И тогда он понял.
Окровавленными пальцами Келли осторожно сняла повязки с его головы. Остальные подошли ближе, разорвали круг, стали наблюдать...
Подобно тому как, слушая собственный записанный голос, можно обнаружить, что он удивительно чужой, взгляд в собственные глаза иногда приводил к такому же замешательству.
Когда последняя лента упала, открыв истинный ужас, боль и опустошение на лице Гарри Фремонта, его схватили, вырвали из ее рук то, что осталось от его тела, и унесли обратно во тьму. Он кричал и плакал, но его попытки произнести слова не увенчались успехом: ему показалось, что у него отрезали язык или, возможно, раздробили челюсть.
Несмотря на темноту, Гарри смог разглядеть, как остальные тащат то, что явно было им, к лабиринту труб.
"Господи Иисусе", - сказал он, отворачиваясь. "Неужели я в аду?"
Келли закрыла глаза, становясь единым целым с кровью. "Не совсем".
В кошмарах они нахлынули единой волной жестокости и дикости, бледные лица и расширенные глаза больше не были направлены на крыши домов, запутанные сети труб, искалеченную версию его души, корчащуюся в агонии и ужасе, или на эту самую странную ночь, а на него самого. Он вскарабкался по подвальной лестнице к тусклому свету на кухне и пополз вверх по деревянным ступеням, как старый усталый кот, причем летучая мышь была уже не мокрой от пота его рук, а в крови. Разум побуждал его идти быстрее, толкать сильнее, но в теле почти ничего не осталось.
Он слышал, как их челюсти щелкают по его пяткам, чувствовал, как кончики их пальцев задевают его лодыжки, но каким-то образом добрался до лестничной площадки, покатился по кафельному полу и в бешенстве захлопнул дверь подвала как раз вовремя.
Он ухватился за край стола и поднялся на ноги. Дверь распахнулась от взрыва машущих рук, распахнутых бритвенно-зубых пастей и хора первобытных воплей... и этих ужасно широких, влажных, почти детских глаз, горящих целеустремленной яростью.
Но это были кошмарные воспоминания. В тот момент он оказался на крыше своего дома, не понимая, как туда попал. Залитый лунным светом, он стоял у края и смотрел на проходящую внизу подъездную дорожку. Позади него, переползая через водосточные трубы и чердачное окно, следовал Народ Теней... медленно... со знанием дела.
В ясной ночи и свежем воздухе было что-то почти мирное. Своего рода капитуляция, когда добыча в последние мгновения осознает, что охота окончена и осталось лишь то, что было неизбежно с самого начала.
Гарри посмотрел на луну. Улыбаясь сквозь слезы и не оглядываясь на остальных, он распахнул руки, словно желая обнять ночное небо, и шагнул в небытие.
* * *
Сквозь темноту, по одинокой частной дороге... в конце длинной и извилистой подъездной аллеи на небольшом холме с видом на океан стоит красивый летний дом.
Бич-стрит, 14.
Внутри, где когда-то была мебель, голоса и живые существа, теперь пустота и тишина. Лишь шум океана, разбивающегося о близлежащий берег, доносится до Гарри, проходящего через большую пустую комнату с голыми стенами, тусклым деревянным полом, высокими потолками и окнами без занавесок. И там, на полу, лежит Глория Сирси, тот же шарф обмотан вокруг ее головы, та же струйка крови окрашивает ее щеку и шею. Только теперь Гарри отчетливо видит сквозь ткань рану на ее разбитом виске - рану, нанесенную тупым предметом, возможно, битой. Она говорит, не глядя на него.
"У меня есть секрет".
"У Келли идет кровь", - говорит он ей. "Она сильно ранена, у нее идет кровь".
Глория кивает, ее мертвые глаза устремлены в пол. "Произошло убийство".
"Что ты сделала?"
"Я испугалась. Я не знаю, где нахожусь".
"Это ваш дом?"
"Было время, когда это было наше особое место на пляже, романтическое летнее местечко только для нас двоих. Но это было очень давно".
"А сейчас?"
"Время - странная штука, ты не находишь? Оно изгибается и течет, как вода. И, как вода, то, что ты видишь, даже не начинает царапать поверхность его тайны". Она улыбается, но, кажется, с болью. "Он привел их сюда. Сюда, куда он привел меня. Вот почему я рассказала тебе. Я хотела, чтобы ты пришел, увидел, узнал".
