еда на вкус была как картон.
Мама как раз говорила мне о том, как я красива такой, какая есть, когда рядом с нами возникла старушка.
– Амелия-Роуз? – Она замигала.
Соседка Мэтти, та самая «Суп-с-мацой». Из сетчатой сумки торчали банки с консервированным хреном и маринованными огурцами «Миссис Элсвуд».
Мама одарила ее вежливой улыбкой и осведомилась, как ее дела. Старушка вытянула шею и, понизив голос, сообщила:
– Вчера ко мне приходили…
– Кто?
– Полицейские, – гордо ответила миссис Коэн. – Поздно, ближе к восьми вечера. Я уже успела переодеться в ночную рубашку.
– Что они хотели? – спросила я, сложив на груди трясущиеся руки.
– Искали Мэтти.
Мне как будто вспороли живот. Вот-вот вывернет. Не знаю, что почувствовала мама, только лицо у нее стало белым как мел.
– Что спрашивали?
Миссис Коэн поставила авоську на землю, развела ладони, будто взвешивала фрукты.
– Странно все это.
– Что именно? – В мамином голосе промелькнуло нетерпение и что-то еще. Кажется, паника.
– Выясняли, видела ли я, что он приходил поздно в ночи убийств. – Она закрыла глаза и покачала головой. – Ну и дела…
Мама так сжала ручку сумочки, что побелели костяшки. На виске запульсировала жилка.
– Не думают же они…
– Мэтти? Такой мужчина? Конечно, нет. Сказали, что так положено. Проверяли всех одиноких мужчин в Кэмдене. «Протокол» у них такой.
Мама прочистила горло, прежде чем заговорить:
– И вы смогли…
Старушка смотрела на нее в замешательстве. Поправила очки, словно это помогало лучше слышать.
– Смогла что, дорогая?
– Подтвердить, где и когда он был, – пояснила я. Мое сердце заходилось.
Миссис Коэн похлопала меня по руке. Ладонь у нее была теплая, ногти покрыты коралловым лаком. На пальцах старомодные кольца «Ярдли Лавендер».
Забавно, как работает память… Я прекрасно помню, как она выглядела, как было душно от горячих батарей, как пахло жженой пылью. И совсем не припоминаю, что же я сказала дальше, от чего стал гореть желудок и к горлу подступила тошнота.
– Я не смогла ответить. В моем возрасте… – Она задумалась. – Я сказала им, какой Мэтти чудесный человек. Вежливый, услужливый, дай Бог ему здоровья. Работает так много, сколько времени проводит в кризисном центре… Надеюсь, начальство его ценит.
– Вы сказали об этом полиции? – уточнила мама.
– О чем?
– Что он работает допоздна.
– Нет, дорогая, не говорила. Думаешь, стоило?
– Нет, не думаю.
Прозвучало это неуверенно.
– Ты поверила? – спросила я у мамы, когда мы сели в «Вольво» и тронулись в сторону дома. Сердце мое бешено колотилось.
– Чему?
– Что полиция приходила к ней просто так?
Она тяжело вздохнула:
– Честно, я уже не знаю, чему верить.
Все оставшееся время мы молчали. Я смотрела в окно, мама – на дорогу.
Тем вечером курьер привез охапку цветов. Двадцать четыре розы с длинными стеблями и открытка с медвежонком, обнимающим красное сердечко. На обороте почерком Мэтти: «Ты – смысл моей жизни. М.».
Не разворачивая упаковки, мама оставила цветы на кухонном столе.
К утру розы завяли.
Глава 50
Мой мир рухнул через три дня после того, как увяли цветы. Мне дали грамоту за успехи в английском, а Джоуи Питерсон похвалил мои кроссовки. День обещал быть замечательным.
Я вышла из школы после нетбольной[32] тренировки, раскрасневшаяся; собранные в хвост волосы растрепались. Мама ждала у ворот.
