Как моются в невесомости?
АНДРЕЙ БОРИСЕНКО
Летчик-космонавт, Герой России
Ни душа, ни бани, ни других наших земных устройств в космосе, конечно, нет: в условиях невесомости использовать льющуюся воду невозможно, поэтому космонавты протираются полотенцами, смоченными либо просто водой, либо травяным раствором. Мылом мы там не пользуемся, потому что его же надо как-то смывать. А как? Зато есть шампунь, разработанный специально для космических путешествий. Для пользования им голова должна быть влажной: ее можно немного смочить водой пальцами, или она естественным образом намокает после занятий спортом. Тогда надо взять немного этого шампуня, втереть его в волосы, подождать минуту и вытереть насухо. Уж не знаю, насколько голова становится чистой, но по крайней мере выглядит прилично и неприятных ощущений нет. Кстати, я видел такой шампунь как-то в магазине: наш шампунь для полетов на земле продают для лежачих больных.
Почему тошнит от стихов Валерия Брюсова?
РОМАН ЛЕЙБОВ
Филолог, доцент факультета философии Тартуского университета
Идиосинкразии к поэзии, конечно, индивидуальная штука: иных от Бродского колбасит, а иных – плющит.
С Валерием же Яковлевичем такая история: многие поэты-современники ставили его чрезвычайно высоко, но делали это при жизни Брюсова как-то подозрительно легко, без ревности что ли. Конечно, за этим стоит уважение к титаничности трудов Брюсова (в одиночку породил символизм! маститый критик! организатор литературной жизни! редактор! историк литературы! романист! строитель жизни! любовник многих дам и некоторых животных!). Но мне кажется, что одновременно где-то на заднем плане у всех (даже у бесспорных учеников – Гумилева и Ходасевича) мелькает снисходительность (титан-то титан, но меч – картонный, у нас будет все по-честному, без клюквенного сока). Отчетливую сконструированность современники прощали (потому что Брюсов и правда был титан и много чего придумал), а нам заслуги организатора и титана уже не так важны, отчасти они заслонены довольно постыдным сотрудничеством героя труда с большевиками, отчасти – просто стерлись из памяти. Гимназическая вторичность, провинциальная старательность и смешная любовь к литературным иерархиям (а не к словам самим по себе и смыслам, стоящим за ними) вышли на первый план.
Но все равно Вячеслава Иванова как поэта, по-моему, не превзойти по части тошнотворности.
Как детёныш утконоса кушает молоко из маминой груди и удобно ли делать это клювом?
НИКОЛАЙ ДРОЗДОВ
Зоолог, автор и ведущий телепрограммы «В мире животных»
У утконоса очень мягкий клювик, и он не сосет, а слизывает молоко с маминого живота. Дело в том, что у утконосов-мам нет молочных желез: у этих животных только их прообраз, а молоко выпотевает на голой части брюшка. И вот мама лежит на спине, а малыш ползает по ней и слизывает молоко. И все это происходит в норе, которую любящий супруг вырыл для свой семьи на берегу реки.
Почему россияне переодеваются в спортивные костюмы в поездах дальнего следования?
ВИКТОР ВАХШТАЙН
Профессор факультета социальных наук МВШСЭН
Поезд дальнего следования – очень специфический «фрейм коммуникации». Правила поведения здесь близки к правилам поведения в коммунальной квартире, но существенно от них отличаются. Объединяет их то, что в обоих случаях мы имеем дело с «полупубличным» пространством – пространством, которое не является ни публичным (улица), ни приватным (квартира) в полном смысле слова. Ключевое же отличие состоит в «практиках инхабитации», тех множественных незаметных действиях, которые совершают обитатели для временного присвоения и обживания занятой территории. (Например, протирание влажными салфетками некоторых поверхностей в купе, затыкание щелей в раме невостребованной частью постельного комплекта, расстилание салфетки на столе, раскладка постельного белья на полке как знак того, что она с этого момента перестает быть общественным пространством, и т. д.). Поведение в купе поезда дальнего следования предельно ритуализировано и регламентировано: есть распространенные способы вступления в коммуникацию (предложение присоединиться к трапезе) и допустимые возможности ее избегания (которых у обитателей верхних полок всегда больше). В отличие от купе пространство плацкартного вагона требует куда больших «инвестиций» для поддержания фрейма полуприватного взаимодействия.
