Читать интересную книгу Тяжкие повреждения - Джоан Барфут

— Сколько ты владеешь домом?

— Уже три года. Тогда как раз все закончилось. (То есть умерла его жена, Сандра.) Трудное было время, — сказал он. — Она почти все время была дома. Тяжело, конечно, но было что-то по-своему хорошее.

Или этому человеку не хватало слов, чтобы описать важные события своей жизни, или он верил, что Айла достаточно умна и тонка, чтобы заполнить пробелы самостоятельно. Она не могла с уверенностью сказать, в чем дело, но надеялась, что истинна вторая причина. Его опыт, конечно, отличался от того, что пережила она: она могла желать Джеймсу смерти, но это было просто со зла, и он, в конце концов, не умер. Она подумала, что Лайлом, наверное, можно восхищаться: человек прошел через такой ужас, столько выстрадал, так мужественно всему противостоял. Если окажется, что все именно так.

— Столовой я планировал заняться в последнюю очередь, и еще кое-что нужно сделать в спальнях и ванных. А потом, наверное, придется начинать по новой. Одно доделаешь, другое тут же разваливается.

В общем, да.

— Я думал раньше, что, если у меня получится все сделать как мне хочется, все так и останется, так все должно быть. И еще, что мне будет всегда хотеться примерно одного и того же. Ошибался в обоих случаях. Нельзя быть таким наивным, но все приходится познавать на собственном опыте, да?

Это точно. Она кивнула.

— Забавно, — начала она, поскольку в каком-то смысле это было продолжением разговора, — что горе всегда сильнее радости. Радость просто трусит рядом, а горе, оно всерьез меняет человеку жизнь.

Он немного подумал.

— Да, так это выглядит. Но я в этом не уверен. Может быть, то, что приходит с радостью, просто не бросается на тебя внезапно, это не похоже на ожог или ссадину. А в горе нет ничего, кроме боли. Поэтому его уроки заметнее, это точно, но мне не хочется думать, что они важнее тех, которые мы получаем, когда нам хорошо.

Если так на это посмотреть — да, она поняла, что может поменять отношение к некоторым вещам. Ей понравилось то, что он сказал, понравилась его точка зрения.

— Но, с другой стороны, я пришел в такую ярость, когда заболела Сэнди, я тебе даже рассказать не могу.

Нет, да и так ли Айла хотела слушать?

— Какое-то время помощи от меня было немного, она могла бы рассчитывать на что-то лучшее с моей-то стороны, но эта ярость, она меня захватила, я как будто ослеп. Просто ослеп, стал спотыкаться, ничего вокруг не видел. Я даже стену кулаком пробил. И мне это понравилось. Все, что я собирался сделать, все, на что рассчитывал, понимаешь: хорошая семья, удачная карьера, хорошая жизнь впереди, насколько можно загадывать вперед, а потом — конец всему.

Айла поняла, что кивает. Она и сама не сказала бы лучше.

— Хуже всего — я имею в виду для меня, не для Сэнди — было то, что мы ненадолго отдалились друг от друга. Она отправлялась в путешествие, в котором я не мог ее сопровождать, но оно все равно изуродовало все в моей жизни, и мелочи, и целиком. Возможно, я винил ее в этом. Не знаю, понимала она или нет. Наверное, некоторые люди в таких ситуациях становятся ближе, а мы на какое-то время отдалились друг от друга. Как будто у нас оставалось все меньше и меньше общего, о чем можно поговорить, что можно высказать вслух. Я знал, что подвожу ее, и злился от этого еще больше, но, казалось, не мог сделать ничего, чтобы стало лучше. Сам не мог стать лучше.

А потом, как ни странно, все это прошло, когда то, что должно было случиться, в конце концов стало очевидно и неизбежно. Наверное, мы оба просто вымотались, пытаясь быть храбрыми или еще какими-то, и оба просто сдались, сломались. Это было, — сказал он, глядя в сторону, отдаляясь от Айлы, видя что-то, что она не могла и не очень-то хотела представить, — странное время. Странно, но по-своему оно было хорошим.

— А потом? — Дура. Она просто хотела, чтобы он выбрался из этой истории, ушел от старой боли.

— Потом она умерла, — сказал он без всякого выражения. (Окунула еще глубже.) — Мы все знали, что это случится, но все равно, когда это случилось, мальчикам нужна была поддержка, и это помогло мне пережить самое страшное. Довольно забавно, но и Сэнди тоже в чем-то помогла. Она, даже умирая, осталась таким светлым человеком, что было бы недостойно ее подвести. Но ты вряд ли все это хочешь выслушивать.

