– А в селах придется ставить гарнизоны для оказания сопротивления, – кивнул Фрунзе. – Сначала они будут наносить махновцам посильный урон. А потом мы будем карать села за пособничество.
И гарнизоны, и селяне тем обрекались на уничтожение. Триандафиллов никак не отреагировал. Это означало, что вопрос вне его компетенции. Пусть коммунисты сами разбираются.
– Потери надо вовремя восполнять, – сказан он только.
Фрунзе кивнул спокойно.
…Красный террор продолжал выжигать землю. Орудийный огонь разметал деревни в прах. Мужчин и женщин заставляли вместе раздеваться перед расстрелом. Продармейцы и чоновцы плену предпочитали часто самоубийство: чтоб не вымотали у живого кишки, не срубили с тела все части, не содрали кожу, – озверели до невообразимого и махновцы…
– Не трать патроны, зарежь их, – кидал обычное замечание командир подчиненному.
Мечась по огромному пространству и теряя людей, Махно дошел до Дона. Казаки – люди воли, они поддержат, ведь в повстанческой армии казаков много! Поднимем Дон, поднимем Кубань, Терек – народ пойдет теперь на Москву, а не белые генералы!
Казаки не поднялись. Некому было подниматься. Расказачивание было проведено крепко. Кремль оказался прав насчет террора. Уничтожили столько и так, что уцелевшие на месте боялись голову поднять.
Шла весна 1921 года. Тая в последний раз, маленькая армия Махно двинулась обратно на Запад…
Бои принимали обреченный характер. Да подошло время пахать землю, сеяться пора.. И люди стали растекаться по домам, прикидывая: меня-то – не расстреляют? не донесут соседи? отбрехаюсь ли? жить-то как теперь?..
Амнистия
– Мировая революция откладывается…
– На приближении Мировой революции надо сосредоточить все силы!
– Для этого сначала самим надо силы собрать.
В Политбюро шли споры. Самый прагматичный, циничный и расчетливый, самый властолюбивый и самоуверенный из всех, Ленин продавил свою линию – как обычно. Кончаем с военным коммунизмом, не крутится машина. Что? Да, конечно, временно, именно временно, батенька. И объявляем НЭП – хорошо звучит? – новую экономическую политику. Пусть дышат, работают, чег'т с ними. Народ накормим, жирку подкопим, и дальше двинемся.
Продразверстка была заменена продналогом. Того горького хрена нынешняя редька оказалась послаще. Перестали поголовно загонять крестьянина в государственную коммуну. Хозяйствуй уж себе, если хочешь. Запахло жизнью после невозможных для жизни мук.
А поскольку именно за свою землю, за свое хозяйство и право жить своими руками и своим желанием – за это мужик и боролся, – так теперь он хотел хозяйствовать.
Отмену военного коммунизма завоевал народ.
Похоже, никто еще этого не уяснил в своей глубинной и простой, как тонкая нить внутри колбасы, сути. Всеобщее и повальное огосударствление всего, коммунизация, уравниловка, распределиловка, – не работали и привели страну в коллапс, потому что народ сопротивлялся им как мог. От скрытого саботажа на рабочих местах – до массовых народных восстаний.
И Революционно-повстанческое народное движение на Украине и в Новороссии – было самым яростным и упорным очагом этого сопротивления.
Понятно ли? Гражданская война началась всерьез и повсюду, когда стали забирать у мужика хлеб, распределять все и делать коммуны под управлением комбедов. Гражданская война кончилась совсем, когда эту хрень непереносимую отменили. Вот так.
Отвоевали себе хоть кое-какие свободы! Хоть немного (а и немало для крестьян!) хозяйственных свобод!
Так что отчасти Махно Гражданскую войну выиграл. Хоть на четверть!
Ему этого было мало. Но многим его хлопцам оказалось достаточно.
Повторим. НЭП ввели не после Гражданской войны. Совсем иначе. Гражданскую войну прекратили введением НЭПа. Ортодоксальные кремлевские коммунисты под давлением вооруженного народа и всеобщего саботажа пошли на компромисс с народом, на соглашение.
Хрен с вами, граждане, получите себе вот это и вот это. Но командные высоты все за нами!
Ладно, давайте хоть так, согласились граждане.
…А параллельно с объявлением и введением НЭПа объявлялись амнистии «мятежникам» и «бандитам». Всё, по нолям, забыли старое, иди работай так, как хотел. Не тронем.
Пятый Всеукраинский съезд советов также объявил «амнистию-прощение всем бандитам, которые добровольно явятся до 15 апреля». Печатали в газетах, распространяли листовки, сбрасывали порхающие листы с аэропланов над лесами и клеили на заборы. Амнистию продляли, потом еще продляли.
И это сработало.
Обнимались, прощались, долго смотрели вслед. Бросали оружие и измученно, с робкими счастливыми надеждами, возвращались до дому.
Больше у Махно армии не было. Так, группа верных и отчаянных, беззаветные революционеры и закореневшие головорезы.
Преданный, как пес, Левка Задов. Улыбчивый и хищный до оледенения Федька Щусь.
И жена Галя.
Последний штурм
Война кончилась. Но не сразу это понималось. Семь долгих лет прошло с последнего «мирного» лета 1914. Это было – в другую эпоху, в другом мире, за неизмеримой далью неслыханных дел. Выросло и вжилось в окружающую круговерть новое поколение – не знающее толком ничего, кроме умения убивать и выживать. Это было для них – как наркотик, как любовь, как русская рулетка. Шершавые волки, солдаты удачи, профессионалы войны. Те, кто доберутся до заграниц, будут как магнитом тянуться во Францию, сбрасывать старые имена и биографии при вступлении в Иностранный Легион: сгинут в боях на всех континентах или доживут спокойную старость скромными французскими пенсионерами,
Сейчас эта братия сбивалась вокруг Махно. И сейчас он принимал всех. Это были отпетые души, бойцы высшей пробы. Потерявшие всех родных крестьяне, позабывшие дом солдаты, бравирующие близкой смертью анархисты-черноморцы, опьяневшие от садизма пленные мадьяры и ненавидевшие большевиков лютей гибели казаки. Есть люди, не приемлющие поражение и не смиряющиеся ничем.
– Мы ще посмотрим, хлопци, – сказал Махно даже весело, хлебал кулеш из котла: скрывались в днепровских плавнях.
– Глотки порвем кому хошь, – сказал Щусь.
– И уйдем от кого угодно, – подтвердил Задов. Две сотни было у батьки, при паре тачанок. Об артиллерии забыли и думать.
– Делать надо то, чего от тебя не ждут, – сказал Аршинов-Марин.
– Вот в Харькове-то нас и не ждут, – сплюнул Махно и дурашливо почесал в галифе.
– Чешется у тебя, батько?
– А и почешем!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});