Вспомнился брат Костя. Никита Родионович любил его, пожалуй, больше всех в семье. Перед глазами возникали годы детства, совместные прогулки, проказы. Как давно это было! Внезапно тревога защемила сердце. Никита Родионович вспомнил Саткынбая, который, может быть, уже встретился с Константином. Как тяжело будет Косте услышать страшные слова предателя: «Ваш брат с немцами». Ведь на фотокарточке его, Ожогина, собственноручная подпись. Не поверить трудно, невозможно.. Что станет делать Константин? Он, конечно, поступит так, как поступил бы на его месте Никита Родионович, узнав, что брат изменил родине. Тут сомнений быть не может. Но что подумает Константин о нем? Сможет ли допустить мысль, что его брат действительно перешел в лагерь врагов?
Нет, нет! Никита Родионович не хотел даже предполагать это. На «большую землю» послали две радиограммы, объясняющие положение дела. Их, конечно, поняли и приняли меры. «Гостя» встретят как полагается, Константин, вероятно, уже все знает и поможет устроить посланцу Юргенса достойный прием.
Никита Родионович улыбнулся от мысли о том, что Юргенс и на этот раз просчитался. «Да, многого Юргенс не знает, а если бы знал, то я, наверное, не лежал бы сейчас на этой тахте», — подумал Ожогин.
Не знает Юргенс и того, что никогда ни отец, ни брат Ожогина не подвергались никаким репрессиям. Отец и мать были честными советскими людьми и вместе с двумя сыновьями до двадцать второго года жили здесь, в этом самом городе, а затем перебрались на Украину Там их и застала война. Отец и мать погибли одновременно. Машина, на которой они эвакуировались из Харькова, попала под бомбежку. Ни один из пассажиров в живых не остался. Никита Родионович и брат Константин были в то время на фронте. Константин после ранения попал в Ташкент и оттуда написал старшему брату письмо. Никита Родионович получил его перед самой выброской в тыл врага, к партизанам. Константин сообщал, что левая рука его не сгибается — поврежден локтевой сустав, поэтому приходится остаться в тылу, и опять взяться за геологию.
Никите Родионовичу сейчас очень хотелось взглянуть на Константина хотя бы одним глазком, на какую-нибудь минутку. Просто посмотреть. Никита Родионович пытался мысленно представить лицо брата, но это ему не удавалось. Он закрывал глаза, вспоминал последние встречи — и все безуспешно.
— Никита Родионович! — раздался звонкий голос Андрея, — Чрезвычайные новости.
Не раздеваясь, он сел на тахту и полез во внутренний карман пиджака. Достав обе телеграммы, он подал их Никите Родионовичу. Ожогин прочел, соскочил прямо босыми ногами на пол.
— Батюшки мои! Они знают о награждении? — спросил он радостно.
Андрей рассказал все подробно. Знает лишь один Игнат Нестерович, который остался дома и попросил Грязнова отнести телеграммы Изволину. Андрей решил забежать домой.
— У меня, кажется, и спина перестала болеть, — сказал Никита Родионович, улыбаясь.
— Это вам только кажется. Давайте договоримся так: я вас слушаю всегда, а вы меня хоть раз послушайте — полежите еще сегодня в постели...
Никита Родионович молчал. Но по выражению лица его Андрей определил, что, возражений не будет.
— Подожди, Андрейка, не то еще будет, — радостно сказал Денис Макарович, ознакомившись с содержанием радиограмм. — Игорек! Снеси-ка вот это все дяде Васе и скажи ему, что «весьма срочно». Лети, родной!
Игорек быстро оделся и убежал. Изволин был возбужден. Он взволнованно ходил по комнате и потирал руки. Потом позвал Андрея за собой во вторую комнату.
— Совершенно секретно, — сказал он шопотом и извлек из-за сундука четырехугольную глиняную посудину наподобие бутылки. Сдув с нее пыль, Денис Макарович достал граненую стопку с полки и наполнил ее густой красноватой жидкостью. — Пей! — подал он стопку Андрею. — Только по случаю сегодняшнего дня, а так берегу для Иннокентия Степановича.
Из той же стопки Изволин выпил и сам.
Напиток был крепок, и Андрею показалось, что он глотнул что-то очень горячее.
— А теперь пойдем вместе к Анне Васильевне, — предложил Денис Макарович.
На дверях дома Заболотько — замок. Изволин, как человек всезнающий, потянулся рукой к бревну, выступавшему вперед над самым дверным переплетом, и снял с него длинный ключ.
— Товарищи, дорогие! — громко сказал Грязнов, не обнаружив в комнате Повелко и Заломова. — У вас скоро пролежни образуются, еще лечить придется. А ну, выползайте на свет божий...
Но «подпольщики» не спали. Расположившись в кухне на полу, они трудились над копированием карты. Собственно, копировал один Повелко, а Заломов наблюдал за работой своего друга, изредка одобрительно покрякивая.
— Неправ ты, Андрейка, — с напускной строгостью сказал Денис Макарович, — оказывается, товарищи лежа трудятся. Их приветствовать надо.
— Нишего, нишего, — заговорил, вставая, Заломов, — мы малость отлежимся, а потом еще кое-што придумаем...
Изволин и Грязнов заинтересовались работой Повелко, но тот быстро спрятал карту и лист бумаги.
— Правильно, — одобрил Заломов, — надо соблюдать конспирацию.
Денис Макарович улыбнулся.
— Ты на войне был когда-нибудь? — спросил он Заломова.
— А как же, — ответил старик, почесывая спину, — всю германскую отстушал. А к шему это ты?
— К тому, что воевать-то воевал, а наград не имеешь...
— Шего нет — того нет. Не заслужил. Сколько раз святого Георгия-победоносца просил, да так и не выпало. Бывало, молюсь богу, а в голову лезут разные практишеские мыслишки, вроде креста или медальки... Даже попу полковому на исповеди сознался...
Все рассмеялись.
— Ну, а поп что? — поинтересовался Изволин.
— Шего поп... Я к исповеди перед атакой под мухой пожаловал. Не так уж штобы здорово, но нишего себе.. И заговорил насшет награды. Молодой, дурной был. Попик дал мне пару щелшков по затылку и говорит, што все у меня будет, когда я переселюсь в царство небесное. А я его спрашиваю: «А там как — хорошо?». Он говорит: «Ошень. И сшастлив тот, кто попадет туда». Тогда я ему и бухнул: «Коли там хорошо, шего ты сам здесь торшишь? Пойдем в атаку, а оттуда на пару в царство небесное».
— А он как?
— Он ротному накапал, а тот мне пять нарядов вне ошереди сунул заместо награды...
Денис Макарович поздравил Повелко и Заломова и объявил им, что они вместе с Тризной награждены орденами.
По-разному отнеслись «подпольщики» к сообщению. Заломов был так рад, что не смог скрыть своего чувства. Он даже не попытался спросить Изволина, кто и за что его наградил. Только все сожалел, что лишен возможности достать выпивку и обмыть такое радостное событие. Обыскав все шкафы и похоронки Анны Васильевны, Заломов наткнулся на бутылку с бесцветной жидкостью, но, понюхав, скривился — это была уксусная эссенция.