Словно бы двадцатый век сделал широкий жест, и объявил эти несколько квадратных милей запретной зоной.
Анафема вытащила из картотеки еще одну карточку и положив ее на стол, подтолкнула к Ньюту.
2315
Кто говорит, будет то в городе Лондоне,
…на 4 года раньше (до 1664 г. Новый Амстердам)
кто в Нью-Йорке, но все они Неправы,место это Таддес Фильд,
…Тэдвилль, Норфолк…Тардесфильд, Дэвоншир…Тэдфилд, Оксфордшир
велика его сила пребудет словно рыцарьна земле своей, и делит мир
см. Откровение, 6–10.
на четыре части, и приносит он бурю.
– Мне пришлось перерыть кучу справочников по графствам, – сказала Анафема.
– Почему здесь номер 2315? Это раньше, чем другие.
– Агнесса не слишком заботилась о правильной последовательности. Я думаю, она вообще не всегда понимала, что куда относится. Я же говорю: мы столько лет потратили на то, чтобы разработать хоть какое-то подобие системы, как их расставить.
Ньют просмотрел еще несколько карточек. Например:
1111
И придет Великий Пес,
? Что-то про Бисмарка?
И Две Силы будут тщетно взиратьибо он идет за гласом Хозяина,
…?
а куда им неведомо, и он наречетего, по природе его, и Ад
Шлезвиг-Гольштейн?
избегнет его.
– Здесь Агнесса выражается очень туманно. Для нее это необычно, – заметила Анафема.
3017
Вижу, как Скачут Всадники АпокалипсисаЧетверо, близя Конец, и
Муж = Пан, Дьявол, «Процессы ведьм в Ланкашире», изд. Брюстер, 1782 (??)
Ангелы Ада едут с ними, иТрое Восстанут. А Четыре
Похоже, добрая Агнесса здорово набралась той ночью – Квинси Деталь, 15 окт. 1789 г.
и Четыре вместе будут Четыре,и Темный Ангел своего Поражения,
Согласна. Все мы люди, увы. – Мисс О. Джей Деталь, 5 янв. 1854 г.
но Муж тщится взять Свое.
– Почему прекрасные и точные? – спросил Ньют.
– «Прекрасные» в данном случае значит полезные или аккуратные, – сказала Анафема таким скучным тоном, словно ей уже приходилось это объяснять. – Раньше было и такое значение.
– Слушай… – начал Ньют.
Он уже почти убедил себя в том, что никакого НЛО не было, что это была игра его воображения, а тот тибетец мог быть… ну, еще немного и придумается, в любом случае это точно был никакой не тибетец, но он все сильнее и сильнее ощущал, что находится в одной комнате с очень привлекательной женщиной, которой, похоже, нравился, или, по крайней мере, не был противен, что с Ньютом, без всякого сомнения, случилось впервые. Надо признать: здесь, похоже, происходит масса всяких странностей, но если сильно постараться и искусно направить лодку здравого смысла против бушующего течения очевидных доказательств, можно притвориться, что это все, скажем, метеозонды, или Венера над горизонтом, или массовая галлюцинация.
Короче говоря, чем бы сейчас ни думал Ньют, только не собственными мозгами.
– Слушай, – сказал он. – Не может быть, чтобы конец света наступил прямо сейчас. Ну погляди вокруг. Никакой особенной международной напряженности… ну, то есть, не больше обычного. Почему бы не оставить это, как есть, на некоторое время, и, ну, не знаю, может, сходим на прогулку, или… ну, то есть…
– Ты что, не понимаешь? Здесь что-то есть! Что-то влияет на все это место! – воскликнула Анафема. – Оно искривило лей-линии. Оно защищает Тэдфилд от любых перемен. Оно… оно… – Она снова почувствовала, как от нее ускользает мысль, которую ей никак не удавалось уловить, которую ей было запрещено уловить, как сон, который забывается при пробуждении.
Окна задребезжали. Ветка жасмина под ветром принялась настойчиво стучать в стекло.
– Но я никак не могу на него настроиться, – сказала Анафема, сжав пальцы. – А я пыталась по-всякому.
– Настроиться? – переспросил Ньют.
– Я пробовала маятником. И теодолитом тоже. Я ведь экстрасенс. Но он как будто все время движется.
