Ты распахнул парадные двери. Вестибюль перетекал в гостиную размером с баскетбольную площадку, а двумя ступеньками выше располагалась столовая, частично отделенная от кухни барьером, через который полагалось передавать еду: нечто вроде бурды из высушенных на солнце томатов — не меньше. Я не увидела ни одной двери и запаниковала: здесь негде спрятаться.
— Попробуй сказать, что это неэффектно, — произнес ты.
Я честно сказала:
— Я потрясена.
Мне казалось, что маленький ребенок, оказавшись на огромных, не заставленных мебелью просторах, станет весело носиться, скользить в носках по сверкающим на солнце, безупречно чистым паркетным полам пустыря... пустыря, Франклин. Однако Кевин обмяк на твоей руке мертвым грузом, и пришлось уговаривать его «отправиться на разведку». Он дотащился до центра гостиной и сел. Я часто испытывала отчуждение к своему сыну, но в тот момент — его глаза маленькой сиротки Энни, тускло смотревшие вокруг, ладошки, шлепнувшиеся на пол, как рыбки на палубу, — я ощущала наше кровное родство.
— Ты еще не видела главную спальню. — Ты схватил меня за руку. — Окна в крыше потрясающие.
— Окна в крыше! — бодро сказала я.
В нашей огромной спальне все углы были скошенными, потолок — наклонным. Явное недоверие к стандартным параллелям и перпендикулярам нервировало и создавало, как и вся концепция помещений, ощущение ненадежности.
— Что-нибудь еще?
Что-нибудь еще! — В девяностых тиковые просторы как-то заметно выйдут из моды, но я это уже предчувствовала.
Ты продемонстрировал нашу встроенную корзину для грязного белья, ловко замаскированную под тиковую скамью, с покрышкой в виде улыбающегося лица, привязанной к крышке. Ты пахнул раздвижные — на колесиках — двери встроенного шкафа. Все подвижные части дома были великолепно пригнаны и не производили никакого шума. У дверей шкафа, как и поду, не было ручек. В ящиках были еле заметные углубления, дверцы кухонных шкафчиков открывались при нажатии и завались со щелчком. Франклин, весь этот дом взывал к антидепрессантам.
Через скользящие стеклянные двери ты вывел меня на дек. меня есть дек, подумала я. Я никогда не крикну: «Я на крыльце!» Я крикну: «Я на деке!» Я сказала себе: это всего лишь слово. Однако дек подразумевал барбекю с соседями, что мне не очень нравилось. Невозможно уследить, когда стейки из меч- рыбы начинают подгорать, а я бы переживала.
Дорогой, я понимаю, что кажусь неблагодарной. Ты очень усердно искал, ты отнесся к поискам нашего дома со всей серьёзностью, какую проявлял к поискам места для рекламы «Жилетт». Теперь я лучше знаю проблемы недвижимости в этом районе и верю, что все остальные варианты были ужасными, его нельзя было сказать об этом доме. Строители не считали нег. (Мне жаль тех, кто не считает денег. Я точно знаю, поскольку подобные путешественники представляют заграничный отпуск по НОК выживанием на грани жизни и смерти.) Ценная древесина, позолоченные краны. Предыдущие хозяева заказали все по собственным критериям. Ты купил нам дом мечты другой семьи.
Я это отчетливо видела. Трудолюбивая пара поднималась все выше, от дешевых съемных квартир к невзрачным домам с комнатами на разных уровнях, и вдруг наследство, резкое изменение обстоятельств, неожиданное повышение. Наконец они могут позволить себе с нуля построить дом своей мечты. Супруги корпят над чертежами, рассчитывают, где спрятать каждый шкаф, как сделать изящный переход от гостиной к кабинету. «С ДВЕРЬЮ!» — хотелось крикнуть мне, но мой косный совет слишком запоздал.) Все эти новаторские углы так динамично выглядели на бумаге. Даже кусты казались восхитительными, когда были высотой с четверть дюйма.
Однако у меня есть теория о домах мечты. Не просто так при чудой называют и безрассудную ошибку, и дорогой дом с претензией. Я никогда не видела дом мечты, оправдавший возложенные него надежды. Как и наш дом, многие почти оправдали, хотя катастрофические неудачи вполне обычное дело. Частично проблема заключается в том, что, несмотря на количество денег, по траченных на дубовые плинтусы, дом без истории неизменно дешев в другом измерении. Или же беда коренится в природе самой красоты, на удивление расплывчатого понятия, которое редко удается просто купить. Красота ускользает под слишком сильным напором. Она награждает непреднамеренность, а более всего предпочитает появляться по собственной прихоти, случайна В своих путешествиях я стала горячей поклонницей такой случай ной красоты: света, струящегося на полуразрушенную оружейную фабрику 1914 года; заброшенной афишной тумбы, превратившейся в увлекательный многослойный коллаж с рекламой кока колы, «шевроле» и крема для бритья «Бурма шейв»; дешевых пансионов с выцветшими подушками, совершенно случайно, но идеально подходящими к трепещущим, выгоревшим на солнце занавескам.
Неудивительно, что этот «Гладстон Ксанаду» балка за балкой превращался в душераздирающее разочарование. Строители срезали углы? Или слишком вольно обошелся с детальными планами высокомерный архитектор? Нет и нет. Вплоть до убийственно гладких кухонных шкафчиков фантастический дизайн был воплощен в точности. Мавзолей на Палисад-Пэрид получился ровно таким, как задумали его создатели, и именно поэтому был столь гнетущим.
Ради справедливости необходимо отметить, что между способностью большинства людей создавать красоту на пустом месте и просто воспринимать уже созданную красоту лежит про пасть шириной с Атлантический океан. Так что, несмотря на очевидное доказательство обратного, у прежних владельцев мог ла быть бездна хорошего вкуса, но тем печальнее. Тот факт, что парочка построила нечто ужасное, вовсе не опровергает мою теорию: они могли прекрасно понимать, что соорудили нечто ужасное. Я была глубоко убеждена в том, что ни муж, ни жена
даже не намекнули друг другу, каким угнетающим получилось то безвкусное чудище; они притворялись, будто это дом, о котором они мечтали, но втайне друг от друга планировали, как выбраться из него с того дня, как в него въехали.
Ты сам сказал, что дому всего три года. Три года? Три года наверняка ушло только на строительство! Кто вкладывает столько сил лишь для того, чтобы сразу удрать? Может, мистера Домовладельца перевели в Цинциннати, и он согласился на перевод. Что еще, кроме глубокого отвращения к собственному рению, могло выставить его за эту величественную парадную дверь? Кто способен день за днем жить с воплощенным в камень доказательством дефицита собственного воображения?