В общем, нет; но в то же время, конечно же, да. Они были на той ранней стадии знакомства, когда нужно быстро обмениваться информацией, когда сведения разного рода и важности летают от одного к другому, выстраивая шкалу совместимости, возможности. Ее очередь тоже придет, и что она скажет, как именно изложит свою историю? Так же, как Лайл — без эмоций, не вдаваясь в подробности, или как-нибудь более бессвязно, отрывочно или драматично? И если стиль отражает содержание, означало ли это, что Лайл — человек без эмоций и не вдается в подробности?

— Хочу, — сказала она и коснулась его руки.

Беда, одна из бед среднего возраста, в том, что кроме перспектив на будущее есть еще немалое прошлое. Столько всего, что нужно усвоить, додумать, попытаться себе вообразить и так и не представить. Весь аромат и ощущение чьей-то жизни, прекрасно знакомые ему и, возможно, еще нескольким, совсем немногим, людям, все это должно было остаться чужой, незнакомой, недосягаемой территорией для кого-то, с кем он встретился недавно.

То, что это было справедливо для них обоих, едва ли могло служить утешением.

Так что же, нужно заполнять все эти пробелы, словесные наброски различных радостей за полжизни, и печалей тоже, о самой главной из которых он сейчас рассказывал в своей скуповатой манере? Или лучше просто изложить факты, последовательность событий, оставляя чувства там, где, возможно, они и должны быть у людей вроде них: в будущем, где все зависит от них?

Естественно, было необходимо, чтобы она знала, как много для него значила его умершая жена. Потому что это было огромной, утраченной частью его жизни, и еще потому что если бы это было не так, в каком свете это бы его представило? Ей бы не хотелось провести выходные в уединенном месте за городом с человеком, который ничем не дорожит, у которого ледяное сердце.

По крайней мере им только что исполнилось по сорок, не по семьдесят или шестьдесят, даже не по пятьдесят. Настолько меньше нужно обрисовывать, описывать, объяснять. Бог знает, что делать людям, которые знакомятся в домах престарелых, хотя, возможно, у них неиссякаемый запас терпения и свободного времени для рассказов.

Она придала своему лицу, хотелось бы надеяться, внимательное и серьезное выражение. Что видел в ее лице Лайл, говоря о том, как умирала и умерла его жена, о своих тоскующих сыновьях, с которыми Айла еще не встречалась, так же, как он не встречался с Джейми и Аликс, о подъемах и последнем спаде своего личного, внутреннего кризиса? Теплоту, которую она старалась излучать. Понимание. Сочувствие. Все это было вполне настоящим, абсолютно искренним, но необходимость заботиться о внешнем выражении, как она заметила, несколько стачивала истинные чувства.

— Дело в том, что смерть, — продолжал он, открывая новую банку пива, — оставляет тебя ни с чем.

Айла готова была поверить, что это так, конечно, но только смерть — не единственное событие, которое может к этому привести.

— Я не то чтобы думал, что веду не ту жизнь, мне очень нравится быть юристом, и мальчиков своих я люблю, и я гордился тем, как они все преодолели, даже те сложные годы, когда подростки срываются и в самых благополучных семьях, которой мы, трое, конечно, не были, в общем, я вовсе не собирался ни от чего из этого отказываться. А с другой стороны, мальчики росли, у них начиналась своя жизнь. Сэнди и я рисовали себе какое-то будущее, и оно мне казалось вполне подходящим, пока она была его частью, но как только ее не стало, о прежнем не могло быть и речи. Это было не мое, не для меня одного.

Он замолчал. И Айле пришлось сказать:

— Что оказалось не твоим? Какие у вас были планы?

Ей в самом деле было интересно. Это было своего рода ключом, как и далекие, утраченные мечты.

— Ну, мы думали, что как только мальчики устроятся в университете, мы оба уйдем на год с работы и отправимся путешествовать. Мы обсуждали места, где уже были и хотели побывать снова, — например, для меня это был Париж, а для Сэнди какая-то мерзкая маленькая гостиница в мерзкой маленькой африканской стране, — и места, где мы не были, но хотели побывать, вроде Индии или Китая. Мы планировали, что на это у нас уйдет год и какая-то часть наших денег, а потом подумали, что можем повторять это раз в несколько лет.

Но знаешь, если честно, мне было бы приятно путешествовать с Сэнди, потому что она любила приключения, была любопытной и ни черта не боялась, так что с ней я мог бы все увидеть по-новому, так мне казалось, даже те места, где я уже был. Но без нее я думал бы только о том, насколько лучше было бы с ней, и расстраивался бы из-за кучи вещей, не в последнюю очередь из-за того, что сам я — никудышный путешественник.