Читать интересную книгу Наркомент - Сергей Донской

К концу этой тирады Паша уже откровенно издевался, а я, как ни странно, помаленьку приходил в себя, успокаивался. Спокойствие это вполне можно было назвать ледяным, потому что в груди моей сделалось вдруг очень холодно и очень пусто. Точно я один на целом свете остался. Вместе с неразлучным «зауэром».

Паша Воропайло прочитал что-то нехорошее в моем взгляде, потому что скалить зубы перестал, поднапрягся. И желчно сказал, буравя меня сузившимися зрачками:

– За пистолет хватаешься небось? Ты как пацан с пугачом, честное слово. Ну, пристрелишь меня, и что дальше? Пулю себе в лоб пустишь? Для того, кто мента положил, это самый лучший выход, уж ты мне поверь, Игорек.

Смерив его холодным взглядом, я начал поворачиваться, чтобы уйти. А не выстрелил я не потому, что Пашина угроза меня испугала. Надоело мне мертвыми любоваться, так что новые трупы громоздить совсем не хотелось. Никакого морального удовлетворения это не приносило, совсем наоборот.

– Стой! – настиг меня командирский возглас Паши. – Вернись и слушай! Я с тобой по старой дружбе откровенно поговорю.

Снесся наконец! Развернувшись к нему, я процедил:

– Ну?

– Дело, конечно, громкое, – произнес Паша, изображая всем своим видом задумчивость, – на всю область прогремело, особенно после этого взрыва… Но! – Он многозначительно воздел указательный палец руки, не обремененной жалом медицинской иглы, и продолжил после интригующей паузы: – Есть лица, которые не заинтересованы в том, чтобы делом этим занялась непосредственно прокуратура. Другими словами, хотят свести все к разрозненным уголовным эпизодам, никак не связанным друг с другом. Понимаешь?

– Нет, – честно признался я. – Ни черта не понимаю.

Паша вздохнул, словно его вынуждали объяснять прописные истины неразумному младенцу:

– Героин помнишь? Двадцать кэ гэ… Короче, – он помялся немного и вдруг решился выложить все карты: – У меня и у тех, кто надо мной, есть интерес к этому дерьму. Мы бы нашли, как его оприходовать и как им распорядиться. Было двадцать килограммов, станет двести грамм, кому какое дело… Но…

Он умолк и стал отстраненно смотреть в окно, за которым не было ничего, кроме свинцового неба, грозившего новым снегопадом.

– Продолжай, – потребовал я. – В чем загвоздка?

– А в том, что у такого специфического товара обязательно есть истинный владелец. И если у него есть тяги – а у такой публики тяги всегда имеются, – то он постарается вернуть потерю. Конечно, если ему будет точно известно, куда подевался груз.

– Разве это такой уж большой секрет?

– Представь себе, что да. Арарат уже ничего никому не расскажет. Он мог перед смертью отловить тебя и стребовать свое? Мог, – ответил Паша на свой вопрос. – И вообще, кто теперь в курсе всей этой истории с холодильным шкафом? – на этот вопрос он тоже имел ответ: – Ты сам и твой московский шеф, который тебя подставил. Чернюхов.

– Черняков, – машинально поправил я.

– Какая, хрен, разница! Этот столичный хмырь знает, куда и кому ушел товар. Ты знаешь его дальнейшую судьбу. Арарат уже ничего не знает. Такая вот короткая цепочка из трех звеньев. Если, допустим, не станет Чернякова и ты исчезнешь тоже, то истинный маршрут героина уже невозможно будет отследить. По оборванной цепочке владельцы никуда не выйдут, ежу понятно. Они там, в Москве, сидят высоко да далеко. А в деле всегда странички заменить можно… Ну, это уже наша кухня, тебе она ни к чему.

Я действительно слушал окончание Пашиной тирады вполслуха, потому что одна оброненная им фраза занозой впилась в мой мозг.

– Что значит: я исчезну тоже? – вот вопрос, который занимал меня больше всего.

– Исчезнешь в буквальном смысле, – коротко хохотнул Паша. – Пропадешь без вести. Но живой. Я поручусь за тебя кому надо. Был Игорь Бодров, станет какой-нибудь Виссарион Лиходеев! Ха-ха-ха!

Я Пашиного веселья не разделял, потому что догадывался: главное еще не сказано. И я не ошибся. Отсмеявшись, он придал физиономии неожиданную жесткость и сказал:

– Теперь твоя главная проблема, твой гвоздь в заднице – Черняков. Если он в ближайшее время подохнет, все трупы можно будет списать на его междоусобицу с Араратом. Бандитские разборки, бандитский героин. Никто землю рыть не станет, дело спустят на тормозах.

