— Вы еще не знаете, на что я способен. — Я приоткрыл дверь так, чтобы айзенштадт пролез в щель. — Спасибо, что привезли его. Я попрошу газету возместить вам дорожные расходы.
«Уезжай скорее! Уезжай! Если представители Общества вернутся и застанут тебя здесь, они станут спрашивать, как ты со мной познакомилась, а я только что уничтожил пленку, которая позволяла свалить вину на Эмблеров». Я взялся за ручку айзенштадта и хотел закрыть дверь.
Она не отпускала айзенштадт. В сумерках рядом с решетчатой дверью ее лицо не поддавалось фокусировке. Как у Майши за оконцем.
— У вас неприятности?
— Нет. Послушайте, я очень занят.
— Зачем вы приезжали ко мне? Разве вы убили шакала?
— Нет, — сказал я, открыл дверь и впустил ее в дом.
Я подошел к проявителю и затребовал показание видимости на данный момент. Пока шел только шестой кадр.
— Уничтожаю доказательства, — пояснил я Кэти. — Сегодня утром я, сам об этом не зная, сфотографировал машину, которая сбила шакала, и лишь полчаса назад понял, чья это вина. — Я показал Кэти на диван и жестом пригласил ее сесть. — Им под восемьдесят. Они ехали по тому шоссе, где им не полагалось ехать, в устаревшей машине — фургоне для отдыха, — волновались из-за дорожных фотокамер и из-за автоцистерн. Они никак не могли вовремя увидеть животное и остановиться. Но Обществу все это, конечно, безразлично. Им бы только найти виноватого, все равно кого, хотя погибших это не спасает.
Она поставила свою полотняную сумку и айзенштадт на стол возле дивана. Я продолжал:
— Когда я вернулся домой, меня ждали здесь представители Общества. Они выяснили, что мы с вами были в Колорадо, когда Аберфан умер. Я сказал им, что какая-то машина сбила его и умчалась, а вы остановились помочь мне. У них были записи ветеринара, в которых стояло ваше имя.
Я не мог ничего прочитать на ее лице.
— Если они опять придут, подтвердите, что вы подвезли меня к ветеринару.
Я подошел к проявителю. Телепленка была вся смыта. Я скомандовал: «Выбросить!» — и проявитель выплюнул ее мне в руки. Я вставил ее в кассету для повторной намотки.
— Маккоум! Опять ты запропал, черт тебя возьми! — Голос Рамирез прозвучал так громко, что я вскочил и бросился к дверям, но ее там не было. Телефон прямо разрывался, и над ним вспыхнула надпись: «Маккоум! Это важно!»
Рамирез говорила по телефону, используя какой-то усилитель. Я даже не знал, что такие существуют. Я переключил свой аппарат на обычный прием. Надпись погасла.
— Я здесь. Слушаю.
— Не поверишь, что сейчас случилось! — Голос у нее был разъяренный. — Только что сюда ворвались два террориста из Гуманного Общества и конфисковали материал, который ты прислал мне!
Я послал ей только пленку телесъемки и кадры из айзенштадта. Там вроде бы ничего лишнего не было. Это были снимки, которые я делал уже после того, как Джейк вымыл передний бампер.
— Какой материал?
— Оттиски из айзенштадта! — Она все еще кричала. — Я на них даже взглянуть не успела, потому что спешила договориться о получении взамен сведений о губернаторской конференции, на которой ты не был, да еще тебя пыталась разыскать! Я заказала оттиски на плотной бумаге, а оригиналы послала прямо к редактору, чтобы подобрать их и разместить вместе с твоими телеснимками. Я получила оттиски полчаса назад и только начала разбирать, как налетели эти бандиты из Общества и прямо вырвали их у меня. Без объяснений, без извинений. Просто вырвали из рук. Словно шайка…
— Шакалов, — договорил я. — А ты уверена, что они не взяли телеснимки?
На снимках айзенштадта была только миссис Эмблер и Тако, даже Хантер не мог бы тут ни к чему придраться.
— Конечно, уверена. — Голос Рамирез отлетал от стен. — Это были отпечатки снимков из айзенштадта. А телеснимков я даже не видела. Я сразу отправила их редактору, я же сказала.
Я подошел к проявителю и включил катушку. На первых десяти кадрах ничего не было, снимки получились, когда аппарат лежал на заднем сиденье машины. «Начать с десятого кадра! — отдал я команду. — Позитивы. Раз, два, три. Пять секунд».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Что ты сказал? — переспросила Рамирез.
