По-моему, анализ квазитрадиционных образов опроверг представление о тематической однородности этого текста286. Для вящей убедительности добавлю к сказанному еще несколько аргументов.
Сомнения в смысловой гомогенности "Истомы" порождает ее форма. Текст более-менее однороден (да и то не полностью) только на уровне периодов, которых в двухтомнике, подготовленном А.Крыловым, пять (по десять строк в каждом), а в многотомнике, составленном С.Жильцовым, три (того же объема). Неоднородности в "Истоме" гораздо больше. Во-первых, зачем в таком тексте-перечне членение на периоды, которое создает рефрен? Далее, в "Истоме" различны: рифмовка первого и остальных периодов, а также первой и второй строф внутри каждого периода; стихотворные размеры строф и рефрена; различна (причем нерегулярна) стопность строк. Странная форма для перечня тематически однородных элементов, не правда ли?
Если и говорить об однообразии, то таково настроение персонажа, а не тематика текста. Да и однообразие это весьма относительно, если, например, учесть, что речь героя гораздо ярче, выразительнее, а значит, в определенной степени "живее" в его разговоре о своем нынешнем состоянии, чем о прошлом. И к этому тезису мы тоже еще вернемся.
Итак, о чем говорят нам образы "Истомы"? В начальной строфе ключевые элементы человеческого тела и его жизнепроявления -- кости, сердце, дыхание, кровь -- представительствуют от имени целого: герой ощущает свое полное безразличие к жизненным импульсам. Отметим особенность одного из начальных образов, которая затем будет постоянно повторяться в тексте. Состояние сердца может быть понято как в негативном (трезвый -- "приземленный"), так и в позитивном смысле (трезвый -- "реалистичный"). Таким образом, мы не можем однозначно утверждать, что строка сердце с трезвой головой не на ножах несет негативную информацию о состоянии персонажа.
Еще одна важная деталь зачина "Истомы": структура ее начальных строк одинакова -- называние события плюс сообщение об отсутствии реакции на него. Но наличествует или отсутствует само это событие, вновь-таки остается неясным. Например:
И не захватывает дух на скоростях,
Не холодеет кровь на виражах -
в равной степени может означать как отсутствие быстрых передвижений героя, так и то, что экстремальные ситуации, в которые он попадает, уже не вызывают острых ощущений (ср.: Нет острых ощущений: все старье, гнилье и хлам...). "УжЕ" -- потому что ведь откуда-то герой знает об экстремальных реакциях, и можно предположить, что из собственного прошлого опыта, -- это подтверждается в дальнейшем287:
И нервы больше не в натяжку...
Существенное дополнение, на которое, правда, можно возразить, что информация о прошлом героя гомогенности настоящего ("конченности") не нарушает. Примем это возражение, заметив вместе с тем, что в процитированных словах персонажа явно ощутимо сожаление, т.е. живая реакция, а "конченность" предполагает полное безразличие. Ладно, пусть это мое субъективное ощущение, но уж то, что персонаж помнит прошлое, -- не мои домыслы, а вещь объективная, и это -- небезразличие, один из видов энергии жизни, но никак не умирания. Однако пойдем дальше.
И не волнует, кто кого -- он или я.
Тут уже возникает намек не просто на эмоциональную реакцию, а на полноценное действие: существуют отношения героя с кем-то -- не названным по имени, но явно конкретным лицом, они не определились, находятся в движении, но итог этого процесса героя не волнует. Тема продолжается в начале второго периода: Не пью воды... -- чистое действие, вернее, не-действие, выраженное прямо. Т.е. явственна эволюция от неопределенности к определенности (и параллельно -- что очень характерно для Высоцкого -- от бездействия к действию).
Позитивное действие будет названо в конце той же строфы:
Все стрелы сломаны -- я ими печь топлю.
При всех не и ни герой, оказывается, какие-то действия совершает. И какие: печь топит! Не в прямом, конечно, смысле, а в том, что поддерживает огонь в домашнем очаге. По-другому -- огонь жизни. А вы говорите, "конченый"... Оно, конечно, сломанные стрелы -- малопригодный топливный материал, ну так и говорим же мы не о жарко натопленной печи (= интенсивной внутренней и богатой внешними событиями жизни), но лишь о поддержании огня. А средства? Уж какие есть. Можно, между прочим, понять сломанные стрелы, которыми топят печь, как поддержание огня жизни воспоминанием о былых романтических порывах и подвигах. И вновь -- память, один из источников энергии жизни. Короче говоря, о "конченом человеке" можно забыть -- это миф.
