Читать интересную книгу Дети Арктиды. Северные истоки Руси - Александр Тулупов

В русском осталась и следующая родовая цепь Пра-(дед, баба), уже полностью утерянная индоевропейцами, уже никак не сказать «gross-grossfatter», приходится объяснять придаточными предложениями. Корень «пра» один из древнейших реликтов, восходящий к истокам северной расы, он в ведическом предке богов Бра(х)мане (транскрипция «бра» это чисто английская, в реальном санскрите первая буква более глухая, произносится с придыханием и потому ближе к «п», чем к «б») и в египетском Ра (учитывая, что точное произношение древнеегипетского письма нам неизвестно), или даже первичнее Ра. В самом слове «первый», также как и «правый», корень «пра».

Также только в славянских языках, но наиболее полно именно в русском, сохранились архаичные понятия, указывающие не столько на родственные, сколько на родовые отношения — сват, кум, деверь, шурин, свояк, золовка, зять, теща, тесть, свекровь, невестка. Подобная система связей была еще в санскрите, и как раз это поразительное совпадение русских и санскритских корней (свояк — свака, свекор — свакр, сноха — снуша, шурин — швашурья, деверь — деврь, зять — зата) показывает важность именно родовых отношений в древнем арийском обществе, когда два маленьких рода, две семьи из большого Рода, связывались именно родственными отношениями, это укрепляло Род и было фундаментом земледельческой общины. Русские до сих пор понимают кумов, сватьев, зятей и т. д. именно как своих родственников. В русской традиции резко осуждалось кровосмешение, которым признавалась связь с родственниками вплоть до шестого колена, причем очень показательно, не только по кровному родству, но и по свойству. Это осталось и в православной традиции, грехом считался брак с родственниками и по духовной линии, между кумовьями, крестниками и их потомством. Хотя с буквальной генетической точки зрения это не может быть кровосмешением, зато резко расширяет границы и возможности рода, возможно поэтому земледельческий род, русский народ, обладает такой землей и такой стойкостью.

С другой стороны, на другом индоевропейском полюсе, у романо-германской ветви родовые отношения полностью исчезли, остались лишь позднейшие, практически юридические термины «sister-, mother-, brother- in-low» и прочее, они члены семьи, но не рода, и только по формальному закону, но не по природной крови. В западной традиции уже отсутствует запрет на родственные браки по «духовной линии», более того, сняты табу на связи по второй и третьей крови, например, между двоюродными и троюродными братьями и сестрами, что явно сближает их с чисто скотоводческой семитской традицией. Библия при внимательном прочтении — это полная история кровосмесительства, начиная от Авраама. Это объяснимо, при кочевом образе жизни у скотовода весьма ограниченный выбор, весь его род суживается до кочевого племени, которое по природе своей всегда ограниченно.

Столь же логично, что у них более сильными стали «домовые» связи, те, что «внутри своей крепости», или своего кочевого обоза, — тети, дяди, племянники, кузины. Примечательно, в русском языке «племянник(ца)» явно архаичнее, термин указывает еще на принадлежность к «племени», а не к семье, он так и не развился до индоевропейского уровня, также в русском вообще не состоялся термин «кузен, кузина», это понятие громоздкое, трехсложное (двое-(трое)родная сестра, брат), как бы застывшее в своем основании и все еще подчеркивающее степень рода.

Это все указывает на архаику земледельческой общины, где культ предков и родовые отношения были во многом важнее семейных уз, ибо, повторяясь, северная земледельческая раса могла выжить только Родом, отдельная семья, хутор, были обречены.

* * *

Возможно, самым главным отличием русского православия от индоевропейского христианства и есть сохранившийся в цельности культ предков. Возможно, маленькая, но самая яркая деталь этого культа есть русский феномен колокольного звона. Еще в XVII веке Ян Рейтельфельс сообщал, что в дни Пасхи русские горожане «по обычаю звонили в колокола не переставая… что в ушах гудело». Колокол это чисто языческое, от предков, чуждое, незнакомое палестинской традиции, по поверьям колокольный звон призван был утешить души предков. Вообще из русского христианства, православия, культ предков просто выпирает. Поминки, поминания, панихиды, молебны, отпевания, соборования, вся эта богатая, даже чрезмерная по сравнению с западным христианством обрядность чужда ветхозаветной традиции, откуда вышло христианство, вся она чисто языческая. Любой русский, даже не сильно православный, зайдет в церковь, чтобы поставить свечку «за упокой» своих покойных родных, и это скорее, чем «за здравие» живущих. Русский сквозь христианство пронес веру в предков в поминках о них на девятый и сороковой день, чего не сохранилось в западном христианстве, как вообще в новозаветной традиции. Также обилие местных святых и старцев, склонность к обожествлению простых смертных в православии, в отличие от самого «индоевропейского» христианства — протестантизма, есть проявление глубинного и архаичного культа предков.

