бараны, ну, честное слово, как бараны. Вчера-то из-за чего все получилось? Решили гору штурмовать. А тех — из дальнего леса — не дождались. Куда это годится?
И он пошел быстрее, словно спешил обернуться поскорее и заняться здешними делами всерьез.
— А Маша? — спросил я.
— Машу тебе оставлю, — сказал лесник. — Не бросишь?
Когда мы проходили открытой поляной, увидели слева столб дыма.
— Деревню жгут. — сказал лесник. — Как бы не нашу. Кривой-то тетку Агаш вывести должен.
Я представил себе, как загораются сухие хижины. Каждая коническая соломенная крыша становится круглым костром. И если займется тын, то пострадает и сад.
— Вы там в саду были? — спросил я лесника.
— Где?
— В маленьком саду, за одним из домов.
— Окстись, — сказал лесник. — Там на всю деревню одно дерево, чтобы меня подвесить, и то сухое.
Далеко, метрах в ста, дорогу перебежал некул. Я успел хорошо разглядеть его крепкое горбатое тело на длинных, как у борзой, тонких ногах.
— Видели?
— Стрелять не хочу без нужды, — сказал лесник. — Услышат.
— Вы думаете, что они могут нас здесь подстерегать?
— Вряд ли. Но чем черт не шутит? Последнее дело других дурачками считать. Они же знают, с какой стороны я в деревню приходил.
Эта мысль казалась мне почти нелепой, принадлежащей к другому слою сна — к ночной части кошмара. Здесь не должно быть стражников, они исчезают утром. Стоит ли думать о них, когда впереди столько дел — и у меня, и у лесника.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
15.⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Мы попали в засаду у самой двери в наш мир.
Стражники не осмелились к нам приблизиться, только окликнули издали: не были уверены, кто я такой. Мы побежали. До раздвоенной сосны было метров триста, но лесник вел не прямо к ней, а кустами немного в сторону. Даже успел крикнуть:
— К нам не выведи, путай их!
Стражники стреляли из луков. Стрела вонзилась в спину лесника. Он продолжал бежать, плутая между стволов, а оперенье стрелы, как украшение, покачивалось за спиной. Когда Сергей упал, стражники уже потеряли нас из виду; в чащу они не пошли.
— Что с вами?
Он лежал, прижавшись щекой к выгоревшей желтой траве.
Я дотронулся до стрелы, хотел выдернуть ее, но вспомнил, какие у стрел зазубренные, словно у гарпунов, наконечники.
— Глубоко сидит, — прохрипел лесник. — Глубоко, до самого сердца. — В углу рта показалась капелька крови. — Не тяни… обломай…
Кто-то вышел на полянку. Я обернулся, шаря рукой по земле — там, где обронил топор, — но не успел. Тяжелый удар пришелся по шлему и плечу. Я не потерял сознания, но упал, и боль была такой, словно я никогда уже не смогу вдохнуть… Мне показалось, что я все-таки поднимаюсь, чтобы защитить лесника, потому что нельзя нам погибать здесь, в шаге от дома…
И тут я увидел, что над лесником, отбросив тяжелый сук, склонилась Маша. Она гладила его по щеке, шептала что-то не по-русски, и, еще не сообразив, что это она ударила меня, приняв за стражника, я решил, что Сергей умер — столько горя было в ее плечах.
Почему-то, прежде чем подняться, подойти к ней, я принялся стаскивать муравьиный шлем, чуть не оторвал себе ухо — но все это было не важно, и неважно было, что не слушается рука и кружится голова. Маша мельком взглянула на меня и отвернулась.
— Луш, — сказал я, — надо уходить…
Я не хотел думать, что лесник умер, — понимание этого отступало перед необходимостью как можно скорей перенести его обратно, домой — если мы это сделаем, то все обойдется…
— Уходить… — повторила Маша.
Я обломал стрелу у самой гимнастерки, горячей и мокрой от крови. Мы тащили Сергея лицом книзу, ни у меня, ни у Машн не было сил, чтобы поднять его. Нам пришлось раза два останавливаться, чтобы отыскать дверь. Когда мы, выбившись из сил, упали у самого шалаша, лесник сказал тихо, но четко:
— Ружье не оставляй.
— Господи, — ахнула Маша. — Какое ружье… какое еще ружье…
А я заставил себя подняться, пробежать по смятой траве к тому месту, где упал лесник, нашел ружье, подхватил зачем-то и топор с двумя лезвиями, а когда вернулся, Маша уже наполовину втащила Сергея в шалаш, и я неловко, стараясь не упасть, помог ей протолкнуть его и самой втиснуться в черную завесу, бесконечную и краткую, и возвратить Сергея к себе, к болоту, соснам.
Я знал, что, если все это не сон, то там, у себя, я уже не смогу сделать ни шага и Маше одной придется бежать по лесу, потом к дороге, к больнице, к врачу, и она может не успеть.
⠀⠀ ⠀⠀
♦⠀♦⠀♦⠀♦⠀♦⠀♦⠀♦⠀♦⠀♦⠀♦⠀♦⠀♦⠀♦
⠀⠀ ⠀⠀
Скажи, что ты сделал.
Новая повесть Кира Булычева как бы обрывается на полуслове: мы так и не узнаем, останется ли в живых лесник Сергей Иванович — человек, на всю жизнь сохранивший солдатскую готовность взвалить на себя чужую беду, и какой будет судьба других персонажей, и даже — наяву или во сне все это происходило. Закончен еще один научно-фантастический эксперимент и теперь можно попробовать истолковать его результаты.
Как же все-таки быть, когда тебе наперед, как господу богу, известна безнадежность попыток подправлять пальцем стрелки отстающих часов? Ведь и в самом деле — «в одиночку и даже вдесятером не изменить морали и судеб этой горы». Так то оно так — но, в отличие от небожителей, человек не может быть лишь субъектом действия: как сказал однажды Гёте, «субъект это объект и еще что-то». И вообще на односторонние действия природой наложен запрет, возможны лишь взаимодействия — взаимодействуют молекулы, взаимодействуют галактики, взаимодействуют люди. И вот симпатичный, интеллигентный «охотник на СЭП», для которого, однако, великое «быть или не быть» чуть было не съежилось до масштабов «менять или не менять место службы», в одиночку бросается на штурм горы и — становится другим человеком. Отныне он уже не согласится на синицу в руки, отныне ему нужен будет журавль, всегда и во всем.
Скажи, что ты сделал — и я скажу, чем ты стал…
Валентин Рич
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