Черновик "Истомы" подкрепляет сказанное. Проследим за преображением смысла одной из строк (последовательно):
Не пью воды за исключеньем питьевой
Не стынут зубы от холодной питьевой
Не стынут зубы от воды непитьевой
Четвертый вариант строки -- тот, который ВВ пел:
Не пью воды, чтоб стыли зубы, питьевой288.
Первоначальный импульс ВВ ясен -- зафиксировать не-действие, пассивность героя (не пью) и назвать образ, посредством которого он это обозначает, -- пить воду. На данном этапе не удалось собрать их в непротиворечивом единстве: в положение исключительной поставлена стандартная ситуация -- человек пьет только питьевую воду (кстати, переносный смысл здесь неощутим).
С появлением стынут зубы (второй вариант) прибавляется второе действие, вернее состояние. Человек пьет холодную воду, но естественной реакции не наступает (как записано в другом месте черновика -- рефлексов нет; то есть жизненные силы на исходе). Появление третьего варианта связано, скорее всего, с тем, что во втором не осталось места воде.
Наконец, в песне ВВ сводит воедино все основные образы черновых вариантов -- и радикально меняет смысл: человек не пьет той воды, от которой у него, как и полагается, будут стынуть зубы. Почему не пьет? Единственный удовлетворительный ответ: стремится избежать затрат энергии. Другими словами, бережет силы.
Так мотив иссякновения жизненной энергии (черновик) уступил место мотиву ее сбережения (песня).
Любопытно, что в первом черновом варианте центральный фрагмент текста имел вид:
Я лук забросил с ослабевшей тетивой
И даже в шторм канатов не рублю, -
но затем ВВ заменил вторую строку. Причем вновь, как и в случае со строкой Не пью воды..., мотив отсутствия адекватной реакции на экстремальные события, угрожающие жизни -- то есть мотив иссякновения жизненных сил, -замещается мотивом поддержания жизненной энергии.
Пойдем дальше по тексту и узнаем, что атаки в жизни героя тоже случаются. Непонятно, правда, кто кого атакует и в чем эти наскоки состоят. Следующие две с лишком строфы (исключая рефрен) разбирать как-то не хочется: они аморфные, вялые -- разумеется, по состоянию текста, а не героя (у него вялость действительно состояние основное, хотя и не единственное). В поэтической речи ВВ вообще наиболее выразительны образы, имеющие предметную ("земную") опору. Абстрактные образы и рассуждения сильно им проигрывают. В длинном варианте "Истомы", публикуемом А.Крыловым, эти качественные различия особенно заметны -- ввиду непосредственного соседства и чередования фрагментов названных типов. Например:
Любая нежность душу не разбередит,
И не внушит никто, и не разубедит.
А так как чужды всякой всячины мозги,
То ни предчувствия не жмут, ни сапоги.
Образная энергия заключительного стиха, особенно в прямом соседстве с вялостью, пустотой первых двух, просто бросается в глаза.
Между печь топлю и заключительным четверостишием есть две строки, заслуживающие внимания. Первую из них -- с образом раскрытого окна -- мы уже разбирали. Вторая следует за ней:
И неприметный, как льняное полотно.
С.Шаулов совершенно верно расслышал в "Истоме" эхо "Горизонта", "Иноходца". Еще -- "Дурацкий сон..." и множество других текстов: "Ругайте же меня, позорьте и трезвоньте...", "Бег мой назван иноходью...", "Невнятно выглядел я в нем...". Не только второстепенных, но и главного героя Высоцкого289 всегда заботит, как он выглядит со стороны. Необычность ситуации не в том, что герой об этом думает, а в том, что он об этом никогда не забывает -- даже если силы на исходе, как у персонажа "Истомы". (Это признак неуверенности в себе, так свойственной едва ли не всем персонажам ВВ).
Итак, герой "Истомы" озабочен тем, что о нем думают другие, -- вот вам очередной пример его небезразличия к жизни. В общем, "череды" строк, образов, выражающих "один и тот же, изначально уже данный завершенным, смысл" тоже не получилось. Нам осталось проанализировать самый этот "смысл".
x x x
С.Шаулов усмотрел в "Истоме" "смысл понурого, с сардонической насмешкой над собой, признания "конченым" человеком своего поражения, смысл его согласия на роль падающего в постулате "падающего -- подтолкни" (толкани -- я с коня)"290*.
Текст песни "Истома ящерицей ползает в костях...", насколько мне известно, не был предметом специальных исследований. Но отдельные высказывания о его теме нередки в статьях о ВВ. Они сходны с мнением С.Шаулова. Так что, споря с ним, я оппонирую не только индивидуальной точке зрения на "Истому", но и сложившейся традиции восприятия этого текста. Приведу несколько примеров.