— Хлеборезка!
— Мишаня! Отпускай Кирпичному! — крикнул черный и скрылся в проем двери, откуда несся хлебный дух.
Появился тот, кого, видимо, назвали Мишаней, неся впереди себя лоток, где в два рядка блестели черным глянцем ароматные буханки.
Надя схватила лоток, да не удержала, и хлеб посыпался на пол.
— Чего же ты, кулема! — заругался Мишаня. — Держать надо!
Вылетел Мансур и тоже гаркнул басом.
Надя нагнулась, и с полными глазами слез, стала подбирать с полу хлеб, но лоток поднять не могла, не было сил.
— Помогай надо деуска, — сказал маленький человечек. — Тяжело ей.
— Тяжело — не берись! — буркнул черный и одной рукой поднял с пола весь лоток.
Дверь отворилась, и Пятница ввалился через порог.
— Скоро ты? Сколько можно ждать! Быстро давай! — рассерженно обратился он к Наде.
— Тебе чего? Откель явился? — Лохматая громада Мансура с лотком в руке зависла над Пятницей.
— За ней пришел, в зону надо вести, копается долго, — нисколько не испугавшись, пояснил он.
— Да ты что? Иль зечка, что ли?
— Зечка она, зечка! — ответил за Надю Пятница. Удивительно, как быстро изменились пекари: забегали, засуетились.
— Так бы сразу сказала!
Вслед за Мансуром Мишаня быстро отволок все лотки, и хлеб мигом перекочевал на полки в хлебный ящик, что стоял в санях.
— Спасибо, спасибо, — только и успела поблагодарить их Надя.
— Ты теперь всегда будешь ездить? — спросил Мансур и улыбнулся белыми крепкими зубами.
— Кто знает, я человек подневольный, как скажут.
— Давай, давай, пошла! Нечего лыбиться тут, — сердито сказал, дернув поводья, Пятница. На пороге Надя обернулась.
— До свиданья!
Пекари смотрели ей вслед, как показалось, грустно и сочувственно, и от этого вся обида ее прошла. «Хорошие они», — подумалось ей.
Наступила долгая полярная ночь и сравняла все часы. Не было утра, не было дня и вечера, только ночь и сизые сумерки. К этому трудно было привыкнуть. Хотелось спать, спать не пробуждаясь. Хорошо еще, что в хлеборезке был самодельный репродуктор. Из этого черного решета доносились свистящие, хрипящие звуки, и при желании можно было узнать время.
Когда-то Дина Васильевна сказала Наде: «Человек так создан, что ему хорошо, когда чуть лучше, чем другим. Если ему хуже других, он угнетен, его гложет зависть, он злобится. Если несоизмеримо лучше, он будет бояться за свое благополучие. Но если человеку чуть лучше, чем другим, тогда ему хорошо, он почти доволен, ибо все постигается в сравнении». Конечно, ей лучше, чем тем, другим, и было бы совсем сносно, когда б можно было поговорить с кем-нибудь, расспросить, подружиться в конце концов, но капитан ЧОС строго предупредил:
— Замечу посторонних или какие сборища, вылетишь пробкой!
Среди этих женщин, одетых так одинаково, что если смотреть на идущую колонну издалека, выглядят они как единый черно-серый монолит, и только вблизи можно было различить их лица. Молодые, миловидные, изнуренные, усталые пожилые, угрюмые, с недобрым взглядом или понурые, безразличные, покорные своей горькой участи.
Хотелось узнать их поближе, спросить: «Как дошли вы до жизни такой, что возненавидели Советскую власть, ругали вождей, поносили партию, не желая строить светлое будущее своей Родины?» А, возможно, были оклеветаны и осуждены невинными, как и она? Ведь не могло быть у самого справедливого и ГУМанного правительства столько врагов, а тем более молодых женщин?
Как-то раз, встретив Надю в зоне, ЧОС окликнул ее:
— Эй, Михайлова, погодь!
Она остановилась. ЧОС сунул ей в руки небольшой лист бумаги, отпечатанный на машинке.
— На-ка вот! Грамотная? Читай, читай! — приказал.
Листок гласил:
ОЛП Кирпзавод № 2.
Норма отпуска хлеба при выполнении задания на 100 %.
1. Бригады кирпичного завода.
а) Горячие цеха, (посадка и разгрузка гофманских печей, формовка, откатка) 0,7 кг.
б) Бучильный цех, конвейер, погрузка автомашин, разнорабочие 0,6 кг.
2. Рабочие бригады за зоной. Подъемка ж-д путей, продбаза, разгрузка угля, леса, балласта. Разное 0,6 кг.
3. Зона,
а) Обслуга, (пищеблок, баня-прачечная, санчасть, пр. службы быта). В том числе работающий интруд 0,5 кг.
При невыполнении нормы — штрафные 0,4 кг.
Бур, карцер 0,3 кг.
Дальше шли имена начальства, которые решили, постановили, написали и подписали этот важнейший документ.
Надя обратила внимание — подпись ЧОСа стояла последней.
— Прочитала! — сказала она, возвращая листок.
— Все поняла? Прилепи у себя в хлеборезке, да на видном месте, над столом! Давай действуй, коль все поняла!
Понять было нетрудно, что написано, но понять, как можно просуществовать, работая целый день на пайке в 0,4 кг, или в буре на пайке в 0,3 кг., просто немыслимо! А еще того труднее понять, как можно заработать в гофманской печи — 100 %!
— Да, вот еще! — вспомнил ЧОС. — Ты мне на пересылке, что там про театр талдыкала?
— А что такое?
— А то! Тебя в хлеборезку взяли, чтоб ты в самодеятельность ходила. Что ж ты?
— Когда я буду ходить?! И так еле справляюсь, стоя сплю.
— Пойдешь на общие в карьер, там на лопате выспишься, — пригрозил он.
Угроза подействовала: «Выгнать на общие ему ничего не стоит, и жаловаться некому», — подумала Надя и в тот же вечер отправилась в столовую-клуб, где на сцене проходили репетиции лагерной самодеятельности.
Голосистые и бойкие украинки, «почикайки», как их здесь называли, хором пели какую-то залихватскую песню. Молодые и задорные, они совсем не выглядели уставшими, отработав свои 12 часов на морозе, да еще час простояли под вахтой, пока дежурные обыскивали и ощупывали их с ног до головы. Аккомпанировала им женщина, строгая и сердитая, недовольная чем-то, или ей не нравились певцы? Наконец хор смолк, и все повернулись к двери, где стояла Надя. Аккордеонистка тоже повернула голову и неприветливо спросила:
— Чего тебе надо?
— Я пришла в самодеятельность, меня…
— Вижу, что не в баню, — перебила ее женщина. Хористки громко засмеялись, найдя ее ответ остроумным.
— Тише вы! — осадила их она. — А что ты можешь?
— Петь!
— Вставай в хор, учи слова..
— Нет, я хочу одна петь.
— Одна петь! Она хочет одна петь, — переглядываясь, захихикали хористки.
— Ты-то хочешь, да зрители захотят ли тебя слушать?
— Меня капитан ЧОС прислал, — живо возразила Надя, желая этим показать, что отнюдь не навязывается.
— Может, он сам с тобой дуэтом желает спеть, — не скрывая насмешки, презрительно фыркнула аккордеонистка и, желая позабавиться над новенькой, милостиво согласилась: — Ладно уж, спой для пробы…