Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Место за чемоданами было совсем крошечным, и мы стояли, почти касаясь друг друга, и, говоря, я невольно обнял девушку за талию и почувствовал, хотя это и было совершенно невероятно, что она обмякает в моих руках и склоняет голову мне на плечо. А потом я, как в тумане, услышал насмешливый голос старика:
— Теперь мне ясно, что было так важно… целоваться начали.
Уже стемнело, и я стоял, обняв девушку за плечи, и чувствовал щекой прикосновение её мягких волос. А Венеция приближалась к нам — озарённая неоном, прекрасная и сияющая, как светлое будущее. И это был восьмой вечер, о котором я не могу рассказать.
У меня в памяти путаются эти несколько дней, которые пришли позднее, потому что все они были счастливыми и одинаковыми в своём счастье. Они были полны разговоров, взглядов и ласк, которых мне никогда не забыть и которых никогда не разложить по полочкам, я не знаю точно, что в какой день происходило.
Было утро, и мы сидели в моём гостиничном номере и очень походили на семью, потому что Ева готовила завтрак, а я читал газету.
— Ну, что там нового?
Она спросила это, чтобы доставить мне удовольствие. Потому что вообще-то Ева относилась к тем людям, которые просматривают только заголовки, чтобы увидеть будет или не будет война, а потом переходят к светским новостям и криминальной хронике.
— Ничего интересного, — ответил я и только теперь понял, что не прочёл ни строчки.
Всё время, держа газету, я украдкой наблюдал за Евой и пытался осознать то, что осознать было невозможно, — что моя незнакомка здесь, возле меня, кутается в мою пижаму, что её ноги тонут в моих огромных тапочках и что она наливает кофе в чашки для нас, двоих.
— Отложи на минутку газету. За три дня ты стал похож на охладевшего супруга. Похоже, я напрасно сочла, что ты мужчина моего типа.
— Впервые слышу нечто подобное, — ответил я, придвигая свой стул к столу.
— Это неважно, важно, что это так. Помнишь, ты спрашивал, каким должен быть мой герой. А я засмеялась про себя, и мне хотелось сказать: «Таким, как ты, глупый», но не сказала, чтобы ты не возгордился. Потому что я не питаю слабости к идеальным мужчинам и считаю, что если такие и существуют, то они ужасно скучные. Впрочем, в некоторые дни и ты был ужасно скучным.
— В какие именно?
— В те, когда ты представлялся очень воспитанным и кротким. Мне именно то и нравилось, что ты мог развивать теории о будущем мира, а потом бросаться стульями или ругаться с полицейскими перед казино. Но ты вообразил, что раз отправился с изысканной дамой, то должен и сам блеснуть манерами.
— Ничего я не вообразил, просто боялся. Боялся, что могу потерять тебя, и был готов разыгрывать любые комедии.
Она отпила немного кофе и деликатно откусила кусочек булочки. Она всегда ела деликатно, это вошло у неё в привычку.
— Значит, твоё «с первого взгляда» не было только словами?
— Словами? Да это было чем-то вроде удара по носу. Я находился на пароходике уже с полчаса, когда тебя заметил, а потом уже не мог отвести взгляда от твоего лица. Злился, что смотрю на тебя, и всё же смотрел…
— И даже завязал остроумный разговор о погоде: «Тепло, не правда ли?»
Она попыталась говорить моим голосом, потом рассмеялась мягким грудным смехом.
— Не знаю, выдумала бы ли ты на моём месте что-нибудь более умное.
— Милый, ты рассердился, — сказала Ева и придвинула свой стул к моему.
— Послушай, — произнёс я, и вправду несколько раздосадованный. — Ты хотя и имеешь голову учителя истории, всё же ничего не понимаешь. Я не играл роли и не ожидал всего того, что произошло, думал, что так и уеду, не прикоснувшись к тебе, единственно, чего я хотел, — это быть с тобою до последнего дня…
Но я не мог продолжить, потому что её руки притянули меня к себе, и в груди у меня разлилась та странная теплота, от которой прерывается дыхание.
В один из этих трёх дней мы лежали на пляже, не на том, дорогом, а на другом, и тихо разговаривали, глядя на зелёный купол раскрытого над нашими головами зонта.
— Ты в самом деле хочешь жениться на мне? — спрашивала она.
— А что в этом удивительного?
— Для меня удивительно. Никогда до сих пор мне не делали предложений.
— В самом деле?
— Никогда. Если не принимать во внимание предложения бакалейщика.
— А теперь получили одно. И не от бакалейщика.
— А что я должна делать в качестве твоей супруги?
— Что пожелаешь.
— Но чего бы желал ты?
— Я не могу распоряжаться тобою. Согласен на всё, что ты сама выберешь.