Я уже понял, к чему ведет Паша. Он хотел избавиться от лишнего свидетеля моими руками, намеревался сохранить за мной роль главного разгребателя дерьма. Но мой бывший московский шеф мог оказаться слишком крепким орешком, не по моим неопытным зубам. Кроме того, меня дожидались две женщины, которым я обещал разобраться с Мишиной бригадой. Каким образом я мог справиться с двумя такими сложными задачами с помощью одного-единственного «зауэра», обойма которого значительно опустела сегодня утром? Никакая высшая математика не могла помочь мне решить это уравнение со многими неизвестными.

– Других вариантов не будет, – быстро сказал Паша, заметив тень сомнения, наплывшую на мое лицо. – Только этот. Сведение счетов между двумя преступными группировками. Это актуально. Как пишут в газетах, пауки в банке и все такое.

Пауки в банке! Нельзя сказать, что это избитое сравнение мгновенно подсказало мне дальнейший план действий, но что-то в мозгу щелкнуло, и в полной беспросветности забрезжила смутная догадка.

– Хорошо, – медленно произнес я, находясь в больничной палате уже только наполовину. – Я постараюсь.

– Не постараешься, а сделаешь! – Паша заметил, что капельница давно опустела, и с раздражением вырвал иголку из руки. Лейкопластырь, удерживавший ее, сразу пропитался кровью.

Я закрыл глаза. Не хотелось смотреть на кровь, навидался я ее предостаточно. На всю оставшуюся жизнь.

– Слышишь меня? – не унимался Паша.

– Слышу, – спокойно ответил я.

– У тебя трое суток и ни минутой больше, Игорь. Когда все будет кончено, придешь сюда.

– Ты говорил о каких-то заинтересованных лицах, которые сидят выше тебя, – обращаясь к Паше, я по-прежнему не открывал глаз. – Пусть сделают так, чтобы милиция обо мне забыла. Не разгуливать же мне повсюду с накладным горбом или фальшивой деревянной ногой?

– Значит, договорились? – обрадовался он. – Возьмешься?

Я поднял веки и посмотрел Паше прямо в глаза. После чего, не прощаясь, оставил его одного.

Наедине с совестью? Надо было все-таки напомнить Паше об этом понятии перед уходом. Повеселился бы на славу милицейский рыцарь без страха и упрека.

Глава 9

1

– Наконец-то, – с облегчением вздохнула Марина, когда, изучив меня в дверной глазок, суетливо открыла замки.

Стоило мне шагнуть через порог, как она бросилась навстречу, уткнулась лицом в мою грудь.

– Соскучилась? – я покровительственно провел ладонью по ее коротким волосам. Никакой не «ежик» это был – ощущение создавалось такое, будто гладишь доверчиво прильнувшую кошечку.

– Соскучилась, – призналась Марина. – И потом, мне было страшно. Я боялась, что ты не успеешь.

Невольная самодовольная улыбка, тронувшая мои губы, угасла сама собой. Марина не за меня опасалась – за себя, за свое благосостояние. Вполне естественный человеческий эгоизм, о котором совершенно необязательно напоминать лишний раз.

Я попытался высвободиться из ее объятий, но она только прижалась ко мне крепче. По-прежнему не поднимая лица, прошептала:

– Ты дымом пахнешь. Гарью.

– Я прямиком из ада.

– Чем ты там занимался?

– Подыскивал себе местечко. Самое теплое.

Марина посмотрела мне в глаза и озадаченно произнесла:

– Такое впечатление, что ты говоришь серьезно.

– Так оно и есть, – вздохнул я. – Но не будем о грустном. Верунчик вернулась?

– Верка, – она сделала особый нажим на этой поправке, – Верка вернулась, куда она денется!

– С ней все в порядке?

– А что ей сделается?

Кажется, я переборщил с вопросами о нелюбимой родственнице. Маринино лицо сделалось таким чопорным и непроницаемым, словно она была кинозвездой, которую, вместо того, чтобы интересоваться ее творческими планами, расспрашивают о самочувствии ее дублерши.

Женщинам можно вешать лапшу на уши почти по всякому поводу, они охотно заглатывают самую разную чушь. Про непорочное зачатие от инопланетянина и чудо-крем, разглаживающий морщины. Про райскую жизнь топ-моделей и романтические путешествия на Таити да Гаити, которые щедро раздают телевизионные затейники. Женщина способна поверить даже в магию Дэвида Копперфилда, даже в клятвы очередного президента, особенно если он спортивен и беспредельно крут. Но невозможно провести ее, когда речь идет о сопернице. Тут женская интуиция становится безошибочной, как луч радара. И попытки Марины обидчиво поджать свои распухшие губы были лучшим тому подтверждением.

– Можешь идти к своей Верке, – буркнула она, с преувеличенным вниманием разглядывая потолок. – Со мной она общаться не желает. У вас ведь теперь появились какие-то общие секреты? Ха! Вот и секретничайте вдвоем.