Можно сдохнуть, честное слово! Какая же провокация… Что они вообще хотят от меня? Чтобы я вообще отказался работать? Почему? Или чтобы я сказал, что я этого никогда не сделаю. Я совершенно ничего не понимаю…
В советской киноиндустрии от оценки коллегией Госкино качества картины зависел ее тираж – количество прокатных копий. В свою очередь, от количества копий зависел гонорар, который получал автор сценария. Поскольку Тарковский почти всегда был соавтором сценариев своих фильмов, то, естественно, он рассчитывал на деньги (весьма немалые по тем временам), которые мог бы получить за прокатные копии. И никогда его надежды не оправдывались, потому что, несмотря на высокую оценку качества картин, количество копий было смехотворно малым. Учтем еще, что Госкино всегда продавало фильмы Тарковского на Запад и недешево, но режиссер от этих сделок не получал ни копейки.
Поздние оправдания
Москва. 1990
Любопытно, что в перестроечное время многие чиновники из Госкино начали утверждать, что хотели Андрею Тарковскому только добра и всячески ему помогали – явно или тайно. Так, Петр Кузьмич Костиков, типичный представитель партийной номенклатуры «брежневского призыва», в 1980-м ставший заместителем Ермаша и отвечавший за работу с «невыездными» режиссерами и актерами, когда наступили новые времена, всячески расписывался в любви к опальным и, соответственно, «невыездным» деятелям культуры. Позволим себе «удовольствия ради» привести часть этого «сеанса саморазоблачения».
– А много было в Госкино СССР невыездных?
– Всего тогда считалось невыездных, если не ошибаюсь, более пятидесяти человек. Но некоторых не выпускали по причине алкоголизма и даже наркомании. Случалось. Я же старался «отмыть» тех, кого годами не выпускали по мотивам политическим. Скажем, Андрея Тарковского.
Как-то спустя несколько месяцев после моего прихода в Госкино он позвонил и, сославшись на совет своего друга (который знает меня), сказал, что хочет прийти. Надо, мол, поговорить. «Рад буду, пожалуйста, приходите».
Я с ним до этого не был знаком, но преклонялся перед его искусством, особенно меня потряс «Рублев». Мы тогда говорили о многом, он рассказывал о своих делах, планах… Жаловался, что не дают ему экранизировать «Идиота», «Бесов». Андрей даже имел планы снять фильм о Ленине, но заметил при этом – Ленин будет совсем не тем, каким мы его знаем. Я пообещал ему помогать, особенно в отношении зарубежных поездок. Но попросил при этом: «Обещайте, что не будете конфликтовать с нашим руководством». У Андрея был неровный и нервный характер. Мне стало известно, что у него не сложились отношения с некоторыми руководителями Госкино.
– Он что, вообще не выезжал?
– Выезжал, но очень редко. В КГБ о нем прямо говорили: антисоветчик. Мне не раз оттуда звонили и сурово предупреждали: «Тарковского выпускать ни в коем разе не надо, иначе он не вернется!» У меня же сложилось обратное мнение. Я в душе был уверен, что Андрей Арсеньевич – русский патриот. Он неоднократно мне говорил: «Для меня Россия – это мой дом в Рязанской губернии, рязанская березовая роща и белокурая русская женщина! Это олицетворение Руси. Без нее я и жить не смогу». Я ему верил.
– Куда он ездил при вас?
– На премьеру «Сталкера» в Англию. Для того чтобы его выпустили, я традиционно обязан был написать секретное гарантийное письмо в ЦК, что ручаюсь за него, что он оправдает доверие. Подобное письмо я был вынужден писать и когда он уехал в Италию… Уехал. И не вернулся. Известные товарищи не без злорадства тогда стали говорить: «Мы же тебя предупреждали. Смотри, так можно и партийного билета лишиться». Но это – к слову. Тем более, что мы несколько забежали вперед. Еще до того, как Андрей решил не возвращаться, мы с ним в Италии встречались.
– В самом деле?
– Да. Когда я был в Венеции на международном кинофестивале вместе с Вадимом Абдрашитовым, который представлял свой фильм «Парад планет», мне позвонили, кажется, из посольства и сказали, что со мной встретиться хотел бы Тарковский. Я согласился. К тому же у меня было поручение посмотреть его новый фильм.
