увидеть.
Абсурд.
– Мужчина, который привез ее сюда, тоже представился мужем, – без доли сочувствия отвечает.
Проклятье.
Главное, не впадать в панику и не послать эту мымру туда, откуда не очень приятно ей будет возвращаться. При таком подходе мне светит только ожидание на лестнице с обратной стороны двери.
Я выдавливаю из себя улыбку. Настолько, насколько вообще она возможна в моей ситуации. Передо мной образ Ляльки маячит. Ей, наверняка, больно, одиноко и страшно. Твою ж мать, она беременная, и последнее, что я должен делать, это выносить мозг девчонки напротив.
– Я ее муж, – еще раз чеканю свою правду.
И, между прочим, практически во всех религиях у женщины может быть только один муж – первый. Неважно, сколько разводов она потом прошла. В глазах церкви эта женщина принадлежит только одному мужчине. В данном случае – мне. И, видит бог, убью каждого, кто к ней прикоснется.
Наверное, было что-то в моем голосе или взгляде, что медсестра сжалилась и коротко кивнула.
Я тут же почувствовал, каким мое тело было напряженным. Каменным. А сейчас, с выдохом, чуть расслабился.
– Она на втором этаже. В патологии.
– Что с ней?
– На этот вопрос Вам ответит врач. Ее привез мужчина, я Вам говорила. Вроде бы, она упала…
– Понял.
Не дослушав, устремился к лестнице, перепрыгивая через ступеньку.
Живот и желудок скручивают от беспокойства, разогнуться сложно, потому что резь пронзает все тело, стоит выпрямиться.
Нам всегда кажется, что случиться может с кем угодно, но не с нами. Такой вот защитный механизм. А если что-то случается, вгоняем себя в ступор и не хотим верить.
Добежав до нужного отделения, смаргиваю мигающее название над дверью и, стараясь усмирить бьющееся сердце, иду по коридору. В ушах треск ламп, в носу блевотный вкус лекарств и спирта. Убойная смесь, от которой хочется убежать.
Оскар сидит у палаты. Его ноги широко расставлены, а локтями он упирается на колени, голова повисла. В таком состоянии человека лучше не трогать.
И я чувствую его состояние. Это что-то похожее на беспомощность и злость в одном флаконе.
– Что произошло? – без приветствий задаю свой вопрос, который мучает меня и терзает.
Брандт поднимает голову, и я вижу, как его глаза наполняются виной. Как вода в графине.
Он не говорит ни слова, только смотрит. Между нами немой диалог. Все вокруг перестает существовать, темнеет, становится тише, исчезает. Лишь Брандт и я.
Мороз по коже проходится от его взгляда, и я понимаю, что в его силах уничтожить меня после одного телефонного звонка.
– Оля призналась, что беременна. Мы… ругались.
Сука.
Сухожилия выкручивает своими словами. И вырывает. Я цепями себя привязываю к металлическим сиденьям, чтобы не ринуться к нему и не набить морду. И плевать, что за это мне будет. Иррациональное желание для взрослого человека, но эмоции просто на горле стягиваются и не дают дышать и мыслить здраво.
– Что ты с ней сделал? – цежу гневно. Чуть пена изо рта не вытекает.
– … Она стояла так близко к краю. И оступилась.
Руки трясутся, ноги не держат. Я поверить не могу в случившееся.
А если бы я не дал ей уйти? Запер бы на хрен дверь? Не позволил бы снова оставить меня?
В какой-то момент мы начинаем винить себя, когда вины, в общем-то, и нет.
– Это твой ребенок, – отчего-то считаю важным сказать.
Меня знобит от этой фразы, и я перестаю контролировать не то злость, не то зависть. Ведь я мечтал, что у нас с Олей будет ребенок. Сын. Маленький мальчишка с глазами как у Ляльки.
И после ухода Ольги я запрещал себе испытывать эти чувства. Снова запер нереализованные мечты под замок, потому что думать о них, чувствовать, представлять очень сложно и больно.
Все вырывается на поверхность как гнилая труха.
– Врач сказал, что срок семь недель. Это мой ребенок… был.
– Что?
– Из-за механической травмы живота произошло кровотечение и отслойка плаценты. У Оли выкидыш.
Говорит сухо, безэмоционально, а я орать готов, просто вцепиться ему в глотку и не отпускать, пока его кровь не вытечет вся.
Перед глазами блеклая картинка, которая постепенно окрашивается в бордовый цвет венозной крови.
Не уверен, кто в меня вселяется, но явно тот, кто мало думает о последствиях. Только о несправедливости и боли, что душит и убивает.
Я делаю шаг, приближаясь к Брандту. Не колеблясь больше ни секунды, бью в челюсть и слышу характерный хруст кости.
глава 33
Макс.
Брандт только глухо выдыхает, прижимая руку к носу, из которого потоком хлынула кровь.
Я остаюсь стоять как вкопанный с тяжело, но часто поднимающейся грудью. Перед глазами плывет, а сердце истошно стучит. На вылет.
Вот я и вмазал ему.
– Легче стало? – спрашивает равнодушно.
У него, возможно, сломан нос, а он говорит, как деревянный и бездушный хрен.
– Потому что я не собираюсь больше подставлять себя под твой удар, – продолжает.
Тут я понимаю, что изрядно поспешил, награждая его своим ударом. Брандт кажется крупнее и сильнее меня. Возможно, он занимается боями или что-то в этом роде. Я же просто посещаю спортзал и далек от всяких драк. Да я вообще психолог, у которого сейчас внутри постапокалиптические действия творятся.
– Почему она оказалась на краю лестницы? Почему не смог ей помочь? – практически выкрикиваю.
Меня все еще штормит, поднимая со дна необоснованную злость и обиду на случившееся.
– Мы ругались, я тебе уже говорил, – тоже выкрикивает.
Его слова отлетают от стен. И меня мало заботит, что мы в больнице не одни и, скорее всего, те, кто сейчас