А здесь страшная сводка военного трибунала, в которой Троцкому докладывали, сколько раз в частях Красной Армии была применена высшая мера наказания в 1921 году: "Всего расстреляно 4337 человек"[30].
…Тихо шуршат листы, за окном шепчет море, и не верится, что все это было лишь десятилетие назад. Общение человека с собственным архивом — эфемерный способ прожить еще раз свою жизнь. И часто это причиняет почти физическую боль.
Вот множество записок Я.Г.Блюмкина Троцкому и Полонскому (Председателю Высшего Военного Редакционного Совета) о необходимости издания работ наркомвоена о гражданской войне, длинный перечень его работ, предисловие ко второму тому[31].
Вот записка Бутова Уншлихту с просьбой предоставить помещение для лечения Троцкого, так как "состояние здоровья его требует немедленного отдыха и полного спокойствия". Тут же подшит ответ: предлагается дом отдыха в двух километрах от станции Герасимовка по Павелецкой железной дороге. Далее даются подробности: "…дом двухэтажный, десять комнат, отопление голландское. Обстановка хорошая, но разнокалиберная. Карельская береза, красное дерево, есть и простая мебель. Постелей имеется на 17 человек охраны на нижнем этаже и на 7 человек на верхнем, для семьи Троцкого 5 комнат.
Чрезвычайно неудобно:
1) охрана размещается внизу, будет шуметь и беспокоить Л.Д.
2) Кухня на расстоянии около 70 шагов.
3) Телефон внизу, в комнате заведующего домом Шибанова.
4) Отсутствие звонков. Если что, приходится кричать…"[32]
Троцкий помнит январский отдых в 1922 году. Затихла от изнеможения кровавая сеча на полях Отечества. Страна лежала в руинах, миллионы россиян полегли на полях сражений. Троцкий как-то сразу обнаружил, что с окончанием гражданской войны он как бы скользит с высокого гребня волны вниз. Бесконечные заседания, совещания, где активничают Сталин, Каменев, Зиновьев, интересовали его значительно меньше. Он поспешил подлечиться, отдохнуть, заняться литературным трудом. Какая громадная пачка документов Бутова… Например, такая записка:
"Тов. Троцкому.
1. т. Буранова просит сообщить
а) будете ли Вы приезжать на заседания Политбюро?
б) посылать ли Вам на голосование вопросы Политбюро, которые решаются помимо заседаний?
2. Список отправляемой при сем корреспонденции:
1. Письмо тов. Ленина с брошюрой.
2. Письмо тов. Чичерина от 31 января.
3. Телеграмма от Леграна о времени созыва съезда Советов Грузии.
4. Материалы от тов. Суварина о комдвижении во Франции.
5. Папка с материалами от Лозовского.
6. Брошюра Фурье со справкой библиотеки.
7. Ваша тетрадь с цитатами из Шекспира.
8. Очередной комплект газет.
9. Шесть штук валиков для диктофона.
10. Письмо от тов. Росмера.
3. Краткое содержание бумаг, которые могут быть Вам посланы в случае Вашего желания:
1. От Уншлихта в ЦК: возражение против посылки Суханова за границу.
2. От Менжинского в Политбюро: объяснения по поводу ареста т. Бородулина.
3. Ответ т. Краснощекова на Вашу записку о Фаберже…"
2 февраля 1922 года.
Бутов"[33].
И таких сопроводительных — множество. Боже, сколько событий, дел, бумаг прошло не просто через руки, но и через сердце и сознание… В них — быт московской партверхушки, надежды, судьбы людей, гримасы рождающейся партократии, манипуляции чаяниями масс, совсем мелкие детали. Вот Бутов сохранил даже его кардиограмму с пометкой врача: "В ночь с 23 на 24 января, между 4 и 5 часами утра был припадок стенокардии, с двумя кратковременными обмороками. Приехав вскоре после припадка, я констатировал вполне правильную работу сердца. На следующий день — так же. Л.Д. после этого дня три-четыре чувствовал некоторую слабость, но все же продолжал выезжать и, по обычаю, с ружьем. Впоследствии слабость исчезла, и Л.Д. чувствовал себя по-прежнему бодро…"[34]
Дальше конфиденциальная записка того же Бутова пом-управделами ГПУ Рудольфу Августовичу Герсону: "Посылаю Вам пакет с солью и прошу ее исследовать: не содержит ли она веществ, вредных для здоровья. У этого лица, употребляющего ее, в течение этих дней болезненные явления в желудке…" Герсон отвечает: "В поваренной соли гипса 3,71 %, глауберовой соли 17,25 %. Она является вредной для здоровья и недопустимой в пищу. Подписал анализ врач Воскресенский"[35]. Затеяли комиссию, но злого умысла не обнаружили…
Долго задержался, перечитывая письмо Раскольникова из Афганистана. Пробежал строки, написанные почти ученическим почерком тогдашнего полпреда в Кабуле: "Перевел последний рассказ Рабиндраната Тагора и взялся за воспоминания о недавних бурных годах, откуда мы с Вами вышли живыми каким-то чудом. Помните наш ночной поход на миноносце под Казанью, когда остановилось сердце корабля и мы пришвартовались к какой-то барже при свете предательской Луны… Нас не расстреляли из орудий только потому, что офицеры белогвардейских батарей все до одного развлекались в театре… Сейчас пишу: "Накануне Октябрьской революции" и "Как был потоплен Черноморский флот"… Наркоминдел никак не может установить одной определенной линии… То уполномочивает меня обещать Афганистану золотые горы, то приказывает показать ему общеизвестную комбинацию из трех пальцев… У меня сложились хорошие отношения с эмиром. Он — крупный политик и решительный человек, как в политике, так и в преступлениях…"[36]
Пока Троцкий был членом Политбюро, ему приносили множество бумаг. Сохранился даже Манифест Правопреемника Российского престола Кирилла, подписанный в Париже 31 августа 1924 года. С ним у Льва Давидовича были связаны особые воспоминания:
"Осенив себя крестным знамением, объявляю всему Народу Русскому:
Ныне настало время оповестить для всеобщего сведения: 4/17 июля 1918 года в городе Екатеринбурге, по приказанию интернациональной группы, захватившей власть в России, зверски убиты — Государь Император Николай Александрович, Государыня Императрица Александра Федоровна, Сын Их и Наследник Цесаревич Алексей Николаевич, Дочери Их Великие Княжны Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия Николаевны. В том же 1918 году около города Перми убит брат Государя Императора, Великий Князь Михаил Александрович… День 4/17 июля да будет на все времена для России днем скорби, покаяния и молитв…"[37]
Троцкий помнит: ему позвонил Свердлов и между прочим сказал, что они поддержали предложение екатеринбургских товарищей о ликвидации Романовых. Ленин тоже не возражал…
Троцкий не возражал тоже, тем более что о судьбе царской семьи разговор среди партверхушки заходил уже не раз. Хотели судить, но время такое… Изгнанник, держа в руках копию Манифеста, как будто услышал глухие выстрелы в подвале Ипатьевского дома. Гильотина революции беспощадна к монархам. Троцкий и в изгнании считал это естественным. Ни тогда, в 1918-м, ни позже у Троцкого не возникало никаких сомнений относительно "законности" чудовищного убийства. Революции все дозволено…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});