Читать интересную книгу Остров - Олдос Хаксли

— Мне бы хотелось посмеяться над вашими словами, — сказал Виджайя, — но боюсь, вы правы. Меня не оставляет предчувствие, что мои дети увидят, как сбывается ваше пророчество.

Оставив джип меж повозкой, запряженной волами, и новехоньким японским грузовиком, они вошли в деревню. Узкая улочка, пролегая меж крытыми соломой хижинами, расположенными в тени пальм, папайи и хлебных деревьев, вела к торговой площади. Уилл замедлил шаг и, опираясь на бамбуковый посох, огляделся вокруг. На одном краю площади стояло оштукатуренное розовое здание в стиле очаровательного восточного рококо — очевидно, общественного предназначения. На противоположной стороне площади высился скромный храм из красного камня с башней посредине, на которой, ярус за ярусом, множество статуй изображали весь путь Будды, от избалованного ребенка до Татхагаты. Посреди площади росла огромная, раскидистая смоковница. В тени ее извилистых ветвей, протянувшихся почти над всею торговой площадью, стояли лотки купцов и рыночных торговок. Наискось пробиваясь меж толстыми сучьями, солнечные лучи, подобно зондам, выхватывали под зеленым шатром то ряды больших черно-желтых кувшинов, то серебряный браслет, то расписную деревянную игрушку, то рулон ситца; повсюду громоздились груды фруктов, пестрели девичьи корсажи, сверкали в улыбке их зубы и глаза, алым золотом отливала кожа.

— Все выглядят такими здоровыми, — заметил Уилл, пока они шли меж торговых рядов под огромным деревом.

— Они так выглядят, потому что и в самом деле здоровы, — отозвалась миссис Рао.

— И счастливы, — добавил Уилл, вспоминая лица, которые он видел на Калькутте, в Маниле, в Рендан-Лобо или, ежедневно, на Флит-стрит и Стрэнде. — Даже женщины, — сказал Уилл, окидывая взглядом лица, — даже женщины выглядят счастливыми.

— У них не по десять детей, — пояснила миссис Рао.

— Там, откуда я приехал, тоже не по десять детей в семье, и однако… «На всех я лицах нахожу Печать бессилья и тоски»36. — Он задержался на мгновение, чтобы понаблюдать, как престарелая торговка взвешивает несколько ломтей хлебного дерева для юной матери с малышом, сидящим в сумке за спиной. — Здесь все лучатся счастьем, — заключил Уилл.

— Спасибо мэйтхуне, — торжествующе добавила миссис Рао, — спасибо йоге любви. — На лице ее читался набожный жар и профессиональная гордость.

Они вышли из тени индийской смоковницы, пересекли полосу солнечного зноя и, поднявшись по выщербленной лестнице, вступили в сумрак храма. Огромный золотой Бодисатва выступал из тьмы. Пахло фимиамом и увядшими лепестками цветов; откуда-то из-за статуи доносился тихий голос: кто-то невидимый бормотал бесконечную литанию. В боковую дверь бесшумно скользнула босая девочка. Не обращая внимания на взрослых, она с ловкостью кошки взобралась на алтарь и положила ветку белой орхидеи на ладонь статуи. Глядя в огромное золотое лицо, девочка прошептала несколько слов, потом закрыла глаза, вновь что-то прошептала, наконец, слезла вниз и, напевая что-то, скрылась за той же дверью.

— Очаровательно, — сказал Уилл, наблюдая за ней. — Милее быть не может. Но как сама она представляет себе, что делает? Что за религию может исповедовать такой ребенок?

— Она исповедует, — пояснил Виджайя, — местную разновидность Махаяна-буддизма, возможно, с некоторой примесью шиваизма.

— Ваши высоколобые способствуют распространению таких верований?

— Здесь никто ничему не способствует, но и не запрещает. Мы просто принимаем все как есть. Принимаем, как того паучка, плетущего паутину на карнизе. Для паука, в силу его натуры, плетение паутины неизбежно. А для людей неизбежно создание религий. Пауки не могут не плести тенета, а люди не могут не творить символы. На то и дан человеку мозг, чтобы отливать хаотический опыт в поддающиеся управлению знаки. Порой эти символы почти соответствуют сосредоточенной вовне реальности, находящейся за пределами нашего опыта; я имею в виду научное знание и здравый смысл. Порой, наоборот, символы почти не связаны с реальностью — в случае паранойи или бредового состояния. Но чаще всего в символах смешана реальность и фантазия; в этом случае мы получаем религию. И хорошие, и плохие религии — все они основаны на смеси истины и вымысла. Например, что касается кальвинизма, в котором был воспитан доктор Эндрю, — там мы имеем крупицу реализма и ворох дурных фантазий. Порою смесь более доброкачественна. Пятьдесят на пятьдесят, шестьдесят на сорок, или даже семьдесят частей истины — на тридцать фантазии. Наша старая добрая религия содержит на удивление ничтожную примесь яда.

