class="p1">В тот же вечер я помахала Бьёрну. Стоило мне только нажать на кнопку «помахать», как он тут же помахал в ответ, и с того дня я практически не отрывала взгляда от экрана и повсюду носила с собой телефон. Каждое утро мы с Акселем ходили купаться. Это было нашей давней традицией, которой мы неизменно следовали, отдыхая на даче вдвоем. Всякий раз, когда я оставляла телефон в доме и отправлялась к пирсу, мне казалось, что там, в доме, остались мои собственные внутренности, так больно было находиться вдали от него. Вернувшись в дом, я тут же проверяла телефон, а затем еще раз: я не могла поверить, что за те полчаса, что мы потратили на купание и дорогу туда-обратно, за эту бесконечность, Бьёрн так и не дал о себе знать.
Спустя несколько дней этого безумства, которое не только не утихло, а, напротив, приняло ужасающие масштабы, я начала думать о Линде. Не как о зависимой от «Инстаграма» вредной жене Бьёрна, а как о спутнике жизни Бьёрна, той, кого он в свое время, как ни крути, выбрал, а она выбрала его, и, если бы Бьёрн вдруг ушел, каково бы было ей – а не только мне, Акселю, Бьёрну, – ей, этому незнакомому человеку. Находясь в экстазе, я была не способна представить себе последствия или чью-то боль – я словно лежала под наркозом. Зато теперь с моих глаз словно спала пелена: я вспомнила о Гру, о нашей с ней первой встрече, о том, как много времени прошло, прежде чем она оправилась и встала на ноги после ухода мужа. Я воображала семью Бьёрна, всех его зятьев, невесток и внуков в бесконечных вариантах сценариев и впервые осознала масштаб возможных последствий; я представила себе, что вообще может произойти, если мы не прекратим все это, если вовремя не остановимся. С каждым часом наших отношений порвать их будет все сложнее.
В один прекрасный день Бьёрн оставил на журнальном столе iPad, не заблокировав его, и поехал за покупками. Из магазина он отправил мне сообщение: Привет, чем занимаешься?
А потом он вспомнил, что планшет лежал дома в открытом доступе, и тут же отправил мне еще одно сообщение: НЕ ОТВЕЧАЙ!!!
Похоже, нам действительно пора завязывать, – написала я полчаса спустя. Бьёрн за это время вернулся домой, Линда была в саду и к планшету явно не прикасалась.
Что ты имеешь в виду? – спросил Бьёрн.
Может, это знак, что нам пора расстаться, – ответила я, когда испуг немного отпустил меня.
Ты хочешь этого?
Разумеется, нет, – ответила я, – но речь не об этом.
Тогда он написал:
Давай встретимся, в последний раз, ведь мы не можем расстаться по эсэмэс.
Мы договорились встретиться в промышленном пригороде Фредрикстада: Бьёрн был уверен, что там не столкнется ни с кем из знакомых. На пути туда я спрашивала себя, зачем я еду на свидание с человеком, с которым я только что решила больше не встречаться.
Но когда я, сидя за рулем, увидела, как он открывает дверь своей машины, как щурится от солнца, пытаясь найти меня взглядом через лобовое стекло, как его рослая фигура выбирается из автомобиля и как он идет в мою сторону своей фирменной походкой, которая всегда напоминала мне то ли верблюда, то ли жирафа или какое-то другое высокое животное, – я улыбнулась от уха до уха, улыбнулась так же, как когда мы разговаривали по телефону, настолько широко, что, казалось, мое лицо разломилось надвое; когда же он сел на пассажирское сиденье, я перелезла через коробку передач и свернулась калачиком у него на коленях.
– У меня не так много времени, – сказал Бьёрн наконец. – По официальной версии, я еду к Маркусу, чтобы помочь ему передвинуть холодильник. Линда не дома, но у нас есть общие чаты со всеми детьми, так что, если Маркус спросит, где я, она сразу обо всем догадается.
Пока он говорил, я вдруг почувствовала, что мой взор снова затуманивается. С какой стати я вдруг решила приехать сюда и встретиться с этим мужчиной, который почему-то сидит рядом и рассказывает о холодильнике. Слева от нас был какой-то ангар, справа – ряд мусорных контейнеров. Судя по всему, в среднем контейнере были органические отходы, поскольку над ним кружили и галдели чайки.
Я пересела обратно на водительское сиденье.
– Что такое? – спросил Бьёрн.
Я кивнула в сторону чаек.
– Где это мы?
– Этот район называется Эра [22].
Эээра. Обычно фредрикстадский диалект Бьёрна умилял меня, но теперь он действовал мне на нервы. Заткнись, вдруг подумала я, обессилев. Лучше заткнись.
– Мы оба состоим в браке, мы встречаемся на помойке, тогда как ты должен помогать своему сыну тащить холодильник. Что это за бред? Почему мы здесь?
– Потому, что мы любим друг друга.
– Нам уже за пятьдесят. Мы скоро умрем. Мы не можем заниматься этой ерундой. Мы должны сидеть каждый в своем лагере. Должны крепко связать пожитки и держаться своего племени, быть ближе к тем, к кому мы принадлежим, по-настоящему принадлежим, официально. Я правда так считаю.
Бьёрн вздохнул, как будто бы хотел сказать: ну вот, опять, приехали.
– Моим родителям за восемьдесят, и прямо сейчас они идут от приюта к приюту в горах Йотунхеймена [23]. С полной выкладкой. Мы умрем еще не скоро. У нас впереди еще лет тридцать, не меньше.
В первый же рабочий день после отпуска мы встретились в квартире на Оскарс-гате.
В августе, ради очистки совести, мы предприняли еще несколько жалких попыток расстаться, а в сентябре я сделала копию ключа для Бьёрна, после того как однажды ему пришлось скрываться от дождя в ближайшем магазине, пока я задерживалась. Дело было сделано. У меня был любовник, и у него был ключ от нашего укрытия. Моя тайная жизнь оформилась, и вскоре в ней появились собственная валюта, флаг и язык. Бьёрн готовил еду, если у нас было время поесть, убирал и менял постель. Я мыла посуду, поскольку всегда уходила последней, к тому же Бьёрну было дольше добираться домой. Он всегда что-то приносил – цветы, шоколад, бутылку вина.
– Мы жаждем того, чего не имеем, – сказала я Бьёрну в один осенний вечер. Мы лежали рядом. Он накрыл своей ладонью мою, но больше мы ничем не касались друг друга. Я знала, что в любой момент могу положить голову ему на грудь, и оттого чувствовала себя богатой и счастливой. Я лежала и делала вид, будто его нет рядом, вызывая в себе