Ньют все еще достаточно владел собственным сознанием, чтобы перевести ее слова на доступный ему язык. Когда тебе говорят «я ведь экстрасенс», по большей части имеется в виду, что «у меня чрезмерное, но банальное воображение» или «я крашу ногти в черный цвет» или «мне нравится разговаривать с моим попугайчиком»; однако когда это говорила Анафема, это звучало так, словно она признавалась в болезни, передавшейся ей по наследству и причиняющей немало неудобств.
– Армагеддон все время движется? – спросил Ньют.
– Во многих пророчествах говорится, что сначала должен явиться Антихрист, – сказала Анафема. – Агнесса всегда пишет «он». А я не могу его…
– Или ее, – заметил Ньют.
– Что?
– Может, это она? В конце концов, на дворе двадцатый век. Век равных возможностей.
– Мне кажется, ты недостаточно серьезно все это воспринимаешь, – сухо сказала Анафема. – В любом случае, здесь совсем нет зла. Вот чего я не понимаю. Только любовь.
– Прошу прощения?
Она беспомощно посмотрела на него.
– Это очень трудно описать, – сказала она. – Что-то или кто-то любит это место. Любит каждую его частичку, и с такой силой, что эта любовь защищает и охраняет его. Любит глубоко, мощно, яростно. Как может здесь начаться что-то плохое? Как может в таком месте начаться конец света? В таком городке хочется растить детей. Это рай для ребенка. – Она слабо улыбнулась. – Ты бы видел местных детей. Таких не бывает! Они как будто из журнала для мальчишек! Разбитые коленки, «круто!», «стопроцентно!»… и…
Она уже была совсем близко. Она уже почти ухватила ту самую важную мысль за хвост, она…
– Что это за место? – спросил Ньют.
– Что? – вскрикнула Анафема, и мысль, весело помахивая недосягаемым хвостом, снова скрылась из виду.
Ньют постучал пальцем по карте.
– Здесь написано – «заброшенный аэродром». Вот здесь, смотри, к западу от Тэдфилда…
Анафема фыркнула.
– Заброшенный? Не верь глазам своим. Во время войны там была база истребителей. А уже десять лет там располагается американская база ВВС «Верхний Тэдфилд». И пока ты не успел ничего сказать, ответ – нет. Я терпеть не могу это, чтоб его, заведение, но полковник, который там командует, в здравом уме. Намного более здравом, чем ты, скажем. Господи, да у него жена йогой занимается!
Итак. Что же она только что говорила? Дети здесь…
Она почувствовала, как поток мысли уходит в песок бессознания, и вернулась к более личным соображениям, которые как раз, запыхавшись, догнали ее. Ньют, если смотреть непредвзято, был вполне ничего. А что еще лучше, хотя ей предстояло провести с ним остаток жизни, не так уж долго он будет рядом, чтобы успеть надоесть.
По радио говорили о джунглях Амазонки.
Только что выросших.
Пошел град.
* * *
Градины рвали в клочья листву над тропинкой, по которой Адам повел ЭТИХ в карьер.
Бобик трусил рядом, поджав хвост, и скулил.
Так нечестно, думал он. Я только-только приноровился к крысам. Только почти уже разобрался с этой вонючей овчаркой через дорогу. И вот Он собирается покончить с этим, а мне опять бегать с горящими глазами за заблудшими душами? В чем смысл? Они не убегают, и вкуса в них никакого…
Мысли Уэнслидейла, Брайана и Язвы были не столь упорядочены. Они понимали лишь, что пытаться не идти за Адамом столь же бессмысленно, как пробовать взлететь: попытка противиться той силе, которая вела их за собой, приведет лишь к многочисленным переломам ног, а идти все равно придется.
Адам вообще ни о чем не думал. Что-то вскрылось в его сознании и полыхало ярким пламенем.
Повинуясь его безмолвному приказу, они уселись на ящик.
– Здесь мы все будем в безопасности, – сказал он.
– Э-э… – сказал Уэнслидейл, – а ты не думаешь, что наши мамы и папы…
– О них не беспокойтесь, – величественно заявил Адам. – Я могу сделать вам новых. И тогда не будет никаких «полдесятого чтоб уже спал». Вам можно будет вообще никогда не ложиться спать, если не хочется. Или прибираться в комнате, и все такое. Просто предоставьте это мне, и все будет отлично. – Он одарил их безумной ухмылкой. – Сюда едут друзья, – доверительным тоном сказал он. – Они вам понравятся.
– Но… – начал Уэнслидейл.