Уилл кивнул.

— Предлагать белые орхидеи воплощению сочувствия и просветления — это выглядит довольно безвредно. А после увиденного мною вчера я готов замолвить слово даже за космический танец и божественное совокупление.

— Вспомните, — сказал Виджайя, — что все это не является принудительным. Каждый имеет возможность продвинуться дальше. Вы спрашиваете, как девочка понимает то, что она делает. Я скажу вам. Она, конечно, думает, что беседует с личностью — с огромным богом, который останется доволен ее орхидеями и даст девочке то, что она хочет. Но она уже достаточно взрослая, и ей уже наверняка говорили, что символизирует статуя Аминатавы и какой опыт привел к появлению этих символов. И поэтому она не может не понимать, что Аминатава — это не личность. Она также знает — ей это объяснили, — что просьбы к богу сбываются оттого, что в нашем, очень странном, психофизическом мире, мысли имеют тенденцию воплощаться, если вы достаточно хорошо на них сконцентрируетесь. И она также знает, что храм этот не является обителью Будды, как ей это нравится представлять. Ей известно, что это всего лишь производное ее подсознания — уютная темная норка, где ящерицы бегают по потолку, а во всех щелях сидят тараканы.

Но в сердцевине омерзительной тьмы можно найти Просветление. И следующим шагом этой девочки будет урок о себе, который она неосознанно затвердит: ведь ей сказали, что, если она не внушит себе обратного, она поймет — ее маленькая душа является также Душой с заглавной буквы.

— И как скоро она усвоит этот урок? Когда она перестанет внушать себе противоположное?

— Возможно, никогда. Многие к этому так и не приходят. Но, с другой стороны, многим удается это постичь.

Он взял Уилла за руку и провел его вглубь храма, во мрак за статуей Просветленного. Пение сделалось более отчетливым; там, едва различимый во тьме, сидел молящийся — дряхлый старик, обнаженный по пояс; он сидел неподвижно, подобный золотой статуе Амитабхи, только губы его шевелились.

— Что он поет? — полюбопытствовал Уилл.

— Что-то на санскрите.

Семь непонятных слов, снова и снова.

— К чему это упорное бормотанье! Пустая трата времени.

— Не такая уж и пустая, — возразила миссис Рао. — Это приносит известную пользу.

— И не потому, — добавил Виджайя, — что слова значат что-то сами по себе, а просто потому, что вы их повторяете. Пусть это будет «тра-ля-ля», «ом», «кирие элейсон» или «ла илла, илла». Когда вы повторяете «тра-ля-ля» или имя бога, вы всецело поглощены собой. Беда в том, что повторение одного и того же слова может довести вас до состояния полного идиотизма так же, как и до состояния чистейшего осознания.

— Следовательно, вы бы не порекомендовали такой путь той девочке с орхидеями?

— Разве только ей очень захочется. Но пока она подобного желания не испытывает. Я хорошо ее знаю: она дружит с моими детьми.

— Тогда что бы вы ей посоветовали?

— Через годик-другой наряду с другими вещами я бы посоветовал ей то, что мы сейчас увидим.

— Нам предстоит посетить еще одно место?

— Да, комнату медитации.

Уилл проследовал за ним под арку и далее по короткому коридору. Раздвинув тяжелые занавеси, они вошли в просторную комнату с выбеленными стенами и высоким окном слева, которое смотрело в небольшой сад, где росли банановые и хлебные деревья. В комнате не было мебели; на полу были разбросаны несколько квадратных подушек. На стене напротив окна висела большая картина, писанная маслом. Уилл приблизился к ней, чтобы получше рассмотреть.

— Вот это да! Кто художник?

— Гобинд Сингх.

— Что за Гобинд Сингх?

— Лучший пейзажист Палы за всю ее историю. Он умер в сорок восьмом.

— Почему мы о нем ничего не знаем?

— Потому что мы слишком любим его картины, чтобы продавать их.

— Что ж, вы от этого выигрываете, но мы теряем. — Он вгляделся в картину. — Приходилось ли ему бывать в Китае?

— Нет, но он учился вместе с кантонским художником, который жил на Пале. И конечно же, он хорошо знаком с репродукциями ландшафтов Суня.

— Сунь предпочитал писать маслом и интересовался кьяроскуро.

— Да, после того как побывал в Париже. Это было в 1910 году. Он был знаком с Вийаром.