В этом культе принципиально важным было сжигание покойника, так душа возвращалась к своей огненной, то есть солнечной, природе. Ветхозаветное погребение в земле шло от «глиняного», земного происхождения человека и возвращения его к «праху», к ничто.

Для Севера погребение как земное пожизненное заключение, как запрет на возвращение к Солнцу. Еще один славянско-индоевропейский водораздел, если на Руси «предков», как называли покойников в Древней Руси, сжигали почти до середины второго тысячелетия нашей эры[28], то в Европе последние захоронения такого типа отмечены в конце бронзового века. И греки, и римляне, и вся христианская Индоевропа разлагалась в прах, возвращалась в «глину», сжигали на кострах только чумных да ведьм, «слуг дьявола», и то, что сжигание, «кресение» по-древнерусски, являлось позорной смертью, подчеркивает пропасть этого водораздела. Примечательно, что у финно-угров, расы охотников, смерть в огне считалась самым ужасным концом — концом Существования.

Для родового сознания принципиальны и детали: по законам Авесты человек после смерти должен быть положен лицом к солнцу, созерцание мертвым солнца очищает его от всех содеянных им грехов. Принципиальный вопрос в Авесте — «Когда прошло лето и наступила зима, а человек умер — как поступить с умершим?» Умереть в «плохую» половину года, после летнего и до зимнего солнцестояния, то есть в ночь, считалось наказанием, но человека все равно не хоронили до возвращения солнца, ибо были уверены, что душа должна вернуться к солнцу («…и тогда пусть положат мертвого лицом к Солнцу»). Иначе она считается потерянной среди предков, она уходит во тьму к темным силам.

Культ предков питался несомненно чисто полярной идеей переселения души, точнее, ее «воскресения» в новом теле, с явной параллелью воскресения солнцебога, регулярного возвращения главного предка — Солнца. В русской традиции смерти как таковой нет, мир мертвых это лишь «тот свет», а не этот «белый свет».

Примечательно, что идея реинкарнации еще раз роднит славян и индоариев, но она чужда всем западным индоевропейцам, от древних греков до германцев, и это еще раз отделяет их от Севера. Это они подтвердили на церковном Пятом Вселенском Соборе в 533 году, когда изъяли из новой индоевропейской религии понятие о переселении душ.

* * *

То, что Север был изначально чисто земледельческой расой, подтверждает феномен индоариев. Индоевропейцы, индоиранцы и индоарии, ушли с Севера общей волной, но почему потом произошел разрыв на Запад и Восток? Почему только самые ортодоксальные «индоевропейцы», самые близкие к Ведам индоарии, остались растительноядными? Причин, конечно, было много, но одной из знаковых точек разрыва, образно говоря, было отношение к корове. Очевидно, что священность коровы это не блажь новых жрецов-браминов и что это не могло возникнуть во время перекочевки с Севера, очевидно, что наоборот, во время походной жизни, когда нет земледелия и урожая, самый простой выход переключиться на животную пищу, что собственно и выбрали индоевропейцы и иранцы, точнее будет сказать — тот, кто не удержался, не выдержал, изменил вере и предкам, тот и ушел на Запад, тот и стал индоевропейцем. Индоарийский феномен вегетарианства, которому тысячелетия и у которого неизвестно начало, потому что начало бессмысленно искать в Индии, этот уклад, эта философия и религия пришли с Севера, все это самое «историческое» доказательство измены и падения индоевропейцев. Последними из индоевропейцев, кто еще хоть что-то помнил о Севере, были греки, но и они сохранили самое главное: «Гиперборейцы питались исключительно древесными плодами, не употребляя мяса» (Гелланик, 485–400 до н. э., греческий историк.); «Гипербореи совершенствуются в справедливости, не употребляя в пищу мяса, но питаясь древесными плодами» (Пифей, 380–310 гг. до н. э., греческий географ, астроном и математик.); «Люди, живущие там, питаются просом и другими злаками, плодами и кореньями; а где есть хлеб и мед, там из них приготавливается и напиток» (Страбон, 64 до н. э. — 24 н. э., греческий историк и географ).