— Может быть, стать домохозяйкой? Хорошей и прилежной домохозяйкой, которая украсит семейное гнездо. Впрочем, сколько у тебя комнат?
— Две. И даже ванная.
— Две комнаты. И даже ванная. Не так плохо.
— Для Менильмонтана и простого учителя совсем неплохо.
— Нужно обставить их уютно. Только, знаешь что, из меня не выйдет хорошей хозяйки. Мне уже начинает так казаться.
— Ты могла бы работать, как делают другие.
— Кем работать?
— Продавщицей или кассиршей, или станешь служащей, — не знаю, что тебе больше по душе.
— А, нет. Это совсем не привлекает меня. Хватит мне и того стажа, который я имею.
— Ты могла бы учиться, — терпеливо предложил я.
— Зачем?
— Чтобы приобрести профессию. Профессию, которую бы ты любила.
Она замолчала. Наверно, думала.
— Не вижу такой профессии.
— Ты могла бы стать учительницей, например.
Ева снова замолчала. Потом сказала:
— А знаешь, это идея.
Она не добавила ничего больше. Но за обедом, когда мы сидели в бистро, снова вернулась к этому разговору:
— Я — между партами, за которыми сидят маленькие девочки. Тебе не кажется это смешным?
— Почему же? Я нахожу, что это чудесно.
Мои слова, по-видимому, успокоили её.
— В сущности, почему бы и нет? Во всяком случае, это нечто такое, что мне нравится. Только за учение надо платить.
— Не беспокойся. Не умрёшь с голода. Не могу обещать тебе луну, но у тебя будет свой дом, книги, тёплая комната и цель в жизни. Или тебе этого мало?
— Это зависит от многих вещей… С тобой этого достаточно. Иметь рядом с собой близкого человека, после стольких лет одиночества. И какого одиночества!..
Мысль об учёбе придавала ей уверенности, открывала перед ней новые перспективы. Она даже пыталась распределить своё время, месячную зарплату, думала, как лучше устроить быт.
В один из таких дней перед нами снова вырос Старик. Похоже, он долго обходил пляжи, разыскивая её, пока, наконец, не обнаружил. Старик взял для себя зонт и матрас и расположился неподалёку от нас, молча поклонившись Еве. На меня он, по обыкновению, не обратил никакого внимания и вообще не беспокоил нас, но я почувствовал, как у меня по телу прошла неприятная дрожь и от его присутствия, и от того голодного взгляда, которым он провожал женщину, когда мы пошли к морю.
— Боюсь, что в один прекрасный день я надаю ему по его хищной роже, — грозился я.
— Оставь его в покое. Он ничего тебе не делает.
— Ждёт.
— Пускай ждёт.
— Ты не сказала мне, что, в сущности, произошло между вами тогда, в ресторане.
— Что могло произойти? Он держался всё время очень мило и благовоспитанно, а когда пили ликёр, предложил мне стать его любовницей. На то бьёт, что, хотя и не обладает качествами двадцатилетнего юноши, но располагает всем остальным, в чём может нуждаться женщина.
— Что же это за всё остальное?
— И я задала ему тот же вопрос.
— Ему стоило просто влепить пощёчину, а не задавать вопросы.
— Нет, пощёчины в «Эксцельсиоре» не в почёте. А кроме того, всегда интересно знать цену, которую тебе дают.
— Какова же его цена?
— Приличная. Не в его характере торговаться из-за машины или туалетов.
— Благодетель, — вознегодовал я, глядя на тёмную толстую спину Старика, лежавшего в нескольких метрах от нас. — Ты думаешь, он не хитрит?
— Зачем ему хитрить? Такие, как он, платят по пятьдесят тысяч за собаку. Совсем естественно, что они несколько больше дадут за женщину.
Разговор раздражал меня, но я не удержался, чтобы спросить.
— А Аполлон с пляжа тоже предлагал тебе подобную сделку?
Её лицо на мгновение потемнело.
— Почти. Только он был к тому же и лицемером. Увидел меня в магазине, принялся крутиться возле него, пригласил провести вместе вечер, прикидывался влюблённым. Хозяйка знала его как богатого и порядочного клиента, что же больше? В первый день он разыгрывал из себя на пляже скромного поклонника. На второй перешёл к разговорам о вечной любви, а на третий, решив, что всё идёт как по маслу, признался, что он, собственно, женат, но это не препятствие, даже напротив, потому что постоянное сожительство убивает чувства.
— Хорошо, что он был женат.
— Почему?
- Ночь светла - Петер Штамм - Современная проза
- Льстивый клуб - Андрей Ангелов - Современная проза
- Школа ангелов - Владислав Дорофеев - Современная проза
- Империя ангелов - Бернард Вербер - Современная проза
- Заговор ангелов - Игорь Сахновский - Современная проза