Шаман трижды ударил колотушкой по своей голове, потерся щеками о бубен, поставил на нем крест, словно освобождая из бубна добрых духов охоты, богатства, здоровья, и походкой лунатика побрел к реке.
Луна закатилась, костры истаяли, река мерцала, как дым.
Черский находился в состоянии странного оцепенения, вызванного неожиданными и яркими впечатлениями. Время словно отбросило его в глубину веков, к порогу первобытных дней, в сумерки человеческого существования.
Он видел трудолюбивых, честных, гостеприимных и доверчивых людей: всю жизнь они борются с природой, побеждают ее, но и поклоняются ей. Полчища добрых и злых духов властвуют над ними, и каждое божество требует к себе особого внимания…
С земли поднимался туман, змеился между деревьями, и казалось, они повисли в утреннем воздухе. Эта иллюзия усиливалась на берегу реки, где туман заливал и воду и лес. Руки коченели от крупной сизой росы; чтобы согреться, Черский опустил их в воду и почувствовал себя так, словно умылся росой.
— Будет славный денек, — сказал он жене. — Надо мне сходить на вершину вон той сопки, — показал он рукой на самую высокую из горной цепи. — У меня зародилась интересная мысль. Хочу проверить: прав я или не прав?
— Я пойду с тобой, — ответила Мавра Павловна.
Они долго поднимались на одну из вершин Сиен-Томахи. Черский ошибся. Денек не распогодился. С северо-востока нанесло тучи, начался дождь. Крутая сопка все уходила и уходила в дождливое небо. Голая, унылая, она была завалена пегими обломками разрушенных горных пород. Ноги застревали в расселинах, скользили по валунам, из-под сапог со зловещим шипением ползли каменные ручьи.
Черский остановился, вытер мокрый лоб, посмотрел на жену.
— Ты устал? А до вершины еще не близко. Может, вернемся? — сказала жена.
— Что ты, Мавруша. Я тебя не узнаю.
— Тогда отдохнем немного.
Они присели на камень. Черский протер очки, надел их и стал любоваться мокрыми блестящими камнями. Серые, рыжие, пегие обломки, а между ними черный, похожий на спрессованную паюсную икру камешек. Черский наклонился над ним и, еще не прикасаясь к нему, понял, что это такое. Он узнал его сразу.
Это был касситерит. Черский поднял тяжелый черный камешек, осторожно покачал на ладони, сжал в кулак, потом разжал пальцы. Колючая дрожь пробежала по сердцу, та самая дрожь, что так хорошо известна исследователям, поэтам, влюбленным.
— Смотри, Мавруша, — олово. На этой сопке. Олово на Колыме.
Мавра Павловна тоже покачала на ладони обломок и спрятала в карман.
Муж и жена забыли о времени, о себе, о дожде, моросящем над таежным миром. Они собирали черные, похожие на паюсную икру обломки, складывали их в маленькие пирамидки. Когда ноги задрожали от усталости, Черский и Мавра Павловна опустились на колени. Так, на коленях, они ползли все выше и выше по плачущей дождем сопке.
Промокшие, измазанные грязью, усталые, они доползли до вершины.
— Олово, олово! — звучно и торжественно произнес Черский.
— Какое это богатство для земли русской! И где? В далеком, затерянном крае. И лежит оно бесполезным кладом в местах, которые царское правительство считает пригодными лишь для ссылки государственных преступников. Ну, да ничего. Придет время, и наши потомки снова откроют эти богатства.
Черский выпрямился и огляделся.
На западе громоздились горные цепи, то покрытые снегом, то темные от лесов. И цепи эти шли с северо-запада. На востоке, по левому берегу Колымы возвышались такие же горные цепи. Но цепи эти шли с северо-северо-запада. Это были поперечные горные хребты, соединявшие Колыму с Индигиркой.
А на всех географических картах был показан продольный меридиональный хребет.
— Я все-таки оказываюсь прав. На картах мира эти горы показаны неверно, — рассмеялся Черский. — Мавруша, догадка моя подтверждается. Теперь я смело могу исправить географические карты северо-востока нашей страны.
И он объяснил жене, в чем дело.
Маленькая голубоглазая женщина смотрела на мужа, счастливая и гордая за него.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Карбас летит по Колыме.Его захлестывают волны,А парус, мокрый и тугой,Раскачивается над холодной,Над ослепляющей рекой.
Мягко шелестит вода, ветки кустарников вертятся в водоворотах, небо легкое, прозрачное, праздничное.
Горы постепенно раздвигаются, отходя на восток и на запад. Колыма расширяется. С обоих берегов в реку впадают ручьи, речушки, речки.
Водопады обрушиваются в реку, разбрасывая многоцветные брызги, водяной дым рассеивается по Колыме.
Застегнув воротник пальто, сжав на груди руки, Черский сидел на корме корабля. Кружилась голова, слегка знобило, но изнуряющих приступов кашля и кровохарканья не было.
Саша, ловко перебирая голенастыми тонкими ногами, перебрался к отцу, снял с него запотевшие очки, вытер их носовым платком.
— Какое хорошее утро, папа! Как только остановимся, наловлю хариусов. И сварю тебе уху….
— Хорошо, Саша. Жду твоей ухи.
Он смотрел на сына и думал: «Как-то Саша перенесет мою смерть?»
Мальчик видел, с каким терпением отец переносит свои страдания, и сам старался быть мужественным. Как и Мавра Павловна, он научился угадывать желания отца по движениям пальцев, губ, глаз, по его печальным улыбкам.
Черский привлек к себе сына, прижался мягкой бородой к розовой прохладной щеке. «Что бы мне сказать ему такое сильное и простое, как сама жизнь? Где мне взять такие слова, чтобы запали в его сердце и были путеводными звездами? Нет, ничего не надо. Никаких слов. Ни напутствий, ни пожеланий! Пусть остается в неведении до последнего дня. Неведение поможет ему перенести мою смерть».
— Сашенька, позови Степана.
Мавра Павловна насторожилась, видя, как Степан, тяжело покачиваясь, прошел на корму. «Уж не случилось ли что с Иваном? Не плохо ли ему снова?» Она поймала улыбающийся взгляд мужа и успокоилась.
— Тебе маленечко лучше, Диментьич? — спросил проводник, усаживаясь в его ногах.
— Немного повеселее.
— Вот и славно, что хорошо.
— Где мы сейчас находимся?
— Кабыть, скоро остров Пяткова.
— Надо пристать к этому острову.
— А нам выбора другого нету. Хошь не хошь, а пристать надоть. Рибы только-только стало, а я на прошлых стоянках ничего не доспел с рибалкой. А когда нечего чавкать, какая дорога?
— Ты прав, Степан.
— Да ну тебя!
— Степан, наклонись поближе.
Проводник наклонился к уху Черского. Он зашептал горячо и быстро:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});