недомогание. Плевать, что он меня обокрал, плевать на то, что я осталась без туфель, главное – мой брат рядом. Меня, конечно, грыз червячок сомнения, а вечером я отправилась на работу, надев чёрные балетки за неимением другой обуви.
Мне достался прежде незнакомый клиент в новенькой синей «прадо» представительского класса. Ублажив его дряблый пенис и получив банкноту в 100 тысяч квач, я посчитала день удачным.
Домой я вернулась в два ночи. Али исчез, а вместе с ним исчезли наш телевизор, радио и электроутюг.
Глава 18
Я изошлась желчью в прямом и переносном смысле этого слова. Я была зла на брата, и меня всё время рвало. Стоя за домом, я обдумывала случившееся. Али забрал у нас самое ценное, а мы с Эналой столько работали, чтобы купить всё это. Эта мысль вызвала новый приступ тошноты.
– Твою мать, – пробормотала я, глядя на копошащихся под ногами мух. На заборе кто-то сделал надпись красным спреем: «Мэри – босс отсос». Мог ли кто-то из моих клиентов утрудить себя такой выходкой в результате десятиминутного общения со мной на заднем сиденье машины? Что-то не очень верилось. Расстёгивая ширинки и вытаскивая свои набухшие вонючие члены, они для проформы, конечно, спрашивали моё имя. Но я всегда называлась Мэри, прекрасно зная, что уже через десять минут они забудут про меня.
– Никогда не говори им своего настоящего имени, – учили меня девчонки. Я уже столько раз называлась Мэри, что вполне могла бы откликнуться на это имя. Но днём меня не узнавали ни на рынке, ни в магазине, ни в автобусе. Разве что на Аддис-Абеба-роуд имелись клиенты, повторно требующие девушку с томными глазами. Высунувшись из окна машины, они говорили: «Нифуна Мэри!»[102]
Одним словом, мне было плевать, кто оставил эту надпись. Меня и без того выворачивало наизнанку.
Из дома вышла соседка, старая мегера. У неё целая орава внуков, а ещё она редко когда здоровается с нами. И вот она стоит, смотрит на меня, отвращение на её лице сменяется жалостью.
– Ох, девка, сходила бы ты к врачу, – тихо сказала она.
Вытерев рот и поправив задники на балетках, я подняла на неё глаза. Сколько ж ей на самом деле лет?..
– Нили бвино. Зикомо[103], – слабым голосом проговорила я. Женщина сочувственно улыбнулась, и я не заметила особых морщин на её лице. С чего я взяла, что она старая? Должно быть, дело в её хромоте и в том, что она ходит в обносках, что болтаются на ней, как на чучеле. Но на самом деле ей и пятидесяти нет.
– Энда ку клиники, – повторила женщина мягким голосом. Кивнув, я вернулась дом, подошла к зеркалу, чтобы посмотреть, на кого я стала похожа. Бледная как смерть, глаза ввалились, ужас. Моргнув, я провела ладонью по лицу, надеясь увидеть в зеркале что-то более обнадёживающее. Ходячий мертвец, не иначе. Вздохнув, я обвязалась читенге и потащилась в больницу Чиленье.
Уродливое здание за старым забором нагоняло тоску, в нос ударил запах хлорки. Я вошла в больницу. Очередь из мамаш с детьми всколыхнула давние, не очень радостные воспоминания. Я замерла на пороге, снова превратившись в девочку, у которой умирал брат. По той же детской привычке я начала пересчитывать медсестёр – бесстрастных, со строго поджатыми губами. В своих ослепительно-белых халатах они были похожи на ангелов смерти. Так окрестил их один телерепортёр, когда какой-то отчаявшийся родственник подстрелил одну такую за неоказание помощи. Мимо меня проплыли три ангела. Если очень постараться, то из гула голосов можно вычленить отдельные реплики:
– Обратитесь в поликлинику.
– Я уже пятый раз к вам прихожу.
– Пожалуйста, помогите.
– Обезболивающее не действует.
– Ой, больно.
– Мамочка!..
– Ретровирусное отделение – вход через заднюю дверь.
– Сэр, по одной пачке презервативов в руки. Сэр, прошу вас!
– Мадам, соблюдайте очередь, пожалуйста.
– Сколько можно ждать!
Запах хлорки смешивался с душком туалета – хороша стерильность.
Я присела на стул.
Санитарки в зелёных халатах стараются успокоить заполошных мамаш, постовая медсестра заполняет медицинские карты. Плакаты на стенах призывают сдать анализ на ВИЧ. Результат – в день обращения. Какое-то дежавю прямо.
Вдруг женщина в очереди начинает голосить: Азафа мвана имве. Азафа мвана ванга![104] Она держит на руках безжизненного младенца в розовом комбинезончике. К ней подбегает врач и срочно утаскивает её в кабинет. Где же они были, когда умирал наш Куфе? – вдруг подумала я. Мне стало так погано на душе, что я подскочила со стула, почувствовав сильное головокружение. Присев на полминутки, я немного отдышалась и пошла домой.
Увидев моё зарёванное лицо, соседка молча посмотрела на меня, но не стала ни о чём расспрашивать. Я же оплакивала брата – в первый раз с тех пор, как мы его потеряли. Господи, он же был такой маленький. Ведь они могли спасти его. Но даже не попытались.
Совершенно измученная, я наконец заснула. И снилось мне, что я играю с маленьким Куфе, а он так заливисто смеётся, всё смеётся и смеётся, но вот уже, просыпаясь, я слышу низкий саркастический смех Эналы, обнаружившей исчезновение телевизора, утюга и радио. Я рассказываю ей про Али, а она говорит, что ничего удивительного, даже смешно. Потом, уставившись на меня, она язвительно спрашивает:
– А сама-то ты что думаешь – зачем он к тебе наведался?
– Просто соскучился.
Энала снова хохочет. Запрокинув голову.
– Да что ж ты такая наивная, иве! – с нажимом говорит она. – Прямо невинное дитя.
Ничего себе невинное.
– Я, между прочим, беременна, – вдруг выпаливаю я, и сама удивившись этому открытию.
– Я знаю, – спокойно говорит Энала.
– С чего бы это?
– А с того, что шея у тебя стала темнее, чем лицо. И тебя рвёт постоянно. И на запахи реагируешь. Что собираешься делать?
Где-то у соседей бормочет радио, по телику в нашей гостиной начинаются утренние новости, предваряемые музыкальной заставкой со свистом орла. Сразу же вспомнился Тате, к горлу подкатил ком.
Что бы он сказал мне сейчас? Я знаю, что он бы мне посочувствовал. Но ничего, когда-нибудь я завяжу с такой жизнью, пойду учиться, как он мечтал. Выучусь на медсестру. И снова буду ходить в церковь.
Слух резанули слова диктора: «Новости Лусаки: в одной из выгребных ям Чаисы сегодня обнаружено тело мёртвого младенца. За месяц это уже третий подобный случай. Предлагаем вашему вниманию репортаж Анастасии Нчимуньи».
«Это ж кем надо быть, чтобы убить собственного ребёнка? Этим вопросом задаются нынче многие жители Лусаки. Сегодня один из жителей наткнулся