— Плохо же ты меня знаешь, приятель! Такого еще не было, чтобы киммерийский воин забыл долг мести! Лучше на себя посмотри: барон Дисс, барон Дисс, ах как я любил старика — а сам так и кинулся за утками возле первого же болота! Ну, ладно, не отворачивайся, забудем все это, и давай-ка не отставай — вон уже и до леса недалеко. Надо посмотреть, что там насовали в мешки мальчишки мастера Кларса. — Варвар толкнул пятками вороного и, не оглядываясь, поскакал к лесу, выраставшему перед ними сплошной темной стеной.
На опушке среди примятой травы виднелись следы недавней стоянки: свежие кострища, обглоданные утиные кости, разбросанный хворост… Не сговариваясь, Конан и Бёрри проехали это место и остановились возле невысокой корявой сосны, одиноко стоявшей в стороне от дороги. Сняв с лошадей поклажу, они уселись под деревом, не разжигая костра.
Солнце, перевалив за полдень, пекло, как в середине лета, и путники с наслаждением сбросили дорожные плащи.
Бёрри стащил с себя легкую кольчугу и, облегченно вздохнув, бросил ее поверх плаща:
— Ну, спасибо, старина Кларс, удружил! Сроду не носил эти железки и, даст Митра, впредь не стану. Только чтобы не обидеть друга, натянул я кольчугу, но теперь пусть она себе трясется в каком-нибудь опустевшем мешке!
— Похоже, ты опять забыл, куда едешь? Мастер Кларс, видать, лучше тебя знает жизнь, хоть ты и носишься по свету, как перекати-поле… Вот отдохнем — и наденешь как миленький, иначе я все фляги с вином повешу у своего седла, понял?!
— Понял, понял! Ну что ж, сам напросился — так нечего жаловаться. А ну-ка, что там у нас в этом мешке? Ого-го, гляди-ка, нас собрали в путь, словно каких баронов! — и Бёрри разложил на траве широкое вышитое полотенце. Потом достал хлеб, сыр, холодное мясо, приправы в маленьких дорожных сосудах и даже два золоченых кубка. — Теперь дело за флягой. Будем пить вино, как благородные рыцари. Ладно, Кларс, прощаю тебе кольчугу и пью за твое здоровье!
Когда снеди порядком поубавилась, Бёрри в изнеможении откинулся на теплую землю и прикрыл глаза. Конан не спеша дожевывал румяную краюху хлеба, поглядывая на солнце сквозь причудливо изогнутые ветки. Осушив последний кубок, он сгреб все, что осталось на полотенце, и сунул обратно в мешок.
Бёрри из-под полуопущенных век с усмешкой наблюдал за киммерийцем. Вот это-то и нравилось в нем непоседливому певцу: неукротимое стремление к цели, будь то победа на турнире, охота за богатством или преследование ненавистного врага… Ну, конечно, вот он уже приторочил к седлу мешок и флягу, накинул плащ и идет к нему… Бёрри поплотнее прикрыл глаза и легонько захрапел.
— Давай-давай, поднимайся! Все равно ведь не спишь: видел я, как ты за мной подглядывал своими хитрыми глазами. Ночью отоспишься, а сейчас — вперед! — И Бёрри, вскочив, едва успел поймать брошенную в него кольчугу.
Вскоре лес сомкнул над ними свои тяжелые ветки, жара сменилась сырой прохладой и запахом смолы. Высокие папоротники, задевая колени лошадей, склоняли над дорогой светлые листья. Деревья, переплетясь в вышине раскидистыми кронами, образовали сплошной темный коридор, почти не пропускающий солнечного света.
Они не спеша ехали по узкой дороге, заросшей мягкой травой, и молчали, словно околдованные вязкой тишиной густого леса. Поток времени как будто остановился, трудно было понять — день еще или уже наступил вечер.
Когда тени сгустились настолько, что лес по бокам стад казаться сплошной стеной, Бёрри встрепенулся:
— Смотри вправо, Конан, где-то здесь на толстой сосне должен быть знак. Как увидишь три широких зарубки — значит, скоро Пограничная поляна. Это — начало баронских владений, дальше уже пойдут леса, принадлежавшие Диссу…
— Ты про эти зарубки говоришь? — Конан остановился у старого дерева, ствол которого был обезображен тремя глубокими ранами; из них обильно сочилась густая смола.
— Похоже, новый барон уже начал наводить порядок поблизости от своих владений! Ну, поехали!
В густых сумерках безмолвный лес как будто ожил: ухнул и захохотал филин, а вдалеке, словно отзываясь, раздался пронзительный вскрик какой-то ночной птицы. Конь киммерийца спокойно шагал вперед, и сам варвар, чутко прислушиваясь к жизни ночного леса, не слышал никаких подозрительных звуков. Но Бёрри все время казалось, что за его спиной в кустах что-то шуршит, словно осторожный зверь тихо крадется следом. Странное дело: Зольда, его верная Зольда, чуявшая опасность лучше своего беспечного хозяина, шла себе спокойно за вороным, как будто и не слышались совсем рядом эти подозрительные шорохи… Пару раз Рыжему Бёрри даже показалось, что в зарослях мелькнули зеленые огоньки звериных глаз, и, лишь нащупав дрожащей рукой на поясе кинжал, он немного приободрился.
Вдруг Конан остановил коня и еле слышно прошептал:
— Эй, Рыжий, смотри, мы не одни в этом лесу! Кого еще Нергал понес этой дорогой? Ладно, сейчас посмотрим. Не отставай! — И он осторожно двинулся вперед, не спуская глаз с мелькающих за ветвями отблесков костра.
Они медленно выехали на край огромной поляны и остановились, всматриваясь. То, что издалека виделось большим пылающим костром, оказалось жалким огоньком, пожирающим скудную кучку хвороста. Видно было, что еще немного — и убогий костерок погаснет, сверкнув последними искрами. Рядом с огнем, сжавшись в комочек и, видно, пытаясь согреться, примостилась темная фигурка.
Луна, тускло светившая сквозь просветы быстро летящих облаков, позволила путникам оглядеться: никого больше на поляне не было.
Подъехав ближе, они разглядели старую женщину с прямыми космами седых волос. Выбиваясь из-под головного убора, который мог когда-то принадлежать знатной даме, они свисали вдоль впалых щек. Платье, в трепещущем свете костра казавшееся красновато-бурым, было под стать головному убору — потертое и измятое, со следами частых лесных ночевок. Обхватив худыми руками колени, женщина неподвижно сидела у затухающего костра, даже не повернув головы на звук шагов.
Конан спешился, снял с коня поклажу и ослабил подпругу. Пока Бёрри возился со своей кобылой, киммериец, прихватив дорожный топорик, быстро прошелся вокруг поляны, насобирал целую кучу хвороста и разрубил несколько толстых обломанных веток. Вскоре костер весело запылал, они сели рядом, а женщина впервые шевельнулась, подняв голову и взглянув в их сторону.
Худое изможденное лицо с впалыми щеками и тонкими, почти бескровными губами могло бы показаться совсем безжизненным, если бы не глаза. Живые и горячие, как уголья, выхваченные из костра, они быстро скользнули по их лицам, а потом женщина снова замерла, завороженно глядя на огонь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});