Мы встретились. Андрей заказал ужин в китайском ресторанчике, рядом с которым он жил. Чувствовалось, что он там свой человек. Все с ним здоровались, он говорил по-итальянски. Хозяин ресторана перед ним аж раскланялся: «Маэстро, маэстро!..» Андрею это явно импонировало. Нас посадили в уголке уютного ресторана, и мы очень долго разговаривали, несколько часов. Лариса, его жена, старалась не мешать. Он очень доволен был Олегом Янковским – исполнителем главной роли, – благодарил за помощь.
Дело в том, что на главную роль в «Ностальгии» он поначалу планировал Александра Кайдановского, одного из своих любимых актеров.[53] Но Кайдановский, к сожалению, тоже был невыездной. И Андрей меня тогда, за несколько месяцев до этой встречи, спросил: «Петр Кузьмич, а если я Олега Янковского на эту роль приглашу? Он выездной?» (Тогда всех нужно было «согласовывать». Сейчас это смешно. Но тогда было не до смеха.) Я ответил: «Янковского – пожалуйста». Андрей очень обрадовался. И мы с ним договорились впредь предварительно актеров «согласовывать». Я по своим каналам выяснял, кого «можно». После этого уже он приглашал артиста. А то ведь если обычным путем, то, вообразите, какая могла бы получиться штуковина: вас приглашают сниматься, вы счастливы, а Комитет или ЦК вдруг говорит «нет»! И – большая человеческая трагедия. К сожалению, таких случаев было немало, не хочется называть фамилии.
– Что интересного рассказал вам Тарковский?
– Я спросил его о плюсах и минусах творческой работы в капиталистической стране, тем более, что он работал в таких условиях первый раз. «Здесь по сравнению с нами все наоборот, – сказал Андрей. – Снимай что хочешь и как хочешь, но ни одного метра больше, чем написано в сценарии. Меня бесит, что за мной по пятам ходит продюсер и все время контролирует. На родном «Мосфильме» меня в финансах не контролировали, хотя там строго следили за идеологией». Фильма своего он мне тогда не показал, сославшись на то, что он весь «рассыпан» перед монтажом. Думаю, что так и было.
– Тарковский вас ни о чем не просил?
– Уже в конце ужина он обратился ко мне: «Я здесь, видимо, получу приличный гонорар. В валюте, разумеется. Вы знаете, что у меня дом в Рязанской области, и знаете, что он для меня значит. Я хочу со временем там вообще поселиться и писать мемуары. И нам с женой нужна машина. Иномарку я брать не хочу, дороговато, да и деталей потом днем с огнем не найдешь. Мне известно, что в торгпредстве можно купить «Волгу» с дизельным движком. Вот если бы вы поговорили…»
Я обещал и действительно договорился с торгпредом (он меня знал еще с тех пор, как я работал в ЦК). Андрей был очень доволен. Да и я, кстати говоря, тоже. Я сразу подумал: ну, раз машину покупает, значит, домой точно вернется.
По возвращении в Москву, помню, и Ермаша этим сообщением порадовал. Я знаю, он переживал за Андрея, и у него на душе отлегло.
И вдруг – недели через две-три – как гром среди ясного неба: письмо Андрея, в котором он попросил разрешения председателя на неопределенное время остаться в Италии. Есть, мол, интересные проекты, заманчивые творческие предложения и т. п.
Что тут началось! Какой шум поднялся! Нас начали со всех сторон прорабатывать. Ермаш написал Андрею письмо, просил вернуться, чтобы отчитаться о проделанной работе, а потом, мол, поезжай куда хочешь.
Тарковский ответил очень резко. Смысл его письма сводился к тому, что мы хотим заманить его в ловушку, чтобы больше не выпустить. К сожалению, у Андрея тогда в Италии были, видимо, не лучшие советчики. А ведь Ермаш собирался отпустить Тарковского, так как понимал, что такого мастера дальше силой держать нельзя.
– Часто говорят, что во многих трагических судьбах наших кинематографистов повинен бывший председатель Госкино СССР Ермаш. Что вы думаете по этому поводу?