Одежда – один из самых простых способов «кодирования» места. По мере того как 90-е годы уходят в прошлое, спортивный костюм перестает быть частью фрейма публичного пространства: появление в нем на центральной улице города, скорее всего, приведет к нежелательной для его носителя категоризации («быдло вылезло за пивом»). Хотя в отдельных дворах и районах спортивная униформа все еще весьма распространена, это скорее свидетельство того, что подобные дворы и районы воспринимаются их обитателями как не вполне публичные территории. С другой стороны, спортивный костюм не стал инструментом чисто функционального кодирования – он не был заточен в спортзалы и фитнес-центры, не ассоциируется исключительно с занятиями спортом. Культурная биография спортивного костюма в России еще ждет своего исследователя, пока же сама эта форма одежды была оттеснена в зону полуприватного мира. Соответственно, спортивный костюм сегодня – такая же полупубличная униформа, как купе поезда – полупубличное пространство. Чем, видимо, объясняется их избирательное сродство.
Ну а еще это просто удобно.
Можно ли косточку от абрикоса так посадить, чтобы дерево выросло прямо дома?
ВЛАДИМИР КОЛЬЦЕВЫХ
Потомственный агротехник, член союза садоводов России
Конечно, при Петре Первом же выращивали, чтобы он мог абрикос съесть, когда захочет, и вы сможете. Соберите побольше косточек. Вам понадобится горшочек, лучше квадратный: тогда можно сразу 10 в ряд поставить и получится компактнее, чем с круглым горшком. Пусть он будет литра на три, а грунт пусть будет хороший, водородный. Плотно уложите грунт, потом косточку положите и на 5 см её присыпьте. Поливайте только по надобности, а весной у вас уже росток взойдет. Правда, первый фрукт будет не раньше, чем года через четыре.
Я бы посоветовал весной всё-таки пересадить дерево на дачу, чтобы у него корни росли мощные, но если вы непременно хотите, чтобы абрикос жил в квартире, это тоже можно. Только помните, если вы решите сделать ваше дерево домашним: ему нужна подкормка минералами. И вот ещё что: абрикос – культура листопадная, значит, теперь раз в год в вашей квартире будет листопад.
Дома можно вырастить всё что угодно: черешню, сливу, яблоню, чернослив. Арбуз, если захотите, тоже не проблема никакая. Я – потомственный садовник, у меня ещё предки были садовниками, у них, правда, были гектары земли, я-то по сравнению с ними просто фанат-неформал, но за 30 лет я дома пересажал всё – от яблони до кедра – и всё росло в моей квартире. Просто не забывайте для каждого вида воссоздавать естественную среду обитания. Изучите, сколько света, влаги любит ваш фрукт, какое питание ему нужно. Если ваш фрукт очень любит свет, а вы живете на севере, не страшно, просто заведите для него лампочку, чтобы он думал, что рядом солнце.
Почему фильм «Гражданин Кейн» считается одним из лучших фильмов в истории?
АНТОН ДОЛИН
Кинокритик
Существует целая комбинация факторов, почему этот фильм считается величайшим фильмом в истории. Почему «Гражданин Кейн» просто великий фильм, ответить несложно – это картина является дебютным фильмом молодого актёра и режиссёра, который, написав самостоятельно сценарий и сам сняв этот фильм, ещё и проявил удивительную творческую зрелость. Он изобрёл огромное количество новаторских приёмов и при этом затронул важнейшую для Америки тему, связанную с капитализмом и потерей своего Я, своей души. Время, когда это было сделано – рубеж 40–50-х годов, – было поворотным для кинематографа временем переосмысления себя после Второй мировой войны. Именно тогда впервые на режиссёра стали смотреть как на автора. Уэллс стал таким архетипическим «автором», хотя понятно, что даже в Америке уже были авторы: это и Чаплин, и Хичкок, и Форд. Но этот фильм был воплощением «авторского», он не мог быть сделан другим режиссером, он отражал его самого, но одновременно говорил со всей нацией. Именно это общественное значение «Гражданина Кейна» вкупе с его художественными достоинствами привело к тому, чтобы его признали величайшим фильмом всех времён и народов, а если однажды фильм таковым признают, то очень трудно уже свернуть с этого пути – каждый следующий опрос только помогает ему набрать очки. Сейчас мы наблюдаем подобное с фильмом Альфреда Хичкока «Головокружение», чему я очень рад. Но я бы не признал ни один из этих фильмов величайшим, хотя они оба мне очень нравятся. Может быть, назвал бы «Слово» Дрейера, но точно не один из этих двух.