Ей было понятно.
— И с вами живет…
— Марика — моя девушка.
Здорово. Это очень здорово — жить там, где хочется, да еще и не одному.
— А она тоже пришла сюда исполнять желания?
— Тоже.
Теперь ее собеседник улыбался. Она не ошиблась — у него был очень красивый рот, мягкий, спокойный, как и характер.
— Вы не волнуйтесь…
— Да я не волнуюсь, — Райна напряглась. Всегда напрягалась, когда кто‑то пытался уличить ее в слабости. Но Майкл не пытался — она поняла это, когда посмотрела на него снова. А следом услышала слова.
— Если уж эти парни взялись вас проводить, они проводят. Доведут куда угодно и сохранят живой и невредимой.
— Я знаю. Я им верю. Они… хорошие.
Собеседник кивнул. Не стал больше ничего добавлять. И ускоряться не стал.
Так, шагая бок о бок, они и дошли до леса.
*****
(Jesse Cook — Into he Dark)
Стемнело неожиданно быстро.
Потрескивал поленьями, унося искры в алмазное небо, разведенный на скорую руку костерок. Майкл ушел, сказал "дела" — попрощался, уверил, что вернется завтра.
Райна радовалась — хорошо, что вернется. Может, они снова о чем‑нибудь поговорят, а, может, просто пройдутся рядом, как сегодня. С ним было хорошо и без слов.
В рюкзаках, что несли с собой ее провожатые, нашлись четыре одноместные палатки — ей досталась самая маленькая, треугольная и, на ее взгляд, самая уютная. В палатках раскатали коврики, закинули внутрь тонкие, но теплые одеяла. Специально для нее отыскали надувную подушку. Она обошлась бы и без нее — несмотря на ошибочное мнение остальных, не так уж сильно она нуждалась в комфорте. Ну и что, что жила в пентхаусе и носила дорогой спортивный костюм, на который, как она заметила, изредка косились остальные?
Это все Рид. Без него она до сих пор работала бы секретаршей или уборщицей. Или вообще бы продолжала скитаться по приютам для бездомных.
Зачем‑то вспомнился Джокер, даже не он сам — его тень, силуэт. Еще живой когда‑то человек — дурак, наверное, но ведь мертвых не судят.
Сидя на пахнущем мхом бревне Райна думала не о нем самом, а о том, как странно повернулась жизнь: не встретила бы его в чате, не опустилась бы до самого дна и не получила бы шрамы, и этот поход бы не состоялся. Не подписала бы Комиссия свой страшный приговор, не встретилась бы Дора и ее юрист, не нашелся бы совершенно "случайно" долгожданный и "долгоискомый" ею Аарон.
А теперь вот нашелся.
Хитро. И слишком сложно, чтобы думать о том, что все произошедшее есть великий замысел Великого Творца. А вообще, как знать.
Выданный ей сухой паек Райна жевала медленно — не привыкла есть, не запивая чаем. К тому же сухая полоска непонятно чего пахла не то рыбой, не то мясом и почему‑то, несмотря на голод, вставала поперек горла. Наверное, сказывалась усталость. Шутка ли, в один день пройти "площадку", а потом еще прошагать несколько километров на гудящих ногах? И потому кусок в горло не лез.
А они, вероятно, думали, что она — сноб. Что привыкла лишь к роскоши и ресторанным блюдам — вот посмеялись бы, если бы узнали, что Райна все это время питалась черствым хлебом, булками, сыром и колбасой.
Сноб. Да.
Возможно, она им в какой‑то момент и стала. Не снобом даже — просто дурой. Той самой Марго, которая, ожесточившись, зачем‑то ставила на колени всех встреченных на пути особей мужского пола — никак не могла перестать мстить почившему уже Джокеру.
Сломал.
Обидно. Не потому что сломал, а потому что поддалась. Унизилась сама, унижала других, по странной причине решила, что найдет в этом если не удовлетворение, то секундную злую радость. Вот только не было ее — радости. Месть не оставляет на языке вкуса победы — месть разъедает душу.
Зубы автоматически грызли паек; сыпались на колени крошки.
На нее никто не смотрел — говорили о своем. Сидели по другую сторону костра, пили из складных походных кружек горький чай, общались — упоминали то некую Элли, то Марику, то кота Арви. Какой такой кот? Чей? И кто такой вечно задеваемый в беседе Дрейк?
Райна не знала никого из них.
Да и пусть — ей было не до беседы — она смотрела на Аарона. Осторожно, чтобы не привлекать внимания, наблюдала за его лицом, мимикой, жестами. Ловила адресованные не ей мимолетные улыбки. Она собрала бы их все — эти улыбки. Все бы отдала, чтобы их стало больше, чтобы его брови никогда не хмурились. И за то, чтобы иметь возможность подойти ближе, провести рукой по его лицу, погладить по волосам, стереть из глаз усталость.
Он так и не залечил шрам. "Ее" шрам.
Сидел на бревне, держал в руках кружку, кивал собеседникам, на нее не смотрел. А сердце Райны заходилось от грусти: как же это сложно — быть рядом и не иметь возможности не то, что коснуться, а даже просто поговорить.
Он не разговаривал с ней. Вообще. Может, подумал, что она изменилась, а, может, плохо помнил и в отличие от нее никогда не ценил те времена на Восьмом. Это все иллюзии — жизнь ими полна. Представил то, чего нет, и держишься за выдумку, за бесценную мечту, как за спасительный плот, а другой человек живет своей жизнью и в ус не дует. Зачем ему чужие мечты?
Блестело в свете пламени на пальце тонкое кольцо. То самое, что стало для ее сердца удавкой.
Занят.
Ее. И занят.
Вот только Райна все равно не могла оторвать от него взгляд. Кто знает, как повернется жизнь дальше? Будет ли возможность посидеть пусть не рядом, но недалеко — полюбоваться фигурой, обласкать лицо взглядом, впитать ушами голос.
У нее в жизни не так много, но есть этот самый момент. И Аарон по другую сторону костра.
И глупые мечты, которые не уходили.
Райна смотрела на него так долго, пока не почувствовала, что увлажнились от слез и от жалости к себе глаза. Жизнь бывает несправедливой. Почему? Риторический вопрос.
С ней никто не говорил, ни о чем не спрашивал.
Паек закончился.
Она отхлебнула остывшего чаю, стряхнула с коленей крошки, поднялась с бревна и отправилась к себе в палатку, зная, что никто не пожелает ей "спокойной ночи".
И все равно шепнула, не глядя на других, "спокойной ночи".
Треск раскачиваемых ветром сосновых веток в вышине был ей ответом.
*****
Все это время он делал вид, что не замечает ее взгляда.
Ночь, треск поленьев, друзья рядом. Крепкая заварка в кружке, искры в небо, бежевые угли. Хорошая ночь, дивная. Свежо и сыро вокруг, холодит затылок вечерний воздух, неспешно течет беседа.
Ему бы подумать о себе, о "Милке", о том, что случится тогда, когда он вернется домой.
О Милке не думалось.
Канн изредка, когда та опускала голову или отводила взгляд, смотрел на Райну.