Читать интересную книгу Третья пуля - Стивен Хантер

Ну да хватит о призраках прошлого. Моим главным и влиятельнейшим учителем был знаменитый человек, обаятельный и смелый, тот человек, который наставил меня на мой путь. Ради того, чтобы вы ухватили суть произошедшего в 1963 году и понимали, почему оно произошло, мне следует посвятить этому человеку некоторый объём повествования.

Звали его Корд Мейер. Он по рекомендации моего отца, как было заведено — от одного агента к другому — подобрал меня в университете Пенсильвании, где я в качестве студента-старшекурсника в одиночестве настаивал на серьёзности порнографических мотивов в творчестве В. Набокова и взял меня в плановое управление ЦРУ. Здесь я усердно и счастливо выписывал доверенности на убийства на протяжении сорока лет, каждую секунду каждого дня проводя в убеждённости — или иллюзии? — что я помогал своей стране бороться с врагами, что я живу в соответствии со стандартами Мичемов, погибших на полях сражений по всему миру, что я обеспечивал все те громкие слова, заставлявшие Хемингуэя скулить под дождём,[142] такие как «свобода» и «демократия».

Корд был той ещё скотиной, поверьте мне. Он мне до сих пор в кошмарах снится, так что я от него никогда не избавлюсь. Думаю, вы и так знаете что он был одним из знаменитейших людей, которых когда-либо производило Агентство. Я же вам скажу, зная большинство из них, что он был лучшим. Жизнь трижды обожгла его к тому времени, как я начал работать с ним в 1961 году. Сперва он потерял глаз, будучи флотским офицером на Тихом океане. Корд никогда не говорил об этом, но мы знали, что он побывал в тяжелейшем из тяжёлых бою, в котором дело дошло до кровавой рукопашной рубки штыками и окопным оружием с отчаянным противником. Корд стеснялся носить повязку на глазу, зная, что она сделает его слишком известным слишком рано, так что он вставлял стеклянный глаз в пустую глазницу, да так, что только внимательно изучавший его человек мог заметить разницу. Ходили слухи, что глаз он потерял на Иводзиме, Энтивоке или ещё каком-то из этих богом проклятых мест, о которых лучше никогда больше не слышать, и эти слухи работали куда как лучше повязки на глазу.

Наверное, к делу относится и его послевоенное прошлое. Он стал пацифистом, повидав слишком много штыков, вонзающихся в животы молодых парней, которые даже и не трахались ещё ни разу. Его привлекала идея единого мирового правительства, при котором нациям не приходилось бы посылать друг против друга армии ребят со штыками в далёкие океаны, где были то ли острова, то ли мухи насрали. Будучи активным участником движения Объединённых наций, он трудился в поте лица, служа своей мечте.

Примерно в 1948 году после трёх лет трудов его осенило, что всю структуру захватили проникшие в неё коммунисты, отчего теперь она работает в строгом противоречии с предназначенной ей задачей, а именно стремится провести в жизнь гегемонию красных над синими. Разочарованный, он связался с мистером Даллесом,[143] который, весьма впечатлившись, предложил ему должность.

У него был талант, нюх. Через пять лет он стал главой Тайных служб в плановом управлении, а они, если вы ещё не знаете, были тем самым местом, где всё заваривалось — эдакой чёртовой кузней. Другие структуры называли такую часть «оперативной» и давали звучные прозвища типа «Ранчо» или «Кораль», а оперативники звались «ковбоями» или «стрелками»— в этом духе. Но никто из них не выглядел таким смертоносным, каким был: это было сборище йельцев с миловидной внешностью (хотя были там и принстонцы и брауновцы, чудаковатые гении без выдающегося происхождения, но с особенными навыками) в узких, никогда не бывавших ослабленными галстуках, носящие очки в оправе из чёрного пластика или рога, тёмно-серые или рыжие костюмы от братьев Брукс,[144] туфли с перфорацией или лоферы «Барри Лтд», скучные, как конклав епископов. По выходным — клетчатый хлопок, яркие бермуды (был популярен красный, как мне помнится), поношенные теннисные туфли «Джек Парселл», обычно заляпанные рыжей глиной корта, хаки, старые синие рубашки с воротником на пуговицах, может быть — ношеные тенниски. Мало кто мог предположить, что за этими неприметными глазами и милыми лицами скрываются хищные умы, которые планируют падения и взлёты тиранов, убийства полковников секретной полиции, парочку вторжений и два-три переворота.

