Читать интересную книгу На фарватерах Севастополя - Владимир Дубровский

На эту плавбатарею в конце мая прибыла партийная комиссия соединения.

Был тихий теплый день, когда легковая автомашина остановилась у берегового КП плавбатареи. Приехавших — полкового комиссара Бобкова и членов партийной комиссии — встретил комиссар плавучей батареи Нестор Середа.

Заседание парткомиссии решили провести на батарее. На этот раз выдался спокойный день — зеленела трава на рыжих буграх, с писком перебегали дорогу юркие суслики, гудели телеграфные провода на столбах. В такой день хочется лечь на нагретую солнцем землю и слушать, как сладостно, уже по–летнему звенит воздух, как трещат где–то в траве неуловимые цикады и убегает вдаль, словно тонет в бесконечных просторах моря, волнистая поверхность полуострова, и кажется, что одинокий Херсонесский маяк на краю земли упирается в голубое небо.

Полковой комиссар Бобков, член парткомиссии флагманский врач Гелеква, комиссар Середа поднялись на верхнюю палубу. У дежурных орудий стояли комендоры; остальные матросы в этот предобеденный час отдыхали. На корме, там, где курили матросы, слышалась песня.

Из дверей камбуза выглянул кок в белом колпаке. Врач Гелеква заметил его и сказал, обращаясь к Бобкову:

— Вы знаете, Николай Акимович, чем славится камбуз на этой плавбатарее? Здесь кок Кийко славно готовит блинчики с вареньем!

— Что ж, если угостят, попробуем и блинчиков!

А комиссар батареи Середа, улыбаясь, уже показывал коку растопыренными пальцами, сколько готовить добавочных порций.

Заседание началось с разбора заявления отличника батареи командира зенитного автомата старшины первой статьи Косенко. Слесарь высокой квалификации, он вместе с рабочими завода создавал из отсека боевой несамоходный корабль. Его боевая характеристика — это четыре сбитых фашистских самолета, свалившихся в воду у борта батареи.

— Я каждый день вижу, как храбро и стойко сражаются коммунисты, и хочу быть таким, как они! — говорит Косенко.

В это время раздались резкие звонки колоколов громкого боя — воздушная тревога.

И пока еще стучали по железному трапу каблуки бегущих на боевые посты, раздались первые залпы. Это дежурные орудия открыли огонь. Наверху все гремело, и палуба выгибалась и вздрагивала под ногами.

Тридцать «юнкерсов» под охраной «мессершмиттов» шли с моря на Севастополь. Дул легкий ветер и чуть шевелил военно–морской флаг на высокой мачте плавбатареи и относил синий дым выстрелов на берег.

Строй вражеских самолетов разомкнулся: часть из них пошла на батарею, остальные продолжали двигаться на город. Бобков занял место рядом с командиром батареи Мошенским. С командного поста были хорошо видны запрокинутые вверх стволы автоматов. К Бобкову подбежал помощник командира лейтенант Лопатко, что–то крикнул, показывая рукой вниз, на береговой КП, — там спокойней.

Но Бобков отрицательно покачал головой, делая знак лейтенанту, чтобы он занялся своим делом: уже пикировали самолеты, рвались бомбы, и осколки били по высоким бортам батареи.

— Огонь, огонь!

Накалялись стволы пушек, падали скошенные осколками раненые. Беспрерывно били автоматы. У зенитчиков затекли руки, пересохло в горле. Подносчики не успевали подавать снаряды. Весь личный состав, за исключением вахтенного радиста и дежурного по артиллерийскому посту, работал на верхней палубе. Кок Кийко, позабыв снять свой белый колпак, тащил снаряд к орудию, скользя по железной палубе и спотыкаясь о стреляные гильзы.

Командир автомата Косенко был ранен в голову и в ногу, кровь вместе с потом стекала по разгоряченному лицу, но он вел огонь до тех пор, пока не свалился без сил на палубу.

В это время осколком бомбы был убит вертикальный наводчик, и автомат перестал действовать. Косенко услышал, что автомат замолчал, с трудом открыл глаза и, собрав последние силы, занял место наводчика. Зенитный автомат снова бил по фашистским самолетам. «юнкерс», прорвавшийся к батарее, получил прямое попадание в плоскость. Он загорелся, попытался выровняться на курсе, но завалился на крыло и упал возле батареи в воду.

Когда воздушная атака была отбита, вся верхняя палуба батареи была завалена стреляными гильзами, засыпана осколками. В ушах Бобкова стоял оглушительный гул и звон.

Заседание партийной комиссии продолжалось. Комиссар снова прочитал: «И хочу быть таким, как они!», — и сказал:

— Добрый будет коммунист!

