Марция – не так важно, но я хотел, чтобы один из них пришел и заметил меня; а что делать дальше – будет на их усмотрение. Либо я продолжу спать, либо, если они решат ко мне присоединиться, подвинусь, и мы займемся любовью.
Я представил, как один из них входит в комнату, подходит к кровати, берет персик, подносит его к моей затвердевшей плоти («Я знаю, ты не спишь») – и медленно прижимает мягкий, переспелый фрукт к моему члену, который пронзает мякоть прямо по линии впадины, так сильно напоминающей мне ягодицы Оливера. Эта мысль полностью мной завладела.
Я встал, взял со стола один из персиков и, надломив его до половины большими пальцами, вытолкнул косточку на стол; затем аккуратно поднес бархатистый, розовый плод к паху и начал входить в него до тех пор, пока разделенный надвое фрукт не скользнул мне на член.
Если бы Анкизе только знал, если бы он знал, что я делаю с одним из персиков, за которыми он ухаживал каждый день с таким раболепным усердием… Анкизе в большой соломенной шляпе день и ночь вытягивал сорняки из пересохшей земли своими длинными, узловатыми, мозолистыми пальцами. Его персики больше походили на абрикосы, только крупнее и сочнее.
Что ж, я уже познакомился с царством животных, теперь пришел черед царства растений. Дальше, видимо, пойдут минералы. От этой мысли я едва не рассмеялся.
Из персика сочился сок и стекал по моему члену. Если бы сейчас сюда вошел Оливер, я бы позволил ему сделать со мной то, что он делал утром. Если бы пришла Марция, я бы дал ей завершить начатое. Персик был мягким и в то же время плотным; когда я сумел наконец разломить его пополам, то увидел, что красноватая сердцевина похожа не только на анус, но и на влагалище. Держа по половинке в каждой руке, я принялся тереть ими член, не думая ни о ком конкретно и в то же время думая обо всех, включая и несчастный персик, который понятия не имел, что с ним творят, только подыгрывал – и в конце, возможно, даже получил от процесса определенное удовольствие. А потом мне показалось, что он шепчет мне: «Трахни меня, Элио, трахни сильнее», – и, через пару секунд, снова: «Я сказал, сильнее!» – и я стал перебирать в голове образы из произведений Овидия: не было ли у него персонажа, превратившегося в персик? И если нет, почему бы мне не создать парочку прямо сейчас?.. Скажем, неудачливый молодой человек и девушка, цветя юной красотой, обидели завистливое божество, а оно в отместку превратило их в персиковое дерево. И только теперь, три тысячи лет спустя, они наконец получили то, что было так несправедливо у них отнято, и молвили: «Я умру, если ты прекратишь, тебе нельзя прекращать, никогда…»
Эта история так меня возбудила, что без всякого предупреждения оргазм подступил совсем близко. Я чувствовал, что могу остановиться сейчас или – еще одно движение – и кончу; это я и сделал – осторожно, нацелившись точно в покрасневшую сердцевину открытого персика, словно в ритуале осеменения.
Что за безумие. Я откинулся назад, держа обеими руками персик, и с облегчением отметил, что не запачкал простыни соком – ни своим, ни персиковым. Поврежденный и побитый, словно жертва изнасилования, плод лежал на боку у меня на столе – опозоренный, бессловный и болезненный, пытаясь не пролить то, что я оставил внутри него. Наверное, я выглядел примерно так же прошлой ночью на кровати у Оливера, когда он кончил в меня в самый первый раз.
Я надел было майку, но потом решил остаться голым и забрался под простыню.
Позднее я проснулся, услышав, как кто-то поднял щеколду на ставнях, которые сначала открыл, а потом закрыл. Как однажды в моем сне, он подошел ко мне на цыпочках – не чтобы удивить, а просто не желая нарушать мой сон. Я знал, что это Оливер, и, по-прежнему не открывая глаз, протянул ему руку. Он схватил ее, поцеловал, а потом приподнял простыню и, казалось, удивился, увидев меня обнаженным. Мгновение спустя его губы вернулись туда, куда обещали сегодня утром. Ему понравился липкий вкус. Чем я занимался?
Я рассказал ему и кивнул на помятую улику, лежавшую у меня на столе.
– Посмотрим, что тут у нас.
Он встал и спросил, оставил ли я этот подарок ему.
Может быть. А может, я просто решил выкинуть его позже.
– Это то, о чем я думаю?
Я озорно кивнул и притворно устыдился.
– Ты хоть знаешь, сколько труда вложил в него Анкизе?
Оливер шутил, но мне казалось, будто он – или кто-то через него – задает тот же вопрос обо мне – о том, сколько сил вложили в меня родители.
Он вернулся к постели с половинкой персика в руках и осторожно разделся, стараясь не разлить его содержимое.
– Я совсем больной, да? – спросил я.
– Конечно нет – хотел бы я, чтобы все были такими больными, как ты. Хочешь, покажу больного?
Что он задумал? Я не решался ответить «да».
– Только подумай о том, сколько людей было до тебя: ты, твой дед, твой прапрадед, и все пропущенные поколения Элио, и те, кто жил далеко отсюда, все они – в этой струйке, которая делает тебя тем, кто ты есть. А теперь – можно мне попробовать?
Я помотал головой.
Он запустил палец в красную сердцевину плода и поднес его к губам.
– Пожалуйста, не надо. – Это было выше моих сил.
– Я никогда не выносил свой вкус. Но ведь это – ты. Так почему не надо?
– Я просто буду чувствовать себя ужасно.
В ответ он лишь пожал плечами.
– Послушай, ты не обязан этого делать. Я преследовал тебя, я ходил за тобой, и все, что случилось, – случилось из-за меня… Ты не обязан.
– Ерунда. Я хотел тебя с первого дня. Просто лучше это скрывал.
– Ага, конечно!
Я попытался выхватить у него персик, но своей свободной рукой он поймал меня за запястье и крепко его сжал – как делают герои фильмов, когда один заставляет другого бросить нож.
– Ты делаешь мне больно.
– Тогда отпусти.
Я смотрел, как он отправляет персик в рот и медленно его жует, глядя на меня так пристально, как не смотрят, даже когда занимаются любовью.
– Если захочешь выплюнуть – то пожалуйста, я не обижусь, правда, – сказал я, скорее чтобы просто нарушить тишину.
Он покачал головой. Я видел, что в эту самую секунду он пробует меня на вкус,