раз судьба смилостивилась над ним. Он полз к истекавшему кровью солдату, и тут совсем близко от него упал снаряд. Думал — конец, а снаряд вспорол землю и… не разорвался. Один случай из тысячи, наверное. Не веря в спасение, Сергей отполз подальше от этого места. Отдышался. Бойцы говорили потом: «В рубашке наш фельдшер родился». Будто и впрямь чья-то милосердная рука отвела от него смерть.
А здесь, на плацдарме, она была рядом. Богомолов смотрел ей в лицо, когда с группой минометчиков был в засаде и внезапным огнем задержал прорвавшихся вражеских автоматчиков. Она, смерть, и сейчас подкрадывалась к высоте среди деревьев, откуда слышались крики и стрельба.
Огонь на себя
Когда Богомолов, прикрывавший отход своей группы, добрался до траншеи, где минометчики заняли круговую оборону, старший лейтенант Тихмянов сказал себе: «Теперь все здесь». Сколько же их осталось? Командир батареи обвел взглядом позицию, но всех минометчиков увидеть не смог. Круговая оборона разбросала людей по видимым и невидимым скатам высоты. По докладам он знал: из всего численного состава батареи в строю осталось 19 бойцов.
«Какие люди!» — с гордостью думал о них командир. В батарее воины десяти национальностей, а живут и воюют как одна семья. Он знал, откуда приходят письма в батарею, кто с кем дружит. Водой не разольешь русского Медведева и украинца Литвиненко, волжанина Агафонова и киргиза Койлубаева. Крепче, сплоченней не бывает людей. Друг за друга жизни не пожалеют.
Воспользовавшись минутой затишья, Тихмянов пошел на левый фланг своей обороны. Сюда близко подходил лес, и тактическое чутье подсказывало, что здесь — наиболее опасный участок. Траншея полностью скрывала его. Рыли ее фашисты, выкопали на совесть. Думали здесь отсидеться, да не вышло: наша артиллерия и пехота вышибли врага с высоты, и теперь траншея служит нам — узкая, глубокая, с надежными брустверами.
Противник подтянул минометы и открыл огонь по высоте. Глубокие траншеи и окопы надежно защищали минометчиков. От огневого налета никто не пострадал. И когда фашисты ринулись в атаку, траншея ожила, ощетинилась автоматами, винтовками, карабинами.
— Экономьте патроны! Стрелять только прицельно и по команде! — крикнул Тихмянов.
Он осторожно приподнялся над бруствером и стал наблюдать. Гитлеровцы перебегали от дерева к дереву, приближаясь к высоте. Сверху хорошо было видно, как двое устанавливали на треноге тяжелый пулемет.
— Агафонов, уничтожить пулемет гранатой!
Агафонов был недалеко от командира батареи и занимал позицию в изгибе траншеи, что выходила углом вперед. В батарее он был самый сильный солдат. Волжанин, в четырнадцать лет переплывал всю ширь реки, а когда вырос — работал в порту грузчиком.
— Есть, уничтожить! — крикнул командиру Агафонов и со всего размаха бросил ручную гранату. Она описала в воздухе большую дугу, пролетела метров шестьдесят и разорвалась у самого пня, где вражеские солдаты установили пулемет. Огневая точка врага было уничтожена.
— Молодец, Агафонов! — похвалил Тихмянов солдата-богатыря. — Сколько у тебя гранат осталось?
— Три! Маловато, но жить можно.
Враг наступал методично, с нарастающей силой, по всем правилам тактики общевойскового боя: вначале тяжелые минометы обрушивали на высоту огонь, а затем поднималась пехота и шла в атаку. Были моменты, когда вражеские автоматчики приближались к нашей траншее на бросок гранаты.
Каждый стойко, мужественно оборонял высоту, каждый был героем. Абдукерим Койлубаев израсходовал весь автоматный диск и ждал, когда старшина Нестеров принесет патроны, а тот где-то задерживался. Привстав на сделанную в траншее выемку-ступеньку, Абдукерим не спускал глаз с противника. Кто-то из минометчиков сразил вражеского автоматчика. Тот упал в снег метрах в сорока от траншеи. Рядом с убитым лежал автомат. Абдукериму стало жарко. Он расстегнул полушубок, сбросил его в траншею, а сам кошкой выскочил на бруствер и побежал вниз. Солдат-минометчик видел только черный автомат на белом снегу рядом с убитым немцем. Подбежал, схватил автомат, вытащил из сумки убитого магазин с патронами, перевел дух и снова метнулся наверх, в траншею.
Такие вылазки за трофеями делали и другие бойцы.
Время тянулось медленно, минометчикам казалось, что этому дню не будет конца. Они отбили три атаки, но знали: будет и четвертая. Моральный дух поддерживала надежда на помощь, на выручку своих с того берега. Поднимало настроение и то, что, как бы и сколько бы ни рвался враг на высоту, всякий раз он откатывался под метким огнем минометчиков. Недаром подступы к высоте устилали десятки трупов вражеских солдат.
Бойцы-минометчики сражались до последнего, патрона. И киргизу Койлубаеву, и волжанину Агафонову, и сибиряку Медведеву — всем эта затерявшаяся в белорусских лесах высота была самым дорогим местом на земле. Как можно отдать эту высоту, если ее ценой крови два дня назад взяли наши пехотинцы!.. Как можно сойти с нее, пока есть оружие, патроны, гранаты, коль им приказано держать высоту — ключ к переправе до подхода подкрепления!.. Вот почему нет дороже и святее этой земли, этой высоты на западном берегу Черницы. И лучше погибнуть в бою, чем уйти, не выполнив приказ. Лучше смерть, чем позор…
Так думали все — офицеры, сержанты, солдаты, сражаясь из последних сил. А враг все теснее сжимал кольцо. Уже на исходе были патроны. Их оставалось по 10—15 штук на автомат и по 5—10 на карабин. В этой обстановке старший лейтенант Тихмянов вызвал к себе офицеров — Ефимова, Юрасова, Кузьменко. Пришел и Богомолов. У командира батареи был такой вид, словно он что-то мучительно пережил и на что-то решился.
— Вот что, — сказал Тихмянов, — хочу с вами посоветоваться о наших дальнейших действиях. Есть у меня одна мысль — вызвать огонь на себя. Другого решения в создавшейся обстановке я не вижу. Хочу знать ваше мнение…
Офицеры задумались. Ефимов и Юрасов поддержали решение командира батареи. Богомолов сказал твердо:
— Командир взвесил все и принял правильное решение. Я его тоже поддерживаю.
— Ну а вы что думаете? — обратился Тихмянов к младшему лейтенанту Кузьменко.
— Раз другого выхода нет, — ответил тот, — я за это решение. Мы погибнем, но и гитлеровцы найдут здесь себе могилу.
Офицеры довели решение командира батареи до бойцов. Они понимали, что другого выхода действительно не было. Понимали и то, что значит — вызвать огонь на себя. Им, минометчикам, не надо было объяснять, какую мощь представляют собой 120-миллиметровые мины, которые будут рваться на высоте. В сознании теплилась крохотная надежда на то, что в глубоких и узких траншеях они могут уцелеть. Не все погибнут, кто-то уцелеет…
— Пусть будет так, примем огонь на себя, но высоту врагу не отдадим, — сказал в раздумье парторг Нелепов.
Абдукерим Койлубаев сверкнул узкими глазами и сказал по-киргизски:
— Туруш керак!
— Ты что, Абдукерим?
— Будем стоять. Это моя