Читать интересную книгу Всемирная история. Том 3. Новая история - Оскар Йегер

На этот раз гугенотам была сделана важная уступка, указывавшая на расшатанность государственного строя во Франции. Помимо подтверждения Амбуазского эдикта, гугенотам предоставлялись четыре укрепленных пункта – Ла-Рошель, Коньяк-на-Шаронте, Монтобан-на-Гаронне и Ла-Шарите-на-Луаре, – следовательно, им предоставлялось вооруженное положение среди страны. Но все дышало миром: Колиньи явился в Париж и был радушно принят королем, а еще лучшим залогом прочного умиротворения служил предполагаемый брак между младшей дочерью Екатерины, сестрой короля, Маргаритой Валуа, и молодым королем наваррским, Генрихом Бурбонским, который являлся естественным главой протестантов после смерти своего отца, короля Антуана.

Колиньи

Но именно этот брак послужил поводом к той страшной ночи, которая стала вековой притчей. Король, воспитанием которого мать пренебрегала, занятая своей погоней за влиянием и властью, был юноша пустой, однако и ему, повзрослевшему, приходили иногда на ум мысли о королевских обязанностях. Такой человек, как Колиньи, не мог не произвести на него хоть и мимолетного, но глубокого и сильного впечатления.

Гаспар де Колиньи, адмирал Франции. Гравюра работы Иоста Аммана, 1573 г.

Адмирал происходил из старинной бургундской родовитой семьи. Это был степенный, честный солдат. Находясь однажды в плену, он имел время изучить новое вероисповедание и убедился в его истинности. Оно отвечало его строго прямодушному складу характера и превратилось для него в убеждение, вполне покорившее его сознание и руководившее им. И если он поднял оружие на защиту этого вероучения, то это нисколько не подрывало его верности королю, верности вполне искренней. Он восставал не против короны, а против партии, пагубной для этой короны и для всей страны, партии, враждебной истинной религии. Теперь же, имея возможность открыто служить королю он чувствовал себя счастливым. Это была целостная натура, жившая в мире с собой и с Богом. Прежде чем обнажить меч, он ясно сознавал, что прощается со спокойствием патриархальной дворянской жизни, с счастьем супруга и семьянина, что он и высказал жене своей, Шарлоте Лаваль. Но она как дочь гугенота была сама проникнута религиозным рвением и сознанием трудности переживаемого времени.

Подобно тому, как Фарель грозил Кальвину, она устрашала мужа гневом Божиим, если он поколеблется исполнить то, к чему Бог его призывает. И он повел своих единоверцев не к окончательной победе потому, что на долю таких людей выпадает редко то, что люди зовут счастьем, он их повел вперед, сумев вдохновить их своей непоколебимой твердостью даже в минуты поражений. Он пользовался безграничным уважением всей своей партии.

В Карле IX была военная жилка, он любил рассказы о боевых подвигах, а теперь перед ним был человек, проведший всю свою жизнь на войне и говоривший о ней как о деле, совершенно обыкновенном. Что могло быть еще важнее? Этот юноша, чувствовавший естественную потребность в более сильной опоре, встречал теперь впервые, среди окружавшего его низкого себялюбия и лукавого низкопоклонства, глубокую религиозность, прямодушие поступков и истинный патриотизм.

Патриотические помыслы Колиньи были направлены против Испании. Он советовал королю объявить ей открытую войну сначала в Нидерландах, но не ограничиваться этим, а основать французские колонии в Америке для того, чтобы поколебать и там силу врага Франции и врага нового учения.

Екатерина Медичи. Варфоломеевская ночь, 1572 г.

Если Колиньи так и не успел склонить короля на такое предприятие, то, по крайней мере, возбудил в нем интерес к своему плану потому, что Карл находился в том возрасте, когда все великое, многообещающее производит неизгладимое впечатление. Партия Гизов ужасалась, видя возрастающее влияние на короля того, кто был и остался ее смертельным врагом. Война с Испанией и Филиппом II, главным защитником и поборником всех католических интересов, казалась этой партии нападением на саму веру. Королева-мать была уже на стороне Гизов. Она пошла на временный союз с протестантами, пользовалась ими для противодействия преобладанию другой партии, но питала инстинктивную вражду католички против сторонников нового учения, претившего ее душе.

Екатерина Медичи не была особенно предана религии, которая заменялась для нее во многом чисто итальянским суеверием, иногда составлявшим странную противоположность с ее здравомыслием. Екатерина происходившая из дома Медичи и будучи племянницей папы Климента VII имела весьма мирские наклонности и ненавидела строгость женевской школы, потому и переносила эту ненависть на представителей нового учения и лично на адмирала Колиньи.