— Я спросил, они объяснили, что ищут?
— Ты что, не понимаешь? Они меня словно не видели. Схватили пачку фотографий и стали их просматривать за моим столом.
Вот кадр — юкка у подножия холма. Другой — опять юкка. Мое плечо, когда я ставил айзенштадт на кухонный столик в фургоне. Моя спина.
— Уж не знаю, что они искали, но то, что им было нужно, нашли, — сказала Рамирез.
Я посмотрел на Кэти. Она встретила мой взгляд спокойно, без страха. Страха в ней не было — ни тогда, когда я орал, что она убила одну из последних собак, ни тогда, когда спустя пятнадцать лет я вдруг оказался в дверях ее дома.
— Человек в форме показал этот снимок другому, — продолжала Рамирез, — и сказал: «Вы ошиблись насчет женщины. Это не она. Посмотрите».
— А ты этот снимок видела?
На экране появился натюрморт с чашками. Потом плечо миссис Эмблер. Потом ее спина.
— Я пыталась разглядеть. Там был какой-то грузовик.
— Грузовик? Ты уверена? Не «виннебаго»?
— Грузовик. Что же там происходит, черт побери?
Я не отвечал. На экране появилась спина Джейка. Открытая дверь душевой. Еще натюрморт: бачок для грязной воды. Фото миссис Эмблер, вспоминающей Тако.
— О какой они женщине говорили? — спросила Рамирез. — Не о той ли, чье досье ты заказывал?
— Нет.
Пленка кончилась снимком миссис Эмблер. Проявитель вернулся к ее началу. Нижняя часть моей машины. Ее открытая дверца. Большой кактус.
— Они еще что-нибудь сказали?
— Тот, что в форме, показал что-то на снимке и сказал: «Смотрите. Вот и номер на боку. Сможете разобрать его?»
На экране неясно вырисовывались пальмы и шоссе. Цистерна-водовоз, задевшая шакала.
Я скомандовал: «Стоп!» Изображение замерло.
— Что такое? — спросила Рамирез.
Это был замечательный снимок: задние колеса проезжали по тому, что раньше было задними ногами шакала. Конечно, шакал умер раньше, но снято было под таким углом, что это нельзя было определить, и не видно было, что струйка крови у его рта уже засыхает. Номер грузовика-водовоза тоже нельзя было разглядеть из-за скорости, с которой он мчался, но номер был, и компьютеры Общества его должны определить. Похоже, этот водовоз влип-таки.
— А что они сделали с этим снимком?
— Понесли в кабинет к директору. Я хотела затребовать назад оригиналы, но директор уже послала за ними и за телеснимками. Тогда я попыталась связаться с тобой, но не могла пробиться сквозь твою выключку.
— Они что, до сих пор разговаривают с директором?
— Только что ушли. Едут к тебе. Начальник поручил мне передать тебе, что ждет от тебя «полного сотрудничества», а это значит, надо отдать им негативы и все другие пленки, отснятые сегодня утром. Он сказал, чтобы я в это дело не вмешивалась. Никакого рассказа в газете не будет. С этой историей покончено.
— Давно они ушли?
— Пять минут назад. Успеешь еще сделать для меня отпечаток. Но не посылай его по факсу. Я сама зайду за ним.
— А как насчет того, что «меньше всего на свете я хочу конфликтовать с Обществом»?
— Они доберутся до тебя не раньше чем через двадцать минут. Спрячь отпечаток где-нибудь, чтобы Обществу он не попался.
— Не могу. — Я как будто «услышал» ее возмущенное молчание. — Мой проявитель сломался. Только что проглотил всю телепленку. — Тут я опять нажал кнопку выключения.
— Хотите посмотреть, кто задавил шакала? — спросил я Кэти и поманил ее к проявителю. — Это одна из лучших автоцистерн-водовозов в Финиксе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Она подошла к экрану и остановилась перед ним, глядя на снимок. Если компьютеры Общества действительно хороши, можно бы доказать, что шакал уже был мертв, но Общество не станет так долго возиться с пленкой. Хантер и Сегура уничтожили уже, наверное, факсовые экземпляры. Пожалуй, стоило предложить им, когда они придут, опустить катушку в раствор марганцовки — просто чтобы сэкономить их время.