Фильм идет на двух языках — арамейском и латыни, с субтитрами, которые, в сущности, не нужны. Россию даже близко нельзя считать религиозной страной (потому что религиозность определяется не пышностью патриарших риз), так же трудно назвать ее страной образованной, но уж «Мастера и Маргариту», по меньшей мере, читали все. Булгаковский роман для нескольких поколений был Библией, сам Булгаков — пятым евангелистом, и его апокрифы навсегда приобрели для нас законный статус. Будучи давно знакомыми с первосвященником и прокуратором, теперь мы можем сравнить их с Каиафой и Пилатом у Гибсона, заметив удивленно, что они будто бы поменялись своей значимостью. Лопоухий бритоголовый Пилат проходит по обочине фильма. Первосвященник, с его пронзительным тяжелым взглядом, «книжным» лицом, пышными сединами и благородной статью, выдвигается на передний план. Он не будет гулять с Христом рука об руку по лунной дороге, но притормозит своего осла, когда Распятый прошелестит: «Прости им, ибо не ведают, что творят…» О чем-то крепко задумается Каиафа. Впрочем, кому от этого легче? Может быть, Ему, но не нам.
«Страсти Христовы» — это фильм о необратимости греха. Важная штука: чтобы искупить грех, надо сначала осознать его необратимость. Молодой парень в Техасе, который после картины Гибсона явился в полицию с чистосердечным признанием в убийстве своей подружки (она надоела ему и вдобавок была беременна, он подстроил все так, чтобы было похоже на суицид, и никто не сомневался, и дело закрыли), так вот, 21-летний Дэн Лич внезапно понял, что его жизнь закончилась. Ему теперь нет утешения на земле. Никто ему не поможет, никто не спасет, что сделано, то сделано. Он может говорить только с Христом. В других инстанциях его вопрос решать не уполномочены.
Но для него, как ни странно, есть надежда. А для тех поразительных существ, к которым мы чуть ли уже не привыкли, которые кочуют из «Хроники происшествий» в какой-нибудь «Криминальный вестник», для тех, кто способен убивать, а думать не способен, надежды нет.
Необратимостью греха поражен и раздавлен гибсоновский Иуда. Он присутствует на экране всего-то первые минут пятнадцать — двадцать, однако этого достаточно, чтобы понять: Иуда действительно не ведал, что творил. Он предавал не просто сильного — Всесильного. Того, Кто мизинцем шевельнет — и горы двинутся на Его гонителей, земля разверзнется, их поглощая. Предавать сильных легко. Предать Всесильного — вроде и вообще не предательство. В голову не приходит, что сильные никогда не пользуются своей мощью. В этом их главная сила.
Режиссерская рука внезапно выхватывает тебя из зала и втягивает внутрь. Меня, распластанную в пыли Магдалину, побивают камнями. Мне в лицо летит мешочек с тридцатью сребрениками. Летит медленно — этих секунд хватит, чтобы вспомнить, сколько раз я, лично я предавала и продавала Христа сегодня. Хотя бы сегодня. Потому что мы все, нет, «мы все» — слишком успокоительно, именно я предаю Его по нескольку раз на день.
Когда все закончится, я взгляну на Голгофу сверху, и из моих глаз упадет в белую пыль жгучая слеза Отца.
Иногда камера становится взглядом Христа, и ты следишь за плывущим маревом вокруг Его глазами. Вот как это видится оттуда. Хочешь на Его место? Хочешь попробовать?
Фильм Гибсона смотришь отчасти так, как первоклашки смотрели «Чапаева», — яростно болея за «наших». Когда раздаются разумные протестующие голоса в синедрионе, когда Пилат выводит Христа к народу со словами: «Никакой вины не нахожу в нем», и порочно-приторный полудурок Ирод со смехом отказывается судить Галилеянина, и уголовник Варавва, конечно, не ждет для себя пощады, — ты вопреки всему надеешься, что все обойдется. Такова дурацкая человеческая наивность. Только Он знает, что ничего не обойдется, что продуман распорядок действий и неотвратим конец пути. Потому что, если обойдется, то ничего и не будет. А все, кто важничает своими главными ролями — Пилат или Каиафа — на самом деле лишь третьи подползающие в пятом составе. Впрочем, это уже, конечно, моя собственная мысль. Опять, увы, не очень христианская…
35-летний Джеймс Кэвизел прелестен. Я имею в виду те минутные ретроспекции, которыми Гибсон великодушно прерывает течение «Страстей…», чтобы зритель не задохнулся от горя. Иисус — красивый, улыбчивый парень, собственным весом испытывает прочность только что сколоченного стола… Иисус невыразимо обаятельный, простой, мужественный и нежный, дает заповедь: «Любите врагов своих», и если ее трудно выполнить, то поверить Ему не стоит никакого труда. К Нему тянешься всем сердцем.
Я благодарна Гибсону за то, что лично меня он нагрузил болью, в которой так нуждаешься на Страстной неделе и которую просто неоткуда черпать, кроме твоих собственных внутренних источников. Что значит сегодня — быть христианкой? Стоять в платке со свечкой? Унизительная малость. Держать пост? Для этого нужно уловить связь между душой и котлетой, что мне никак не удается. Возлюбить врагов — бремя неподъемное. Да ладно врагов — вот этих всех, которые мешают, достают, подрезают… Пока мимо. Не получается пока. Спасибо Гибсону за то, что он ткнул меня носом во все, что у меня не получается.
Я очень боялась, что в «Страстях Христовых» не будет Воскресения. Говорили ведь: последние двенадцать часов земной жизни Христа. Оказалось — двенадцать часов страстей и еще те несколько минут, когда отвалился огромный камень, и под теплым ветром заколыхалась сброшенная плащаница. Христос воскрес.
Воистину воскрес.
_____
Иногда женщина, которая пишет, устает. Иногда, по-видимому, устают и те, кто читает… Вы добрались до середины книги? Спасибо. Сейчас мы возвратимся на столбовую дорогу, но, поверьте, «налево» сходили не по причине пустого авторского тщеславия.
Среди вещей и явлений, без которых мое существование попусту изнуряет тело и душу, числятся не только кофе (хотя бы раз в день), море (хотя бы раз в полгода), состояние влюбленности (круглогодично, круглосуточно, без пауз) и книги — или просто возможность бегать глазами по печатным строчкам (круглосуточно с перерывом на сон). Но также — создание этих самых строчек, когда сливаются в экстазе мозги и клавиатура.
Я пишу и тем самым привожу свой мир в порядок. Любимые узнают, что они любимы. Нелюбимые тоже не останутся в безвестности. Чтобы не взорваться от переизбытка эмоций, радостных или негативных, надо сесть за компьютер и выплеснуть все на экран. Вот например…