттого что никто не видел ее мертвой и даже умирающей, не верилось, что ее больше нет.

Это было единственной правдой. Хельги больше нет, и надо поверить, что не будет. Разум твердил, что она никогда не вернется, а сердце тупо повторяло: «Не верю. Не верю. Этого не может быть». На смену прежнему гневу и обидам пришло острое чувство вины, сознание, что своими руками погубил другое существо и сделал себя самого несчастным до конца своих дней. Именно это чувство возникшей пустоты, чувство бессмысленности жизни дало Хеймиру понять, как дорога ему стала Хельга, которую он раньше считал чуть ли не маленьким приложением к выгодному союзу. Сын конунга куда-то делся, остался человек, изумленный своим горем, рухнувший с вершины горы в пропасть. Происхождение, ум, нрав ничего не значат перед таким горем – сердце болит у всех одинаково.

Дверь позади заскрипела, вошел кто-то из хёвдиговых хирдманов, потом Даг. Он был на другом берегу фьорда и теперь знал, что там тоже нет никаких следов. Вся его одежда промокла, влажные длинные волосы облепили темное лицо.

– Переоденься, – бессмысленно, по привычке, живущей отдельно от ума, посоветовала фру Мальгерд. Голос ее прозвучал тускло, ломко. Она не могла плакать, потому что горе держало ее за горло и не давало как следует вздохнуть.

Даг молча побрел в спальный покой. Ему было все равно, а двигаться все же легче, чем сидеть неподвижно. Но и ходить, и переодеваться казалось бессмысленным. Зачем, если ее этим не вернешь? Где она? Где?

Если бы не эта ссора… Если бы «Длинногривый» и «Змей» не преследовали «Лисицу», то этого всего не случилось бы и она осталась бы жива. Так выходит, виноваты сами Даг и Хеймир? Но разве они назвали Брендольва на тинге трусом? Разве они… Где найти кончик той нити, которая привела к этому ужасу? Казалось, весь род человеческий приложил руку к пряже судьбы. Но разве хоть один из людей хотел ее смерти, ее, рожденной с душой светлого альва?

Дверь снова заскрипела, но никто не поднял головы. Вошедший несколько мгновений постоял на пороге, потом шагнул к очагу. Но и тогда никто не обернулся.

– Я… – хрипло сказал вошедший. – Я пришел…

В этом изломанном, измученном голосе многие услышали что-то знакомое. Но он странно не вязался с общей тишиной – ему было здесь не место.

– Брендольв… – шепнул Хельги хёвдинг, первый со своего места глянувший на гостя.

При звуках этого имени почти все подняли головы. С трудом верилось, что человек, ставший всему причиной, действительно существует на свете, да еще и прямо здесь.

Брендольв сделал еще шаг и почти наткнулся на спину сидящего Хеймира, который так и не обернулся.

– Я пришел, – продолжал Брендольв, глядя на Хельги хёвдинга, словно его одного только и узнал.

– Зачем? – равнодушно обронила фру Мальгерд. По ее мнению, ему не нашлось места нигде на земле, и уж тем более в Тингвале.

– Я во всем виноват, – прохрипел Брендольв. – Убейте меня.

Хеймир медленно поднялся на ноги и обернулся. Они посмотрели друг на друга. Лица обоих выглядели мертвыми: бледный, с лихорадочно блестящими глазами и нервно дрожащим ртом, Брендольв сейчас приобрел такое сходство со своим родичем Аудниром, какого у них не замечали при жизни последнего. Хеймир молча положил руку на рукоять меча. Он не ощущал ни малейшей ненависти к своему бывшему сопернику. В конце концов, оба они стоят друг друга, оба тянули к себе свое счастье, сжав зубы от напряжения, и вот разорвали его пополам, чтобы не досталось никому. Но справедливость, единственный глаз Повелителя Ратей, жестко требовала воздать каждому по заслугам. Внешне Брендольв виноват – и получит внешнее наказание. Хеймир внешне прав – и его казнь будет внутри. И неизвестно, что хуже.