Екатерина Медичи. Гравюра работы Томаса де Лё

Целью ее жизни была власть, и она достигла ее длинным, трудным, усеянным всевозможными препятствиями путем. Для удержания этой власти, по тем понятиям, в которых она выросла, было дозволительно все, и людские жизни она не принимала в расчет. Видя своего вождя в почести при дворе, гугеноты беспечно прибывали в Париж, в том числе и наиболее видные представители. Как было не воспользоваться таким случаем, чтобы отделаться от них одним кровавым ударом? Исполнить это было легко. Парижское население переносило присутствие стольких еретиков в стенах города с едва скрываемой злобой. Стоило только снять с народа узду – и эти еретики обрекались на гибель.

Сначала предполагалось только устранить Колиньи. Королева встретилась с вдовой убитого герцога Гиза, сын которой, молодой герцог Генрих Гиз и третий сын Екатерины, герцог Анжуйский, были посвящены в тайну. 22 августа (1572 г.) в проходившего по улице Колиньи был произведен выстрел из окна одного дома, но адмирал был только ранен. Неудача этого покушения усилила страх, а с вместе ним и ярость заговорщиков. И тогда мысль о поголовном истреблении гугенотов заслонила собой другие планы, которые были заранее приготовлены или обдуманы, или были порождением минуты. Эти люди давно уже жили в атмосфере кровавых замыслов и приготовлений к убийствам, а удобный случай стал только искрой, упавшей на порох.

Заранее было условлено о некоторых частностях: принцев крови, новобрачного наваррского короля, молодого принца Конде предполагалось пощадить, а все остальные вожди партии были обречены на смерть. Однако нужно было еще заручиться согласием короля. Несчастный юноша, носивший в то время французскую корону, конечно, понимал, что этим поступком он предаст свое имя проклятию в последующих веках, и он воспротивился. Но его матери и всем прочим приближенным было не трудно возбудить в этой слабой и колеблющейся душе опасения против гугенотов и ненависть к ним – и его воля не устояла.

Тотчас же приступили к делу. Поздно вечером, 23 августа 1572 года, старшина (prevot) купцов Шаррон, вместе с предшественником его Марселем, были позваны в Лувр. Там им обоим предложили вопрос: «На какое количество парижских граждан мог бы рассчитывать король, если бы он нуждался в их помощи для важного дела? – Вопрос был понят. Смотря по времени, – ответил Марсель, в иной месяц и на 100 000. – А нынче на сколько? – Тысяч на двадцать.» Тогда сделаны были необходимые распоряжения: заперты все городские ворота; граждане, с белыми крестами на шапках и белыми перевязями на руках, собрались под покровом ночной тьмы. Прежде всего, под непосредственным руководством герцога Гиза, было произведено нападение на Колиньи в его спальне, и он, смертельно раненный, был выброшен из окошка. Около трех часов утра все было готово: ударили в набат, граждане устремились в дома гугенотов, которые им были указаны, и весьма усердно принялись проливать кровь еретиков. Убийства продолжались с неудержимой силой до тех пор, пока уже некого было больше убивать.

Варфоломеевская ночь. Гравюра работы Франца Гогенберга

Кое-где в провинции тоже последовали примеру Парижа. Предполагают, что в одном Париже убито было не менее 2000 гугенотов, а в остальных частях Франции – 20 000 человек. По справедливому замечанию одного из историков, гораздо хуже «этих кровавых оргий» было то, что «наместник Христов», папа Григорий XIII, приказал петь торжественный Те Deum (Тебе Бога хвалим) по случаю этой великой победы, одержанной Церковью над еретиками. Филипп II также злобно посмеялся, когда до него дошла весть о таком удачном нападении на гугенотов. Во всех же остальных странах, в том числе и при дворах католических правителей, к этому злодеянию отнеслись с большими или меньшими порицаниями и едва ли надо добавлять, что все эти жестокости оказались совершенно напрасными и не достигли своей цели.

Медаль Григория XIII, выбитая в память о Варфоломеевской ночи.

Война. Эдикт 1573 г.

В некоторых городах губернаторы отказались привести в исполнение данные им кровавые приказания, в других число гугенотов было настолько велико, что они могли успешно обороняться. Когда парижский парламент не постыдился заявить, будто Колиньи был умерщвлен на законном основании как государственный изменник, то большинство гугенотов поспешили укрыться в безопасные места. Важнейшим из таких убежищ был город и крепость Ла-Рошель.