Эти события произошли двадцатого мая. С этого дня противник начал мощные авиационные налеты и артиллерийские удары. Похоже было на то, что фашисты готовятся к новому штурму Севастополя. Каждый день теперь немецкая авиация сбрасывала на город и оборонительные рубежи тысячи бомб и снарядов. Жестоко и бессмысленно разрушали они город, методически уничтожая дом за домом, квартал за кварталом.

Глава двадцать шестая

В мае войска Крымского фронта, теснимые гитлеровцами, отошли с Керченского полуострова на Тамань. Все наши надежды на скорое освобождение Крыма рухнули. Надо было рассчитывать только на свои силы. К этому времени Приморская армия получила с Большой земли значительное пополнение. А техники было немного — всего тридцать восемь танков и в строю шестьдесят флотских самолетов на ограниченном пятачке херсонесского аэродрома. Опытный генерал И. Е. Петров готовился к решительной схватке с фашистами. Теперь он управлял войсками не через комендантов секторов, а непосредственно каждой дивизией.

Гитлеровцы, высвободив войска на Керченском полуострове, значительно превосходили нас и в живой силе, и в технике. Достаточно сказать, что у них были сосредоточены четыреста пятьдесят танков и 8‑й авиационный корпус генерала Рихтгофена. Под Севастополь была переброшена самая мощная и сверхмощная осадная артиллерия, мортиры до 615 мм, появилась у Бахчисарая и знаменитая «Дора». Это была 800‑мм пушка–колосс на железнодорожной платформе. Длина ствола ее достигала тридцати метров, а снаряд весил четыре тонны. Обслуживали «Дору», включая зенитчиков и саперов, около полутора тысяч человек. И командовал этим «расчетом» генерал.

А на море усилилась блокада. Против наших кораблей враг стянул сотни бомбардировщиков и торпедоносцев. На Черное море были переброшены флотилия малых подлодок и две флотилии торпедных катеров. Базировались они на Ялту, Форос и Ак — Мечеть. Усилились постановки магнитных и акустических мин на подходах к Севастополю.

Фашисты в последние дни мая усиленно бомбили и обстреливали город и порт Севастополь. Они разрушили почти все большие дома, нарушили работу транспорта и снабжение водой. Все улицы и проезды были завалены рухнувшими стенами и камнями. Гитлеровцы хотели сломить боевой дух севастопольцев, а достигли обратного. Они вызвали новую волну гнева и ненависти и еще большую решимость отстоять во что бы то ни стало Севастополь.

В один из таких горячих дней, когда вражеские самолеты почти не сходили с бледно–голубого неба, корабль нашего соединения базовый тральщик «Гарпун» ночью пришел в конвое из Новороссийска в Севастополь. С рассветом, несмотря на многократную перемену места и маневрирование по Северной бухте, тральщик попал в районе Килен–площадки под неистовую бомбежку фашистской авиации. Корабль был засыпан осколками близко разорвавшихся бомб и получил пробоины в корпусе. Сразу в нескольких местах начался пожар. Командира тральщика старшего лейтенанта Кокка взрывной волной сбросило с ходового мостика и контузило. Многие матросы и офицеры, в том числе и комиссар, были ранены. Пожар охватил весь корабль, и хотя экипаж и пришедшая на помощь пожарная команда Морского завода отчаянно боролись с огнем, почти все деревянные надстройки выгорели. Когда потушили пожар, оказалось, что корпус корабля сохранился и машины исправны, и, как только командир оправился от контузии, тральщик стали готовить к переходу для ремонта на Кавказ.

Позже моряки, встретившие тральщик «Гарпун» в море, на переходе в Новороссийск, рассказывали, что корабль был черный, весь обгоревший, но на мачте развевался военно–морской флаг, а на железной площадке разрушенного ходового мостика стояли рулевой и командир.

Узнав от инструктора политотдела капитан–лейтенанта Аверчука, ходившего с кораблями в конвой, о том, что произошло с тральщиком, и о том, что комиссар корабля тяжело ранен и находится у себя в каюте, Бобков немедленно выехал к месту стоянки корабля.

Уже при въезде в город, спускаясь к Херсонесскому мосту, машина попала под бомбежку «юнкерсов».

— Прорвемся, выскочим? А то я опаздываю! — спросил комиссар Бобков, когда шофер Муравьев хотел подрулить под высокий каменный Херсонесский мост и там укрыться от бомбежки.

Шофер спокойно кивнул головой в знак согласия. Он настолько привык к этим ежедневным поездкам под бомбежкой и артиллерийским обстрелом, что ничему не удивлялся.