Дверь открылась неожиданно, резко - я не успела испугаться. В том особенном перламутровом полумраке светеня серые глаза Вилора казались почти серебряными, с нотками черноты.
- Тая... - почти растерянно говорит он. - Тая, приехала...
Он стоит по одну сторону от порога, я - по другую.
Все так же молчу, и Вилор, наконец, делает шаг в сторону, одновременно с почти робким приглашающим жестом.
Но я не могла даже шевельнуться, словно приклеилась к земле. И просто смотрела на него, а сумерки, казалось, сгущались, темнели, словно сквашивалось молоко.
Вилор ухватил меня за руку, буквально втащил во двор, закрыл дверь на щеколду. Притянул к себе, ожидая, должно быть, что я уткнусь лбом ему в грудь. Но я продолжала молчать и смотреть ему в глаза, ощущая острую необходимость какого-то безумного выплеска, нелепой выходки... Но ничего не делала, никуда не бежала сломя голову с диким криком. Стояла. Молчала.
Вилор протянул руку, погладил меня по щеке, запустил пальцы в волосы, обхватывая затылок, подтянул к себе и поцеловал, легко, не по-настоящему. Не так, как мне бы хотелось. Не так, как я целовала Шея...
Мы замираем, глядя друг на друга совсем-совсем близко.
Моя тьма просит меня вмешаться. Всего чуть-чуть, одно движение... и Вилор будет совсем другим. Таким, как мне надо. Ему и самому будет проще.
"Никогда, никогда, никогда его не трогай! Что бы ни случилось. Никогда".
- Пойду, - выдохнула ему в губы. Хотела. Но не смогла - вот тогда он меня и поцеловал.
***
Седьмица до новолуния прошла сумбурно, тревожно. Весть о городском море дошла до нашей деревни. Я рассказала все, что знала, и, как фактически очевидца событий, стала внезапно довольно популярна. Каждый хотел спросить, а как это "там, у них", и любые сказанные мной слова воспринимались с огромным интересом, жадно. Вспоминали нездоровых лисиц и бродячих больных собак - оказывается, зараженное животное видела не только я. Попытались воззвать к целителю - но без толку. Знахарка Тама, единожды встреченная у колодца, была хмурой и даже мрачной, говорить со мной не захотела.
Меня это все не трогало.
Каждый день, приближающий к новолунию, словно увеличивал громкость звенящего внутри меня колокола. Дело было не в Шее, это я, я ждала поступающего новолуния. Тьма томилась от бездействия. Я тоже томилась. С прошлого новолуния, казалось, прошла вечность.
С нашего поцелуя с Вилором, после которого я, словно... мокрая кошка, выбежала с его двора прочь, миновало две - три вечности.
Я так и не пришла к определённому выводу по поводу инквизитора. Рассказывать Вилору или нет? Дождаться ли весточку от того самого "знающего" человека? Или спросить у Шея?
Конечно, можно, даже нужно спросить. Не рыскать ночами, раскапывая старые могилы, а просто получить всё необходимое в готовом виде от своего демона. Всё это оплачено. Всё это я заслужила.
Одна маленькая деталь - я никогда ничего не говорила Шею о Вилоре. Глупость, странность. Я не должна ничего своей тени, кроме крови. Но как-то так вышло, что мне хотелось развести их по разным мирам.
В день, предшествующий встрече с тенью, нервозность и беспокойство достигли пика. Руки дрожали с самого утра, а мать, глядевшая на меня с недоумением, повторяла всё по два раза - с первого я решительно ничего не понимала.
Миску, выпавшую у меня из рук перед обедом, за полпальца до пола подхватила тьма. Я судорожно оглянулась - но ни мать, ни сидящий в двух локтях от меня на скамье Север, казалось, не заметили этого.
"Надо увидеть Вилора. Сегодня. Надо, обязательно", - мысль ударилась в голову изнутри, назойливая, необъяснимая - и с ней я ходила до вечера, с кем-то разговаривала, что-то делала, улыбалась, отвечала, брала и переставляла предметы... Всё смазалось, кроме понимания необходимости нашей встречи. Времени до полуночи оставалось все меньше, струна внутри болезненно натягивалась, грозясь порваться вместе с чем-то жизненно важным. Но мать, словно почувствовав мои преступные намерения, давала мне все новые и новые поручения, так что освободилась я за десять горстей до полуночи.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Но даже тогда - братья вертелись на своих лавках, хихикая и перешептываясь, родители обсуждали что-то приглушенными голосами. Нечего было и думать, чтобы уйти незаметно, а времени оставалось все меньше и меньше - во время встречи с Шеем я должна уже быть далеко от Вилора. И тогда я выпустила тьму, а вместе с ней пришла тишина.
