– хватка на моей кисти снова крепчает, доказывая, что Тим не врёт. По крайней мере, не отрицает такую возможность. – Но потом увидел, как тот мудак вышвырнул мою девчонку из тачки, а затем просто кинул вместо денег использованную резинку и дал по газам. Сам опешил с того как резко вернулся к тому, с чего начинали. Мне снова стало её жалко.
– Ты нашёл его.
– Догнал. Он тормознул у ларька неподалёку. Курение убивает… В его случае стоило раскуроченной машины и разбитого табло. Там и выяснилось ради чего она с ним... В общем, мне повезло, успел бы лошок скинуть «колёса», я бы так просто не отделался. Но ему видимо было не до этого. Серёга с умом обыграл ситуацию, в итоге проблему замяли полюбовно. От меня требовалась лишь небольшая услуга…
– Черныш, хорош шмалить, водка греется!
До меня не сразу доходит причина, заставившая напрячься Тимура и кольнувшая мне в грудь битым стёклом. Черныш… Она где-то рядом. Прямо сейчас.
– Пошли, – мгновенно охладев, отстраняется Тимур. – Добро пожаловать в «Вегас».
Черныш. Бонус
Я намеренно петляю самыми тёмными переулками и обходными дворами, чтобы выветрить последствия тёплой встречи с отцом до того как освещение позволит ей увидеть, насколько мне хреново. Только кружим уже прилично, а напряжение никак не отпускает. Я на взводе, Лера выдохлась, пыхтит в спину разъярённым хомяком, наверняка мечтая прописать мне пару оплеух. Свидание мечты, блин.
Пляши, папочка, твоё появление было, как всегда, эффектным.
Придётся стиснуть зубы, и включить режим пофигиста. Потому что иначе, если продолжу копаться в себе, то просто рухну на асфальт и буду выть побитой псиной, а пацаны не плачут. Пацан обязан отряхнуться и с каменным лицом переть дальше, вооружившись присказкой будто все, что нас не убивает, делает нас сильнее. Чушь собачья. Чем может усилить переехавший тебя КАМАЗ? Разве что вынудит бороться за шанс когда-нибудь встать с инвалидной коляски.
Всё что нас не убивает – учит нас жить с болью. Сильнее нас делает только любовь.
Там в прошлой жизни я её чувствовал и ничего не боялся, но и не ценил, принимая заботу родителей за должное. Мечтал скорее повзрослеть, стать самостоятельным, даже не подозревая, как буду скучать по таким простым мелочам, как отцовское одобрение. Все эти глупые нежности вроде поцелуя перед сном или медвежьих объятий у школьных ворот, которых так стеснялся тогда, обрели для меня истинный смысл уже, когда стало поздно. Даже за нравоучения, которые в детстве казались такими нудными я теперь готов отдать многое, да брать стало некому. Все шишки приходится набивать самому.
Отец не любил слушать, но любил говорить. Сейчас он всегда молчит и в этом молчании холода больше чем в любых словах. Наверное, поэтому при каждой нашей встрече реальность будто тускнеет за звоном в ушах и мне снова двенадцать.
6 лет назад
Как ни крути, а осенние каникулы пролетают слишком быстро. Вроде только вчера пнул свой рюкзак под кровать, а сегодня уже придётся разгребать завалы из учебников и заплесневевших остатков бутерброда. Мерзость.
– Тим, реши за меня задачу. Я тебе тоже потом помогу с домашкой.
Обычно помощь Марины состоит в том, чтобы подрисовать мне в дневник пару жирных задниц, хотя она клятвенно заверяет, что это сердечки. В любом случае учитель такое творчество вряд ли оценит по достоинству, поэтому мне периодически приходится «терять» дневник и со смиренным видом слушать родительские нотации. Папа говорит, что жалуются только тряпки, мама требует, чтобы я обо всём докладывал – тут хоть разорвись. Но мама у нас строгая, если узнает, отберёт у Маринки планшет. Какой я после этого брат? Тряпка.
– Нет, Марин, – растерянно чешу затылок, пытаясь хоть что-нибудь разобрать в её каракулях.
– Ну тебе жалко, что ли? Видишь, у меня не получается.
– А ты попробуй ещё раз. Потом ещё, пока не получится. На контрольной никто за тебя не решит.
– Я устала, – дует она губы, яростно орудуя ластиком.
– Давай я налью тебе чай, приговорим остатки пирога, и заодно отдохнёшь.
Под её разочарованный вздох достаю две чашки, бросаю на дно по куску сахара и наливаю чай из заварника, уже порядком остывший, но так даже лучше. Сестрёнка тот ещё поросёнок, вечно умудряется что-нибудь пролить.
– О! Тим, хочешь загадку?
– Давай, – отстранённо киваю, поглядывая на часы. Если родители застанут нас за уроками на кухне, шума будет немерено.
– За неделю Ира прочитала три книги, – запинаясь лепечет она, – а Оля прочитала на четыре книги больше. Угадай, сколько книг прочитала Оля?
– Пфф, Кудряха, это просто, – я с улыбкой протягиваю ей чай, затем поворачиваюсь, чтобы забрать свой, предвкушая, как проучу маленькую лисицу. – Оля прочитала…
– Ну же, думай быстрее! – торопит сестра, заслышав тяжёлую поступь отца.
– Оля прочитала на три книги меньше, чем десять.
– Глупый ответ! – сердито стучит она кулачком по столу, задевая стоящую рядом чашку.
– Привет, пап… – сжимаю в ладонях еле тёплый фарфор и растерянно смотрю в его перекошенное лицо. Вряд ли такую ярость способна вызвать одна мокрая тетрадка.
– Захлопнись, сопля, – рычит он, одним движением смахивая лежащие на столе учебники. Мне кажется, при желании можно увидеть рвущийся из его ноздрей пар. – Марина, марш к себе.
– Пап, не ругай его. Это я виновата…
– Исчезни!
Серые глаза сестры переливаются лихорадочным блеском. Она напугана и что самое паршивое, не собирается повиноваться. Упрямство у нас в крови.
– Марина, я что сказал?! – взрывается отец, после чего, схватив её подмышку, срывается в сторону детской.
Меня сильно мутит то ли от шока, то ли от густого отвратного запаха спиртного, но я бросаюсь за ними вдогонку. Папа никогда не кричал, пьяным я его тоже раньше не видел, но если он так накинулся на меня, значит, сестре тоже может достаться, а Марина совсем маленькая. Нужно её защитить, только как?
Взревев от собственного бессилия, со всей дури пихаю его в бок, колочу по спине, вгрызаюсь в предплечье. Бесполезно. Отцу моя возня, что слону дробина. Он заталкивает Марину в детскую, запирает дверь и поворачивается ко мне, недобро потирая укушенную руку.
Вздрогнув, пытаюсь задержать дыхание, чтобы оно не выдало того, как сильно я напуган. Сейчас папа выглядит чужим и оттого ещё более огромным – холодный монолит из гнева и ненависти.
Шаг назад,