Резон в том огромный. Трофейный танк встаёт в общий строй и увеличивает численность наших танков. В случае уничтожения такого не происходит. Уже разница в танкообеспеченности не на одну единицу, как в случае уничтожения, а в две. Отремонтировать и поставить танк в строй дойчи уже не могут. Так-то они возвращают в строй три из четырёх подбитых машин. Безнадёжные отправляют в переплавку, немецкой стране нужен металл. Но если танк захвачен, это навсегда.
Бойцы Западного фронта с огромным интересом знакомились с заграничной продукцией. Впечатлялись обоймами сигарет по шесть штук, плоскими наборами спичек. Первоначально с горящими от любопытства глазами рассматривали упаковку обычных галет. С весёлыми матерками, так сказать, приобщались к высокой культуре товарного производства просвещённой, блядский высер, Европы.
Но «эсэсовцев» Фурсова ничем таким не удивишь, они уже не первый месяц находятся на немецком обеспечении, как настоящая боевая часть великой Германии.
— Но кое-что мы сделаем… — обещает «штурмбанфюрер».
После получения инструкций пара лёгких танков и взвод солдат на грузовике подъезжают к дороге и частично перегораживают её. Действуют по принципу: всех впускать, никого не выпускать. Остальные полтора десятка танка, бронемашины и грузовики направляются к Тильзитскому мосту.
— А почему машины оттуда идут? — через двадцать минут недоверчиво и слегка неприязненно, — полевые части относятся к СС с предубеждением, — смотрит фельдфебель на «штурмбанфюрера Рейнхарда». Его слова о том, что дорога с минуты на минуту будет перекрыта русскими, доверия у командира блокпоста не вызывают.
— Не понимаешь? — прищуривается «штурмбанфюрер». — Потому что не воевал. У русских тактика такая. Сейчас все машины в сторону Таураге попадают им в руки. Мост уже заминирован?
— Нет, — слегка теряется фельдфебель.
— Докладывай начальству о необходимости минирования. Срочного! — Фурсов оборачивается и даёт отмашку своей колонне. Та начинает движение по мосту.
«Штурмбанфюрер» идёт за фельдфебелем в блиндаж, за ним зачем-то два автоматчика. Танк Т-III и взвод солдат тоже остаётся на этой стороне и организуют заворот колонны машин обратно в город.
В блиндаже.
— Я же сказал, что русские близко, — стылым взглядом «штурмбанфюрер» смотрит на фельдфебеля и его подчинённых, замерших под дулами автоматов. — Немного обманул. Они уже здесь…
Фурсов выходит из блиндажа, направляет туда ещё пару солдат и ныряет в командирский танк на базе Т-III. Осталось дать сигнал, что мост под контролем. Все возвращающиеся в Тильзит машины его солдаты выстраивают на площадке рядом с мостом.
Захват Тильзита полностью завершается вечером. Гарнизон, не ожидавший внезапного удара, сдаётся быстро. В 22:05 генерал Никитин докладывает в штаб Запфронта о взятии города и получает приказ продолжать.
А вот теперь:
Окончание главы 11.
Глава 12
Восточно-Прусский пирог
Две тысячи лет война
Война без особых причин
Война дело молодых
Лекарство против морщин
Красная, красная кровь
Через час уже просто земля
Через два на ней цветы и трава
Через три она снова жива
И согрета лучами звезды
По имени Солнце
24 ноября, понедельник, время 18:25
Москва, Кремль, Ставка ВГК.
— Таким образом, уже ясно, что Восточная Пруссия будет первым куском, который мы оторвём у Гитлера в результате зимней кампании.
Завершаю первую часть доклада, основную.
— Когда ви это сделаете, товарищ Павлов? — акцента почти нет, значит, настроение у вождя хорошее. А чего бы ему быть плохим, дурных вестей нет.
— Боюсь загадывать, товарищ Сталин, война дело такое… немцы вполне могут преподнести какой-нибудь сюрприз. Но думаю, возможно, считать ориентировочным сроком конец ноября — начало декабря.
Лёгкий шум за длинным столом, маршалы, генералы и наркомы переглядываются, кто-то непроизвольно охает. Мне даже не очень понятно, я что, так сильно удивил их? Карта с фронтами сама ведь за себя говорит.