"Простите", - прошептала я, а тьма внутри ширилась, пенилась, норовила выплеснуться наружу.
***
Тьма ведёт меня, словно пьяную, к домику Вилора. Открывает щеколду. И лишь тогда, стоя во дворе, я немного прихожу в себя и ужасаюсь. Что я тут делаю. Что я вообще делаю. Прихожу за восемь седьмиц до полуночи к служителю, стою, полуголая - платье я накинула на ночную рубашку, босые ноги вставила в сапоги - в его дворе.
Вилора в доме нет. Это я чувствую, как и приступ удушливой паники, но потом понимаю, что он все же где-то рядом. За домиком служителя - небольшой амбар. Кажется, при ласе Томасе там, как и в других амбарах, хранили сено. Неизвестно, зачем амбар с сеном был нужен нынешнему служителю, не державшему никакой скотины. Я мигом вспомнила Вада, которого застала в сарае с женщиной - и краска залила щеки. А если и Вилор...
Подошла и резко распахнула дверцу.
Вилор действительно обнаружился внутри - в стене имелось крепление для факела, довольно опасная затея, с учетом того, что в амбаре действительно осталось сено, о котором, вероятно, забыли деревенские. Мой служитель был один, полностью одетый, словно собрался уходить или только что пришел, хотя, возможно, просто замерз - синий плащ, черная рубашка и брюки. Расставлял глиняные чашки в узкий самодельный стеллаж.
Увидев меня, он тоже вспыхнул - то ли от неожиданности, то ли от смущения, словно я застала его за чем-то постыдным. Я захожу, закрываю дверь за собой - внутри неожиданно тепло, не хочется впускать ночную прохладу.
- Не говори ничего, - быстро сказала я. - Не надо, я знаю все, что ты хочешь сказать. Я не должна была приходить, это безрассудно, глупо, неправильно. Меня никто не видел, никто не знает, что я здесь. Я ничего от тебя не прошу, ничего не требую. Давай, я помогу чашки расставить.
Довольно смелое заявление, с учетом того, что руки все так же дрожат. И голос тоже дрожит. И всё, что я говорю - полный бред. Я пришла именно просить. А может быть, даже требовать, не имея для того никаких оснований. И оба мы это знаем.
Но чашки мы расставляем довольно быстро, и ни одна из них не разбита в итоге - уже хорошо. Теперь мы совсем близко друг от друга. И я снова начинаю говорить, смирившись с тем, что эти безнадёжные, стыдные, предательски-откровенные слова будут сегодня сказаны, словно опять - набрала камней потяжелее и ныряю, где поглубже.
- Я люблю тебя, Вилор. Сразу, как тогда, на речке увидела, поняла, что я - твоя. А вот ты - не мой, и моим никогда не станешь, я понимаю. Но я больше молчать не могу. И жить так, рядом с тобой, и в то же время без тебя - тоже. Рано или поздно, ты уедешь, а я выйду замуж. У нас тут все выходят, а я знаю, что если не с тобой, то неважно с кем коротать эту жизнь. Родителям важно будет, они мне мужа найдут, год - другой спустя... не важно. Я тебе не нужна, так, как ты мне, но все же я знаю, что я тебе нравлюсь. Чувствую, как время уходит, словно песок, каждая горсть приближает твой отъезд. Разреши мне... Пожалуйста.
Перевожу дыхание. В полной тишине мы стоим друг напротив друг друга. Отсветы огня за его спиной подсвечивают мое лицо, его светлые волосы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
- Тая, мне нельзя...
- Ты меня не любишь, - я обнимаю Вилора за плечи, встаю на цыпочки, чтобы коснуться губами лица. - Но я тебе нравлюсь. А ты мне нужен, очень-очень-очень нужен. Сегодня. Сейчас.
Время бежит, как напуганный выстрелом конь. Вот только Вилор об этом не знает, не чувствует так, как я.