Но вернёмся к Корду, волшебнику Тайных служб. Его второе прикосновение к огню не назовёшь завидным или крутым. Оно было ужасным. В 1958 году он потерял своего второго ребёнка, девятилетнего сына, которого сбила машина в том месте, которое для всех нас — йельцев времён холодной войны — было духовным домом, а именно Джорджтауне. Потеря ребёнка — это нечто непостижимое для меня, а при таком эмоциональном стеснении я не буду ни задерживаться на этом, ни пытаться судить о том, какое воздействие на него оказало это событие. Однако, оно никак не могло склонить его к благодушному взгляду на окружающий мир.

Третья же трагедия сделала его знаменитым, жалеемым, любимым, презираемым и подозреваемым, заронила сомнения в том, можно ли ему верить но всё же в некотором смысле оживила. В этом случае он оказался похож на Джорджа Смайли[145] — пусть даже ещё до того, как тот появился, поскольку всеобщее понимание того, что ему наставили рога послужило аллегорией искренности, с которой он любил свою страну и презрения, которым она ему отплатила. Эту беду звали Мэри Пинкот Мейер.

Полагаю, её следовало бы определить как женщину, попавшую в промежуток культур. Она появилась слишком поздно для поколения битников и слишком рано для того, чтобы быть хиппи. «Чистокровная богемность» была бы самой точной характеристикой — хоть публичных признаков этого в ней не присутствовало. Излишне говорить и о том, что она была красива, умела держать себя подобающим образом, каковое умение уже по полному праву передала, вне сомнения, своим отпрыскам (почему я говорю «отпрыски» вместо «дети»? Забавно!), что у неё были роскошные длинные ноги, что она покоряла практически всех, что она была остроумной, харизматичной и искромётной, что её волосы были густой, рыжеватой гривой и что помады более красной, чем у неё не было ни у одной женщины во всём Вашингтоне. Ей следовало иметь ранний сексуальный опыт, любить опасность, взращивать в себе феминизм и рваться за пределы власти прославленного мужа: солдатского короля холодной войны и умнейшего среди умнейших людей, которые собрались в захудалом и унылом на тот момент, но всё же благородном у своих истоков Джорджтауне.

Она ушла от него в 1961 году, обосновав разрыв обычными в то время словами «душевное охлаждение», что бы это ни значило. Полагаю, под этими словами могло скрываться всё, что угодно было её адвокату. Начала ли она свою знаменитую интрижку до или после развода? Были ли рога Корда официальными либо любовнички соблюдали этикет до тех пор, пока не были поданы бумаги в суд? Никто не узнает, и я сомневаюсь, что Корд кому-то говорил об этом. Мне он так и не сказал.

Оба жили в Джорджтауне до 1960 года. Известно, что она водила знакомство и проводила время с его роскошной, но слегка подувявшей женой. Более того, они должны были встречаться на улицах или, может быть, в магазине или на разнообразных коктейльных вечеринках на газонах, где встречалась их компания, наша компания и вообще всякие компании: дерзкие молодые создатели будущего, технократы из модных агентств (а наше агентство было очень модным, в отличие от несчастных дуралеев из ФБР) и молодые, амбициозные журналисты, которые хотели писать про нас книги и становиться богаче и влиятельнее, чем любой из нас.

Неизвестно, когда Мэри Пинкотт Мейер стала спать с Джоном Фицджеральдом Кеннеди: до ноябрьских выборов 1960 года или после, так же как и неизвестно, ждали ли они до окончательного развода. Однако, разведясь, она посещала Белый дом порядка тридцати раз за три года президентства Кеннеди в самое разное время дня и ночи. В Вашингтоне того времени секреты хранились таким образом, что их вообще вряд ли можно было назвать секретами, хотя по всей видимости она старалась держать всё в тайне и никто не смог бы сказать, что застукал их вместе. И в то же время Кеннеди пытался уложить любую щель от Балтимора до Ричмонда в своём стиле кинозвёздного траха. Вокруг парочки нарастали и иные слухи: Мэри была некоторым образом связана с пока ещё малоизвестным на тот момент Тимоти Лири (Гарвард, конечно же!), так что она проносила в Белый дом ЛСД и марихуану, знакомя с ними президента в надежде как-то смягчить его ребяческую агрессивность. Приношу извинения, но у меня нет внутренних подтверждений всему этому и я упоминаю о Мэри лишь потому, что Корд был чувственно связан с ней и это стало причиной тому, что плановое управление — а не Агентство в целом, поскольку никакого Агентства в целом нет, а есть лишь шаткий племенной союз, в котором кто-то идёт с тобой, а кто-то нет — не было сторонником Кеннеди.