— А вы сможете взять Кенигсберг, Дмитрий Григорич? — мой штатный критик Мехлис подаёт голос.
— Нет таких крепостей, которые не смогут взять большевики, — отвечаю со слегка ехидным пафосом и продолжаю. Скоро он сам убедиться, смогу или не смогу.
— Курляндский котёл, согласно директиве Ставки, мы замкнули, захватив Тильзит и выйдя на побережье Куршского залива. Сейчас войска фронта будут продвигаться вдоль побережья в сторону Клайпеды и Паланги. Торопиться и суетиться мы не будем. Если увидим возможность захватить эти города без особого напряжения, то возьмём сразу. Если нет, окружим и подвергнем жёсткой блокаде. Без подвоза продовольствия и боеприпасов, под постоянными бомбёжками и обстрелами гарнизоны долго не протянут.
— Таким естественным образом сформируются очертания Курляндского котла, — котёл получается не просто большим, он огромен. Фрицам не удалось окружить и блокировать в своё время мой фронт, те же восемьсот тысяч штыков, а нам — удалось. Морем кто-то может спастись, но никак не крупные соединения. Крупнотоннажные суда мы не пропустим в обе стороны. В этой истории мы вместо Ленинградской блокады устроим Курляндскую.
— Предлагаю не спешить с разгромом Курляндского котла, — излагаю свои мысли тоже неспешно. — Каждые сутки в осаде экономят нам жизни сотен красноармейцев. Мы их подержим под бомбёжками и артобстрелами, при отсутствии регулярного подвоза припасов, да в зимних условиях, войска группы армий «Север» и остатков «Центра» будут таять, как снег весной. Через месяц-два мы возьмём без особого напряжения. Надо к тому времени сделать запасы. Прокормить несколько сотен тысяч пленных задача непростая. А то полмиллиона. Надо подумать, куда лучше всего пристроить такое количество рабочих рук. Ну, я думаю, в нашем народном хозяйстве работа им найдётся.
Последние слова произношу особым тоном, с довольством кота, пожирающего из полной плошки жирную сметану. Слышатся смешки.
— Есть ещё одна причина не спешить, — тут делаюсь серьёзным. — Местное население, литовцы и латыши, цветами встречавшие гитлеровцев, должно осознать свою ошибку. В их национальном сознании должен закрепиться ужас того времени, когда они жили под немцами.
— Это наши советские граждане, товарищ Павлов, — лёгкое осуждение в словах Сталина мне не нравится, но явно спорить, дураков нет.
— Прошу расценивать это, как воспитательное мероприятие, товарищ Сталин. Психология человека такова, что он склонен обвинять в своих бедах тех, кто рядом. Логика простая: пришли немцы — стало до ужаса плохо. Если мы их в наказание за такое поведение массово депортируем в Сибирь, то мы станем ужасными и нехорошими. На Советскую власть зуб затаят. Мы всё равно активных пособников оккупантам заставим ответить. Но индивидуально.
Вождь хмыкает, но слушает.
— И прошу помнить, что они делали с евреями. Причём без принуждения немцев. Немецкие оккупанты одобряли, но не принуждали. Может быть, оставшиеся где-то антисемиты будут радоваться, но вообще-то это полноправные советские граждане, которых литовцы и латыши массово уничтожали.
Говорю, а сам всё жду. Пора бы уже! Ага, вот оно! Неслышно приоткрывается дверь, к Сталину бесшумной походкой за спинами сидящих подходит Поскрёбышев, кладёт перед ним узкую полоску бумаги и уходит.
Все ждут с огромным интересом. Чтобы зайти во время заседания Ставки, нужна железная причина. Какая, никто не знает, кроме меня. А Сталин неторопливо набивает трубку, держит паузу, интриган. Генеральский народ напряжённо и терпеливо ждёт.
— Товарищи, — наконец прерывает паузу вождь, — получено сообщение. Войска Западного фронта, армия генерала Никитина ворвалась в Кенигсберг и ведёт ожесточённые уличные бои. Захвачено до четверти территории города.