Гарри замечает дверь в дальнем конце комнаты, слегка приоткрытую. Как и все остальное здесь, она кажется странно знакомой. Он направляется к ней.
"Не ходи туда", - предупреждает она. "Ты не... поверь мне... ты... ты не хочешь туда идти".
Он мечется, как загнанный в клетку зверь, прижав руки к вискам. "Что ты наделала? Господи, помоги нам, что... что, черт возьми, ты наделала?"
"Что ты наделал, Гарри?"
Наступает момент, когда ты должен увидеть правду, Гарри...
Глория начинает смеяться. Это ужасный, жуткий смех, который раздвигает занавески, затуманивающие сознание Гарри, и показывает, что он вошел сюда несколько дней назад. Он проверяет входную дверь, находит ее открытой, переступает порог и входит в эту самую комнату. Где-то неподалеку играет стереосистема. Брюс Спрингстин играет "Tunnel of Love", а в соседней комнате Гарри слышит, как люди спорят, кричат друг на друга.
Ты должен это увидеть, даже если не хочешь...
Глория опередила его.
Даже если это отвратительно, ужасно и больно...
А в другой комнате Сирси, обмотав полотенце вокруг обнаженного тела, отчаянно пытается объяснить своей разъяренной жене, что происходит, в то время как Келли стоит в стороне, возле угла грязной кровати, одетая только в тапочку и частично скрытая в тени. Она выглядит так, словно уже ушла куда-то, ее физическое присутствие - не более чем воспоминание, шепот, который все еще разносится по пустым комнатам и забытым коридорам.
Ты еще не понимаешь, но поймешь...
Келли поднимает глаза и видит его, и когда их взгляды встречаются, что-то внутри нее замирает и умирает. "Гарри", - говорит она.
Глория и Аарон поворачиваются и смотрят на него в унисон, не зная, что его лицо станет последним, что они когда-либо увидят.
"Минуточку, Гарри, нет никаких причин, по которым мы не можем быть вежливыми. Мы же не дети". Сирси направляется к нему. "Просто опусти биту, и мы все уладим".
Сквозь гнев, кровь, крики, душераздирающий звук дерева, разбивающего плоть и кости, Глория возвращает его обратно. "Я не хотела, чтобы ты его убивал", - говорит она. "Я хотела, чтобы ты причинил ему боль, чтобы он почувствовал и понял, к чему привела его ложь, какое насилие он совершил. Я хотела, чтобы он узнал, что я - и ты - терпели в течение многих лет, и чтобы он жил с этим до конца своей жалкой жизни, так же как мы с тобой жили с нашей болью, стыдом и позором. Я хотела, чтобы этот ублюдок утонул в этом, и хотела, чтобы Келли сделала то же самое. Но я никогда не хотел, чтобы ты делал это... не это..."
"Ты лжешь, я не причинил бы никому вреда".
Он видит, как Глория бежит к нему, пытаясь остановить его, чтобы он снова не бросил биту. Хотя уже слишком поздно, она все равно бежит к нему, крича "Стой!". Но он не останавливается, он перешел ту черту, за которой разум и сдержанность - даже последствия - уже не действуют и не имеют значения. У его ног лежит Серси, умирающий в кровавой куче, его лицо и голова разбиты, руки, грудь и ноги в синяках от ударов биты. Переполненный жестокостью и яростью, Гарри поворачивается к Глории, когда она бежит к нему, и замахивается на нее битой. Только когда она с жутким треском ударяется о ее череп, он понимает, что натворил. Она пошатывается, смотрит на него со страхом, растерянностью и шоком, а затем опрокидывается навзничь, как бескостная, невесомая вещь, которую сдуло порывом ветра. Она падает на землю, ее рука тянется к виску. На ней застывает кровь, такая темная, что граничит с черной. Гарри хочет бросить биту, но не может. Она срослась с его рукой. Глория улыбается, словно не в силах поверить в происходящее, а затем падает лицом вниз в лужу крови. Гарри смотрит на кровать. Он все еще ничего не помнит, но Келли тоже лежит в кровавой куче. В его сознании промелькнул краткий миг, когда его глаза встретились с глазами Келли, и она смотрела на него с признанием, если не с покорностью. Как будто она знала, что ее ждет и что ей не избежать наказания. И с этим знанием приходил определенный покой.