народом либо силой, либо путем добровольной сдачи. А ежегодный урожай хлеба в Элладе всегда пропитает царское войско. Впрочем, Еврибиад думает, что персидский царь после поражения не намерен оставаться в Европе. Поэтому следует дать ему возможность бежать, пока он не вернется в свою землю. А затем, по его мнению, нужно напасть на царя уже в его собственной земле. Такого же мнения держались и остальные пелопоннесские военачальники» (
Herod. VIII. 108).
Впрочем, согласно Плутарху, противником экспедиции на Геллеспонт был Аристид (Plut. Them. 16; Arist. 9). Да и Фемистокл, если верить Плутарху, лишь для виду предлагал организовать преследование Ксеркса, как бы желая испытать Аристида[591]. Между тем в данном случае оппоненты Фемистокла были правы. Запереть Ксеркса в Греции, даже после Саламинской победы, было чрезвычайно опасно, поскольку оставались еще сухопутные силы.
Любопытно в сообщении Геродота то, что лакедемоняне в лице Еврибиада не отрицают возможность продолжать военные действия в будущем и даже предполагали «напасть на царя на его собственной земле». Но теперь они намеревались выпустить персов из Греции без боя. Принял это и Фемистокл, который обратился к афинянам со следующими словами: «…Мы же теперь добились успеха, и поэтому нам лучше оставаться в Элладе и подумать о себе и своих домочадцах. Пусть каждый восстановит свой дом и старательно возделывает свое поле, после того как мы окончательно изгоним врага из нашей земли. А весной мы отплывем к Геллеспонту и в Ионию» (Herod. VIII. 109).
Но и эти предположения в большей мере были навеяны охватившей греков победной эйфорией. Весной никакой экспедиции не будет организовано, поскольку армия Мардония оставалась в Фессалии[592]. Возможно, греки полагали, что разбитый на море Ксеркс покинет Грецию. Но этого не произойдет, несмотря на все ухищрения Фемистокла. Хотя его первое предложение было отвергнуто, Фемистокл продолжал действовать. Ксерксу было сообщено о намерении греков разрушить переправу на Геллеспонте. Точнее сказать, сообщалось, что Фемистокл якобы отговорил греков делать это. По словам Геродота, слуга Фемистокла Сикинн передал Ксерксу буквально следующее: «Послал меня Фемистокл, сын Неокла, военачальник афинян – самый доблестный и мудрый человек среди союзников – сообщить тебе, что афинянин Фемистокл, желая оказать тебе услугу, отговорил эллинов преследовать твои корабли и разрушить мост на Геллеспонте. Отныне ты можешь совершенно спокойно возвратиться домой» (Herod. VIII. 110)[593]. Плутарх несколько иначе рассказывает эту историю. «Фемистокл тайно отправил к Ксерксу пленного евнуха Арнака, приказав ему донести своему господину, что греки уже готовы были плыть к мосту, но он, Фемистокл, отговорил их, заботясь о спасении царя» (Plut. Arist. 9). Этим Ксеркс не замедлил воспользоваться, переправив в Малую Азию немалую часть своего войска (Plut. Arist. 10)[594].
И эта переправа оказалась для персов чрезвычайно сложной. «…Ксеркс, оставив Мардония в Фессалии, поспешно двинулся к Геллеспонту и прибыл к месту переправы за 45 дней. Царь привел с собой, можно сказать, почти что жалкие остатки войска. Куда бы только и к какому народу персы ни приходили, всюду они добывали себе хлеб грабежом. Если же не находили хлеба, то поедали траву на земле, обдирали кору деревьев и обрывали в пищу древесную листву как садовых, так и дикорастущих деревьев, не оставляя ничего. К этому их побуждал голод. Кроме того, в пути войско поразили чума и кровавый понос, которые губили воинов» (Herod. VIII. 115).
Таким образом, успех принесла и эта, новая хитрость Фемистокла – армия персов была разделена. Не случись этого, исход битвы при Платеях мог бы быть иным. Впрочем, все, что делает сейчас Фемистокл, позднее будет обращено против него. Но об этом мы скажем в следующей главе.
Итак, эллины одержали победу на Саламине и, посовещавшись на о. Андрос, решили прекратить преследование персов. Дальнейшие действия Фемистокла описываются в источниках крайне негативно. С этого момента начинают муссироваться слухи о тайных сношениях Фемистокла с персами. Но более всего недовольство эллинов стала вызывать его алчность. После совещания Фемистокл (а с ним, надо думать, и афинская эскадра) осадил Андрос и впервые затребовал с жителей острова денег, что позднее серьезно подмочит его репутацию (Herod. VIII. 111). «Фемистокл, – говорит Геродот, – в своей ненасытной алчности посылал и на другие острова тех же самых вестников, которых раньше отправлял к царю. Вестники требовали денег, угрожая в случае отказа, что Фемистокл явится с эллинским флотом и осадой возьмет их город» (Herod. VIII. 112). Трудно сказать, насколько реальными были сведения, сообщаемые древними авторами. Если оставить в стороне вымогательство, возможно, действия Фемистокла следует расценить как стремление реализовать хотя бы отчасти ранее предложенный им план[595]. А кроме того, он мог действовать сообразно ранее заключенному греками договору. Напомним, что накануне вторжения Ксеркса греки заключили следующий договор: «всякий эллинский город, предавшийся персидскому царю, не вынужденный [к этому] необходимостью, в случае победы союзников обязан уплатить десятину дельфийскому богу» (Herod. VI. 132). Позднее лакедемоняне, опираясь на этот договор и принесенные клятвы, будут требовать сурового наказания для тех полисов, которые оказали поддержку персам.
И все же, несмотря на раздававшуюся критику, Саламинская победа и последующие события можно назвать триумфом стратегии и тактики Фемистокла, который, если верить Плутарху, в момент битвы был стратегом с неограниченными полномочиями (Plut. Arist. 8). А после битвы ему будут оказаны беспрецедентные почести, хотя эллины откажутся увенчать его лаврами первого победителя (Herod. VIII. 123–124). Но Саламин, как принято считать, станет едва ли не последним значимым деянием Фемистокла, который постепенно отойдет на второй план. На первый план в афинском войске и в политической жизни Афин вновь выйдут Аристид и Ксантипп. Но об этом мы будем говорить в следующей главе, а пока скажем об одном знаменательном явлении в политической жизни Афин 80-х годов V в. до н. э.
2.3. Закон об остракизме и первые остракофории
Самым заметным явлением в первые годы, прошедшие после Марафонской битвы, становятся применение закона об остракизме и первые остракофории, которые стали проводиться в Афинах вскоре после падения Мильтиада[596]. Аристотель в «Афинской политии» замечает, что впервые афиняне применили остракизм лишь после Марафонской битвы: «Спустя два года после победы (т. е. в 488 г. до н. э. – В. Г.), когда народ стал уже чувствовать уверенность в себе, тогда впервые применили закон об остракизме, который был установлен ввиду подозрения к людям, пользующимся влиянием, так как Писистрат из демагога и полководца сделался тираном. И первым подвергся остракизму один из его родственников Гиппарх, сын Харма, из Коллита, которого главным образом и имел в виду Клисфен,