Со мной было несколько девочек, также получивших свою дозу адреналина и эндорфинов. Мы возбужденно болтали и придумывали друг другу глупые прозвища.
– Лиза Джексон, тебя можно звать КМШ.
«Красивая молодая штучка», как в свежем хите Майкла Джексона.
– А Рейч будет Крекером.
– Крекером?
– Рейчел Джейкобс, «Крекеры Джейкобс». Ясно?
– Я не…
– Или хочешь быть сырным печеньем? Поддержи, Софи!
– Как ты меня на площадке?
– Ха-ха…
– Тебя, наверное, отберут в команду, Софи, – вмешалась Лиза. – Ты сегодня зажигала.
Я вспыхнула от удовольствия:
– Ты так думаешь?
– Да. У тебя все классно получается, как раньше.
Стараясь сохранять невозмутимый вид, я отвернулась, чтобы скрыть улыбку.
Я действительно вернулась в форму. Гора упала с плеч, а до этого, с тех самых пор как опубликовали фоторобот, меня словно придавили бетонной плитой. Я пропускала простые передачи, роняла мяч. Сегодня обошлось без ошибок, и я дважды заработала нам очки.
Прошло уже три дня с тех пор, как мы столкнулись с миссис «Суп-с-мацой», а к нам никто не приходил, не стучал в дверь и вопросов не задавал. Даже мама расслабилась. Полиция, очевидно, исключила Мэтти из списка подозреваемых. Беспокоиться было не о чем. Ирландия, показания свидетелей и даже эпизод с кофтой ничего не значили.
– О чем я только думала, – сказала мама. – Какая глупость.
– Я же говорила.
– Если честно, ты ни капли не сомневалась?
– Нет, – солгала я.
Мы с подружками выбежали из дверей школы.
– Софи, это твоя мама? Там, у ворот…
* * *
Она меня увидела и помахала. На ней был костюм, в котором она ходила на работу, и оранжевый дождевик.
– Увидимся, – промямлила я на прощание и зашагала к маме. Руки в карманах, лицо горит.
Остальные неторопливо побрели прочь. Они шагали так близко друг к другу, что руки соприкасались, головы покачивались в такт, и было не разобрать, где чьи волосы.
– Что ты здесь делаешь? – прошипела я.
– Проезжала мимо и решила тебя подбросить.
– Проезжала мимо? Почему ты не на работе?
Она заерзала, убрала прядь волос за ухо:
– Ушла пораньше.
Я подумала о пустых бутылках в мусорном ведре.
– Господи, тебя уволили?
– Нет, конечно. Пойдем. Я окоченела, пока тебя ждала.
– Тебя никто не просил, – пробормотала я.
Подружки ушли уже далеко, но все еще слышно было, как они смеются. Я не сомневалась, что смеются над нами. Мы молча подошли к машине. Веселая компания скрылась из виду, и пока мы садились, я остыла и уже не злилась на маму. День был слишком хорош, чтобы провести его в плохом настроении.
– Я два раза забросила, – похвасталась я. – Наверное, меня возьмут в команду.
– Замечательно, дорогая.
– Мне вручили грамоту за английский, за эссе о предательстве в шекспировском «Цезаре».
– Чудесно.
– Миссис Квиналт говорит, что я очень наблюдательная.
– Просто фантастика.
Как с роботом разговариваешь.
Она припарковала машину у дома, выключила двигатель, а отстегиваться не спешила.
На меня вновь упала тяжелая плита.
– Что случилось? – спросила я, хотя уже обо всем догадалась по ее взгляду.
Казалось, ей сложно держать равновесие, сосредоточиться. (После суда над Мэтти она смотрела так всегда. Хотя, возможно, все из-за таблеток.)
Мама глубоко вздохнула и повернулась ко мне. Время замерло. Вот она открыла рот, шевелит губами. Я услышала, как кто-то ахнул. Поняла, что