выпрямиться и закашлялся.
– Откинься на спинку, – скомандовала скелле и я подчинился.
Кашель ушел, легкие омыло свежестью, боль в спине еще раз вспыхнула и улеглась – не прошла совсем, но ее можно было терпеть.
– Это кто меня? Этот твой, как его?
– Он не мой. Это отец настоял. Это его старый преданный слуга. Был.
– Зачем?
– Приказ отца. Он согласился на эту авантюру, видимо, рассчитывая доделать то, что не закончил.
– Ты прям как партизан на допросе – без пытки слово из тебя не вытащишь!
Ана обошла стол и снова села за него.
– Кто такой партизан?
– Не увиливай! Что за авантюра?
Ана вздохнула:
– Мы предложили скелле поймать тебя.
– Вы предложили?
– Я. Отец согласился, сестры тоже.
Я молчал. Ана рассматривала стол, потом свои руки – кстати, очень красивые – тонкая, узкая ладонь с длинными темными пальцами. Наконец, она продолжила:
– А как тебя еще найти? Были только слухи, что кто-то что-то видел под Оруилом. Потом очень качественный орешек появился на рынке, не разведенный, как обычно. Я кое на кого надавила на бирже – он клялся, что разводят, как всегда. Говорит, зачем нам собственную выгоду терять? Разводим, говорит, и уже, как пастилу, вниз отправляем. Короче, решила я выйти на связь с тобой. Только без сестер это невозможно. Они все контролируют, о чем-то новом им сразу же докладывают. На среднем Дону в каждом населенном пункте есть отделения ордена. Они даже моих курьеров вычисляют на второй, максимум третий, день. Да и сама я на подозрении. Вот я им и предложила, а отец поддержал меня, деньгами помог, кое-какие связи использовал. Скелле настояли, что брать тебя сами будут и что в харчевнях этих их люди будут сидеть. Но, ты знаешь, скелле – это одно, а маути – другое. Так мой человек и попал в команду захвата. Всего-то и надо было ему дать мне знать раньше, чем скелле, что ты объявился.
Ана наклонилась над столом, пристально глядя на меня:
– Вот, скажи, ты что, полный идиот? Зачем ты полез в этот сарай? Ты же, я уверена, знал, что тут засада!
Я угрюмо молчал. Что тут сказать?
– Я думала, ты прилетишь, дашь о себе знать и будешь ждать меня. Я, такая красивая, приеду, якобы на переговоры, и свалю отсюда на моем любимом самолетике! А вместо этого ты дал себя спеленать, как ребенка.
– Что теперь разбирать прошлое? Так получилось, – виновато пробормотал я, отворачиваясь.
Действительно, столько людей погибло. Слуга этот. Я почувствовал, как мое самомнение дало трещину. Последнее время как-то все, что задумывал, удавалось – вот и возомнил о себе слишком много.
Ана опять положила свою ладонь на мою. На этот раз от ее простого жеста мне стало только хуже. Но руку я не убрал.
– Ладно, Илья. Надо решать текущие проблемы.
– Для начала хорошо бы определиться, какие у нас проблемы.
– Скелле знают, что тебя поймали. Уверена, они уже знают и о том, что я удрала из-под их опеки. Два плюс два нетрудно сложить. По темноте они никуда не пойдут, но с утра, я думаю, будут здесь и блокируют реку. Хотя реку наверняка уже блокировали. Если с самолетом проблемы, то нам не выкрутиться.
Я самоуверенно объявил:
– Выкрутимся. Этот, твой агент, его куда?
– В самолет он не влезет – разве что под брюхом, в гамаке.
Я улыбнулся:
– В этот самолет влезет, не переживай. То есть, он летит с нами?
– Вообще-то мы решили, что он с лодкой уйдет протоками.
– Уверена, что уйдет?
Ана задумчиво поправила прядь и внезапно громко сказала:
– Рауст!
Тот не отозвался – видимо, ушел слишком далеко.
– Да, бог с ним! Как этот – Нуурах, кажется, меня не убил-то?
Ана немного помолчала, убрала руку.
– Он был верный слуга. Если сказал, то сделает. Но я отцу еще тогда говорила, что он о будущем не думает, не просчитывает последствия. Так и оказалось. Если бы он хоть немного подождал, выбрал бы момент, когда меня не было рядом, то все сделал бы. Не вытерпел, решил, что еще ждать, когда, вот он – ты. Не учел, что я смотрела на все это. Даже если бы я отвернулась, у него был бы шанс.
– Куда он меня?
– Он опытный. Он все делал правильно. Между позвоночником и лопаткой есть участок, прикрытый ребрами. Если просунуть туда длинный нож плашмя, то до сердца не так уж и далеко. Да там и кроме сердца есть что резать. Единственное, что он не учел – твой тубус. Он как раз висел у тебя через правое плечо и прикрывал левую сторону. Он-то его отодвинул, но когда втыкал нож, уперся кулаком с зажатой рукояткой в эту трубу. Секундная задержка, но я же смотрела на это все, я уже действовала.
– То есть, он меня не дорезал? – я усмехнулся, морщась от боли. – Я теперь официально недорезанный.
– Тебе бы хватило. Там несколько крупных артерий, – Ана посмотрела на меня – я с жадным вниманием слушал. – Скелле до катастрофы были лечебным орденом. Если бы они умели только убивать, люди никогда не пошли бы за ними. Но они были врачами. Точнее, врачебной сектой. В отличие от нормальных врачей, которые у древних тоже были, скелле исповедовали вмешательство без инструментов, без артефактов. И свое умение они сохранили и после того, как остались единственной магической силой на Мау. К сожалению, сегодня достаточно просто родиться с даром и пройти через интернат, чтобы стать избранной. Медицина – это намного сложнее, чем магия. Нужно очень долго учиться, нужно иметь способности и дар к этому. Сегодня только десятая часть тех, кто называют себя скелле, сохранили настоящее искусство – искусство лечить людей. И перед тобой лучшая выпускница университета скелле. Если ты не понял, то наши университеты уже давно не университеты – они учат только медицине. Их название – это лишь калька с древнего. А я, между прочим, лучший полевой хирург выпуска.
Ана, похоже, расслабилась, воодушевилась – она явно гордилась своей работой. Я был обязан ее искусству жизнью, поэтому полностью разделял ее гордость и не скрывал своего восхищения. У меня вертелось на языке множество вопросов об этом искусстве, но тьма вокруг и тишина давили, напоминая: сейчас – не время для научно-популярного кино. Я опять начал кашлять, и Ана вновь сняла приступ.
Какое-то время мы молчали – я приходил в себя, Ана думала, отвернувшись, о чем-то своем. На улице послышался какой-то слабый шум, и пару минут спустя в