что ни на есть простых людей, из крепостных. Батюшки моего крепостным, — уточнила она.
— Вы вышли замуж за крепостного художника? — удивился Эдгар, знавший, что в России такого не бывает. Мужчины берут в наложницы своих белых рабынь, но никогда не признают законными собственных детей, прижитых в такой связи. Тот же Пушкин как-то обмолвился, что от него забеременела крепостная девка, и он поспешил выдать ее замуж в дальнюю деревню. Да и в Америке множество случаев, когда негритянка рожает от своего хозяина, но родившиеся дети остаются рабами своего же отца. Но чтобы девушка вышла замуж за крепостного?!
— Когда я выходила замуж, я была вдовой, — уточнила хозяйка. — Мой первый муж — пьяница и картежник, каких поискать, но я его любила, был ротмистром лейб-гвардии. За дуэль (из-за меня дуэль-то была!) его в армейскую пехоту перевели, так он и погиб во время похода. Суворов, фельдмаршал наш, ходил в горы, тамошних италийцев да швейцарцев от Бонапарта освобождать. Сколько народа погибло тогда не счесть. Мне даже не сообщили, где муж похоронен. Хорошо еще, коли в землю зарыли, а не бросили, как собаку. Детей Бог не дал, я вернулась к отцу. Два года честно вдовствовала, хотя родня пыталась замуж меня спихнуть, да и желающие были. Молодая еще, бездетная. Да и на лицо тогда я была хоть куца. Двадцать пять лет мне было, а меня за шестнадцатилетнюю принимали. Но мне после моего мужа — пусть картежника и выпивохи, никто не был нужен. А тут он, Андрей. Художник из Италии… Он еще мальчишкой был, как стал иконы писать. Батюшка наш отца просил в Троице-Сергиеву лавру отправить на богомаза учиться, но отец не дал. Сказал, что парня надо настоящей живописи учить, а для иконописи своих мастеров хватает. Отец его в дом взял, а потом в Академию художеств учиться отправил. Это теперь туда берут крепостных, но в те годы еще не брали. Хорошо, что мой батюшка был дружен с господином Бецким — директором Академии. Вольную Андрею не дали, но записали его сыном дьячка. Академия же его в Италию отправила как лучшего художника на два года. Писал он там развалины римские, картины старинные копировал. А тут бах — был он там вольным художником, а следовало возвращаться в Россию, в рабское состояние. Другой бы на его месте так в Италии и остался. Хорошему художнику работа всегда найдется. А у Андрея здесь мать, сестры. Как их бросить? Вернулся. Так вроде бы художник. Всей семье портреты писал, соседям. Отец его всему уезду показывал, как диковинку какую. Вот, мол, мой художник, в Италии обучался! И каково ж парню было, после Италии! Тосковал сильно. И по Италии, и по свободе. А тут я. Тоже тоскую. Вот, сама не заметила, как мы уже вдвоем стали тосковать. Странно как-то… Первый мой муж — красавец писаный, усы, как вороново крыло, роста саженного. В драку лез когда надо и не надо. И происхождения старинного, из Рюриковичей, хоть и нетитулованный. А этот? Художник крепостной, ростиком невелик, весь смирный, да еще и картавил! А вот поди ж ты! Конечно, будь я невинной девицей, мне бы никто не позволил выйти замуж за крепостного. Художника крепостного — в плети, а меня или замуж, или в монастырь, чтобы семью не позорила да грехи замаливала. Но вдова может сама распоряжаться собой. Отец меня проклясть хотел, но передумал. И мужу вольную дал, и денег. Конечно, потеряла я и дворянство, имущество — его отсудили у меня родственники мужа, даже приданое.
На первых порах тяжело было. Деньги закончились быстро, квартиру на Охте самую дешевую снимали. Я даже свои драгоценности продала. Но потом все наладилось. У мужа в Академии друзья оставались, с заказами помогали. За три года он самым модным художником стал, заказы не успевал выполнять. Вот тут-то смогли мы квартиру себе купить, мастерскую отстроить, как мужу хотелось, — чтобы потолки высокими были, окна широкие. Он порой просто в окно посмотрит, на изморозь нашу полюбуется, хмыкнет, а сам начнет итальянские пейзажи писать. Крыши питерские в горы превращались, а мужики да бабы, что по улице ходят, — в пейзан итальянских. И на пейзажи у него спрос велик был. И по свету мы с ним постранствовали. В Риме на развалины Колизея любовались, в Вене на собор Святого Стефана. Мне больше всего Альгамбра понравилась, что в Испании. Муж все в Грецию хотел съездить, да я отговорила. Там то война, то восстание. А он хоть и смирный, но к несправедливостям очень чуткий. Не хотелось мне еще и второго мужа терять. Не хотелось мне его терять, а вот так судьба распорядилась.
— А в Греции лорд Байрон воевал за свободу, — втиснулся в рассказ Эдгар.
— Мой муж бывал в доме Байрона, — усмехнулась старуха.
— Как? — обомлел юноша.
Вдова художника пожала плечами.
— Все просто. Я же вам говорила, что мы побывали в разных странах. Андрею очень хотелось посмотреть собор Святого Павла, побывать в Солсбери. В Лондоне мы поселились в гостинице на Пикадилли-Террас, а Байрон с супругой как раз сняли дом на этой же улице. Мой муж очень хотел написать портрет великого поэта.
— И как, он лорд Байрон? — затаив дыхание спросил По.
— Не знаю, — равнодушно сказала женщина. — Сама я Байрона видела только один раз — садился в коляску. Хорош собой, одевался во все черное и был спесив, как все англичане. Говорят, он хромал, но в коляске это было незаметно. А его жена — леди Анабелла, была такая худенькая, такая бледненькая. Говорили, что их брак будет недолгим.
— Почему? — жадно спросил Эдгар, для которого название улицы и имя жены Байрона произвели впечатление магическое впечатление. Особенно имя жены. Анабелла… Анна-Белла.
— Из-за кольца. Вы не слышали эту историю? Садовник лорда Байрона отыскал в саду обручальное кольцо его покойной матери. Кажется, сквозь него проросла морковка, или еще что-то. Говорили про морковку, но какая морковка может расти в саду? Впрочем, неважно. Байрон подарил кольцо невесте на свадьбу, но оно было велико юной жене, и однажды Анабелла уронила кольцо в камин.
Эдгар сосредоточенно кивнул. Действительно, что может быть хуже, нежели падение в камин обручального кольца?
— А что еще вы знаете о Байроне?
— Увы, только слухи и сплетни, подслушанные в лавках. Видите ли, в Лондоне живет не так уж много русских, да и те, кто там был, из высшего общества, а бывший крепостной художник с женой в это общество были не вхожи. В английское